— И евреи вместе с ними? — спросил Домет.

— Ну, с евреями у нас будет особый разговор. Вы видели лозунг недели?

— Да. «Евреи — враги всех народов».

— Правильно. А с врагами у нас разговор короткий. Так что все будет в порядке. А теперь — за работу.

«Говорит радиостанция „Голос Иерусалима“. Передаем последние известия. В Тель-Авиве сборная Палестины по футболу обыграла сборную Ливана со счетом 5:1. Итальянские самолеты бомбили Хайфу. Пятьдесят убитых. Среди них есть женщины и дети».

Домет потерял сознание и с грохотом упал на пол. На шум прибежали сотрудники.

— Что с вами, герр Домет? Вам плохо? Выпейте воды.

— Развяжите ему галстук!

— Да отойдите, ему же нечем дышать!

Египтянин Али из соседнего отсека позвал начальника.

— Домет, вы меня слышите? Домет! Вызовите врача! Снимите с него наушники, — велел Цоллер.

— А что с ним?

— Обморок.

— Может, он что-то такое услышал по радио, от чего ему стало плохо?

— Что такого он мог услышать?

— Да что угодно. У меня тоже нервы совсем расшатались.

Домет пролежал в министерской больнице три недели с диагнозом «нервный шок».

По ночам во сне на него со страшным свистом неслась черная бомба. Когда Домет поправился, он рассказал врачу, что услышал по радио о бомбежке Хайфы, где живет его семья.

— А по радио называли чьи-нибудь фамилии? — спросил врач.

— Нет.

— Почему же вы решили, что среди погибших ваша семья?

— У меня вот сюда… — Домет показал на грудь, — так ударило, как будто бомба попала в наш дом и моя семья погибла.

— Хайфа — большой город?

— Да.

— То есть может быть, что бомбы упали далеко от того района, где живет ваша семья?

— Конечно.

— Тогда почему вы решили, что бомба упала как раз на ваш дом?

— Не знаю.

— Вы когда-нибудь были у психиатра?

— Очень давно, в пятнадцатом году, когда служил в турецкой армии.

— A-а, вы были на той войне?

— Да. Меня демобилизовали после нервного потрясения.

— Чем было вызвано потрясение? — поинтересовался врач.

Домет рассказал о зарезанных армянах.

— Значит, так, — сказал врач. — Мы вас внимательнейшим образом обследовали. Нервный шок у вас прошел, но волноваться вам противопоказано. Так что старайтесь не волноваться. И обязательно утром и вечером обтирайтесь холодной водой. А что это за сыпь у вас на руке? На прошлом обходе я ее не видел.

— Не знаю. Вчера высыпала. Но у меня это уже было после… после сильного волнения.

— Так вы не запускайте. Обратитесь к дерматологу.

— Я тогда обращался.

— И какой диагноз он поставил?

— Сказал, что это — небольшая экзема, и прописал мазь.

— Значит, у вас рецидив. Нужно пойти к тому же врачу.

После выписки из больницы Домет пошел к своему дерматологу.

— Опять? — удивился врач. — Мазь не помогла, или вы перестали мазать раньше времени?

— Мазь-то помогла. Но вы же сами сказали, что сыпь может быть вызвана разными причинами.

— А у вас опять что-то случилось?

— Да.

— Ну, что ж, выпишу вам ту же мазь. Будем надеяться, что все пройдет.

Но сыпь не проходила. Наоборот, становилась все хуже и хуже. Домет расчесывал руки до крови.

К дерматологу Домет пришел в перчатках.

— Не проходит? — еще больше удивился врач. — Снимите перчатки.

Домет снял перчатки, и лицо у врача стало пугающе серьезным.

— У вас экзема принимает хроническую форму. Здесь нужен другой специалист.

— Но как я его найду? А с такими руками я не могу даже выйти из дому, не то что прийти на работу. Помогите мне, доктор.

Врач посмотрел на Домета и помолчал.

— Есть один такой специалист.

— Направьте меня к нему. Пожалуйста!

— Я могу вас к нему направить, но должен предупредить, что он — еврей. Вы не побоитесь пойти к еврею?

Домета как громом ударило.

«А вдруг опять арестуют? Второй раз я в тюрьме не выдержу. Но и жить с такими руками нельзя».

— Вы должны что-то решить, — прервал его размышления врач. — Экзема может распространиться по всему телу.

— Дайте мне, пожалуйста, адрес, — глухо сказал Домет.

— Он был самым знаменитым дерматологом в Берлине. Скажете, что вы от меня, иначе он не откроет дверь.

Домет записал адрес: «Профессор Фляйшер, Хинтерросгартен, 24, кв. 8».

— Спасибо, доктор. Только прошу вас, никому не говорите, что я пошел…

— Не беспокойтесь, есть закон о врачебной тайне, и ваш случай под него подходит. А вы никому не говорите, что адрес вам дал я.

Домет добирался до окраины Берлина целый час, сменив из предосторожности три автобуса. Он озирался, боясь, что за ним следят. На четной стороне Хинтерросгартен не было ни одной живой души. Он вошел в дом под номером 24, поднялся на последний этаж и остановился перед дверью номер 8 с потускневшей медной табличкой «Профессор, доктор Мозес Фляйшер».

Домет вздрогнул. Тель-Авив. Лина. «Профессор, доктор М. Фляйшер».

«Глупости. Мало ли профессоров с такой фамилией».

Домет нажал на кнопку звонка.

Послышались шаркающие шаги, и старческий голос спросил:

— Кто там?

— Я от доктора Хольцена.

Ключ повернулся в верхнем замке, потом — в нижнем, и в проеме, перечеркнутом цепочкой, появилось лицо с перепуганными глазами:

— Вам кого?

— Мне нужен профессор Фляйшер. Я от доктора Хольцена.

— Вы один?

— Да.

Дверь захлопнулась, звякнула цепочка, и дверь снова открылась.

— Прошу вас, проходите.

Старый профессор жил один в маленькой двухкомнатной квартире. Шторы на окнах задернуты. В углах — паутина.

Профессор тяжело опустился на диван, из которого выпирали пружины, и показал Домету на стул. Домет сел, не снимая перчаток.

Профессор Фляйшер походил на карикатуру из «Штюрмер»: крючковатый нос, кустистые брови, выпученные глаза за толстыми стеклами очков и смешной лягушачий рот. Закутан в теплую женскую шаль, на голове — профессорская черная шелковая шапочка.

— На что жалуетесь? — спросил профессор.

Домет снял перчатки.

Профессор придвинул поближе настольную лампу и внимательно осмотрел руки пациента.

— Мда… Это — одна из разновидностей экземы, которая не поддается лечению обычными средствами. Но я лечу особым методом. Я не смог его запатентовать, хотя он давал хорошие результаты. Если вы не боитесь лечиться у еврея…

— Ну, что вы, профессор!

— Ладно, ладно. Это я так, по привычке. За первый визит я беру двадцать марок, за весь курс лечения — семьдесят.

Домет еле-еле достал из внутреннего кармана портмоне, вынул двадцать марок и положил на стол.

— Так вас послал Хольцен? Если бы не он, я давно умер бы с голоду. Раздевайтесь, я вас осмотрю.

Домет снял рубашку и хотел снять брюки.

— Нет, только до пояса, — сказал профессор и внимательно осмотрел его.

— Так, так, одевайтесь. Вы очень вовремя пришли. Я пропишу вам примочки и мазь. Примочки — три раза в день, после них желательно ванны с ромашкой, и мазь тоже три раза в день. Пьете?

— Редко.

— Никакого алкоголя. Ничего острого. Придете ко мне через две недели.

— В котором часу?

— Когда вам удобно. Это раньше ко мне на прием нужно было записываться, до того, как я решил, что евреи должны жить на своей земле, и переехал в Палестину.

«Господи, это он!»

Домет почувствовал запах Лининых волос, и у него сжалось сердце.

— А где вы там жили? — все-таки спросил он.

— В Тель-Авиве. А вы что, бывали в Палестине?

— Я прожил там почти всю жизнь. Сначала — в Иерусалиме, потом — в Хайфе. Бывал и в Тель-Авиве.

— До чего тесен мир! Так вот, приехал я с женой в Тель-Авив, думал, что у меня отбоя не будет от больных. Но у евреев было плохо с кожными заболеваниями. То есть у них-то было хорошо — плохо было у меня. Пациентов не было. Пришлось даже сдать комнату одной русской. Очень приличная женщина — правда, от мужчин не было отбоя.