Прождав лишние десять минут, Анатолий матюкнулся и пошел в кабинку переодеваться. Еще в баре, выпивая с Машкой, он почувствовал нехороший ледок под ложечкой. Такое чувство всегда возникало у него, когда его друг и адвокат Вадик Гарфункель вляпывался в очередной сюжет по уши.

Из кабинки он вышел уже облаченный в костюм Дедушки Мороза. Поймав пробегавшую мимо Снегурку, он торжественно приказал ей: «Отведи-ка меня в зал вип-персон, внученька!»

— Хорошо-хорошо, дедушка! — кокетливо согласилась Снегурка. — Мне ведь не трудно. Главное, чтобы вы сами не пожалели… потом.

Скрытой угрозе, прозвучавшей в ее словах, Анатолий не придал никакого значения. И напрасно. Вообще его в этот момент тревожила только одна мысль: сподличает Женька в отношении безобидного Вадика или нет? В голове проносились светлые периоды их совместного существования, и Толик начинал верить, что Женька не такая уж сука, да и от Вадика она никогда не слышала дурного слова. Потом он вспоминал все ее последние выходки и обливался холодным потом в страхе за беззащитного адвоката, который, к тому же, еще и нарядился с его подачи в такую же дурацкую, легкую шубку, какая болталась на сопровождавшей его Снегурке.

Снегурка раздвинула сверкавшие льдинками в затейливой подсветке нити стекляруса и крикнула: «Встречайте Дедушку Мороза!» Перед тем, как на Толика навалилось штук пять огромных амбалов, он увидел избитого Вадика в порванной шубке, залитой кровью… Вадик был привязан к высокому стулу, но разбитыми губами он попытался улыбнуться другу, прошептав: «Я тебя не выдавал, Толя!»

Толик рычал, кусался, пытался вырваться, пихался головой, ногами… Но веревки все туже стягивали грудь и от каждого движения гулкими взрывами колотила в висках кровь. «Не хочу жить с этой сукой!» — билась в нем даже не мысль, а последнее в затухающем сознании светлое, новогоднее желание…

Когда Анатолий пришел в себя, он почувствовал, что плотно прибинтован к чему-то теплому, надежному и, как ему показалось, даже родному. Но повернуть голову ему не удавалось. Зато он ему удалось хорошо рассмотреть, что Вадик привязан к побитой девушке Снегурке, правда, совсем не той, которая подставила его засаде.

— Итак, что мы имеем? — тихо сказал выступивший из темноты человек, перед которым все почтительно расступились. — Имеем, наконец-то, вполне профессиональные действия нашей муниципальной милиции во главе с капитаном Серегиным! Похлопаем, господа!

Раздались дружные аплодисменты. Топтавшийся в толпе капитан, на которого все стали смотреть с признательными улыбками, хлопать по плечу и пожимать руки, смутился и покраснел.

— А еще мы имеем очередной провал нашего районного отделения ФСБ! — многозначительно сказал человек, который, конечно, был ни кем иным, как самим господином Наумовым. — Очевидно, нашему генералу захотелось лично проинспектировать наиболее горячие точки локальных региональных конфликтов. Я к вам обращаюсь, генерал!

Мужчина во фраке с бокалом шампанского хотел было зарыться поглубже в окружающую общественность, но все тут же отошли от него, как от чумного.

— Со снайперами вышел полный провал! Лично я буду настаивать перед центром, чтобы за федеральную безопасность в нашем районе впредь отвечал человек, которому я могу доверять. Ладно, проехали.

Наумов подошел к арестованным, пнул ногой в теплый бок, пригревшийся за спиной у Толика. Бок застонал, и от этого стона на Толика стало неумолимо накатывать бешенство, которого даже он в себе боялся.

— А здесь мы имеем наш дорогой совок, нашу похеренную дружбу народов и прочий пролетарий всех стран. Посмотрите, как символично подобраны фигуранты! Во-первых, они у нас нынче просто монументы великого скульптора Мухиной! Как нарочно на рабочих с колхозницами разбились! И вот такая гниль мешала жить и дышать нашей стране 70 лет! Такие вот отморозки нам светлый праздник решили испортить! А во-вторых, взгляните, это же целый интернационал! Хохлушка, армянин, а эта, вроде бы, русская, — сказал Наумов, брезгливо рассматривая испуганное личико Жариковой с синяком под левым глазом. — Ну, и этот туда же… гм… условно русский. Н-да… Просто какой-то анекдот получился про русского, украинца, армянина и еврея… Нехороший, шовинистический анекдот!

— Что с ними делать прикажете? — по-военному четко потребовал прямого приказа капитан Серегин, у которого, чувствуется, больше всех зудели кулаки.

— Да ничего ты пока с ними не делай, Серегин, — шутливо ответил Наумов. — Новый год, елка, шампанское… И два комплекта Дедов Морозов и Снегурочек!

Все засмеялись, зашушукались, повторяя остроту: «Два комплекта! Два комплекта!» Наумов и сам понял, что удачно пошутил, поэтому он решил усилить юмористическое звучание своего спича: «Один комплект у нас будет основным, а другой про запас! Когда первый кончится, мы второй начнем!» Эти его слова потонули в общем хохоте! Смеялись все, включая повара-китайца, который ни слова не понимал по-русски.

Избитый, исцарапанный секьюрити подал Наумову сломанный бубен и губную гармошку: «Вот этими предметами, они шаманили, господин Наумов!»

Наумов взял старинную губную гармошку в руки, внимательно рассматривал гравировку, нутрянку из темного вишневого дерева… Толику страстно хотелось, чтобы Наумов сдуру в нее дунул. Он почувствовал, что и привязанный к нему теплый бок изо всех сил желает того же. Но Наумов резким движением вдруг ударил гармошку о коленку, гармошка жалобно крякнула, меха распались и… все! Все вокруг потемнело, налетела колючая вьюга, наметая по бамбуковому паркету горы сугробов…

Из заиндевевшей на холоде елки вышел третий комплект Деда Мороза со Снегурочкой… У третьего Деда Мороза, как у партизана Железняка, была перевязана голова. А харизма у этого третьего Деда Мороза была такая, что у всех заледеневших присутствующих пропало чувство холода, голода… И прозрачными тонкими льдинками, над всем тягучим болотом прожитых лет в них вдруг стала выкристаллизовываться наивная детская вера и такая… страшная и ужасная… совесть!

— Здравствуйте, мальчики и девочки! — пророкотал густым басом Дед Мороз. — Как вы себя вели в старом году? Много ли украли? Многих ли обидели? Снегурка! Подай-ка мне тетрадку на присутствующих!

Взяв у давешней беленькой внучки увесистую тетрадку, Дед Мороз дунул на нее, и тетрадка вмиг сама перелисталась в его руках.

— Ай-я-яй! Срам-то какой! — погрозил Дед Мороз высшему обществу кулаком в сафьяновой варежке. — Врачам и педагогам зарплаты не поднимаете, а себе на 300 процентов навинтили из того, что и в бюджете не предусмотрено! Разве можно так плохо себя вести, ребята?

Сами того не ожидая, все вдруг зарыдали, заплакали, понимая, какими гадами и отморозками выглядят в глазах Дедушки Мороза… А им, оказывается, так хотелось, чтобы Дед Мороз их похвалил!

— Так-так! — сказал Дед Мороз, подходя к связанным комплектам. Веревки вдруг под его взглядом рассыпались, и оба комплекта неуверенно встали на ноги. — Давайте-ка, мы с вами разберемся! Благодарю за службу!

Дед Мороз пожал руки Толику и Вадику, а Нельке и Жариковой церемонно чмокнул в запястье. Это было такое счастье! И все вокруг умирали от зависти, что не им поцеловал руку Дед Мороз! Поэтому, когда Дед Мороз спросил, чем же их отблагодарить за помощь, все четверо не сразу въехали в суть вопроса. Больше ничего ведь не бывает, правда? В смысле, что еще лучше-то может быть? А все было так здорово, что принимать за это благодарность даже совестно…

— Ну, раз вы растерялись, награжу я вас по-свойски, по-дедморозки! — пробасил сквозь смешок Дед Мороз… Все закружилось перед глазами хороводом белых снежинок… Вьюга подхватила их мягкой рукой и понесла куда-то к далекому горизонту, где под крики «Алоха!» красное солнце купалось в бирюзовом море…

…Анатолия Варгезовича Арбазумяна осудили на полгода года условно. С учетом его примерного поведения в праздничные дни и положительной характеристики с места работы, засвидетельствовать которую явились все сотрудники торговой фирмы «Пиво-воды» с детьми и знакомыми. Те, кому не хватило места в зале суда Ленинского района, весь период заседания ходили перед зданием по кругу с плакатами «Свободу Анатолию Арбазумяну — жертве произвола властей и националистического шовинизма!» и собирали подписи у прохожих в поддержку обвиняемого. Узнав, что обвиняемый один изметелил четырех милиционеров, прохожие с удовольствием подписывали петицию.