Домет встал и приложил руку к груди:

— Герр майор, вы даже не представляете себе…

— Все я себе представляю. Вы — хороший работник, Домет, и вы мне нужны. До встречи.

2

Коротконогий человек в белом фартуке, в вязаной шапочке и в перчатках без пальцев вынул из кармана флягу, приложился к ней и закричал на всю улицу:

— Каштаны! Жареные каштаны!

Мимо прошуршал полупустой автобус, из которого безразлично смотрели редкие пассажиры.

С утра над Берлином прошел дождь, и ветер немного утих. Стало теплее. Но у Домета все равно мерзли руки. Он сунул их в карманы пальто и ускорил шаг, старательно огибая лужи. Проходя мимо букинистического магазина, он зашел в него и, прежде чем порыться в книгах, окинул беглым взглядом посетителей. Старушка, офицер, в другом конце магазина, боком к нему, молодая женщина. Домету почудилось что-то знакомое, и он машинально сделал несколько шагов к ней. Женщина листала книгу, не обращая ни на кого внимания. Старенькое демисезонное пальто. Старенький берет. Из-под него выбивались рыжие волосы. Домет подошел ближе. Не может быть! Он кашлянул, но женщина была погружена в книгу.

— Простите… — он приподнял шляпу.

Женщина резко обернулась.

Домет едва удержался на ногах.

— Лина!

— Боже мой, кого я вижу! Азиз! — Лина тоже застыла.

«Как она похорошела! Из глаз исчезла колючесть. Выражение лица стало мягче. А большой рот все так же вызывающе манит».

— Уж очень пристально вы меня разглядываете, Азиз. Я постарела?

— Что вы! Вы стали в сто раз красивей.

Он наклонился к ее руке, и она ее не отдернула.

Не кожа, а прохладный бархат!

— А вы все-таки изменились, Лина: позволяете поцеловать вам руку. Это уже не филистерство?

— Не ехидничайте, Азиз. Мы все меняемся. Вы тоже изменились. Пополнели. Но вам это идет. Солидный мужчина. Что вы делаете в Берлине?

— Работаю в Министерстве иностранных дел.

— Ну и ну! Завидую. Вы, что же, и гражданство получили?

— Еще нет, но надеюсь. А вы что делаете?

— Да так, что придется.

— Чего же мы тут стоим, — спохватился Домет, — давайте пойдем в ресторан ради такой встречи.

— К сожалению, сегодня я занята. А вот завтра можем пойти в «Калинку». Вы знаете, где это?

— Да, я там один раз был. Отличный казачий хор.

— Что-что, а петь казаки умеют. Так завтра в семь часов.

— Лина… — Домет взял ее за руку. — Не загляни я в магазин, я так никогда и не нашел бы вас.

— А вы меня искали?

— Искал.

— Ну что ж, — Лина улыбнулась и осторожно высвободила руку. — Тогда до завтра.

Она ушла не оборачиваясь. Даже пальто не могло скрыть ее гибкой фигуры.

Только потеряв Лину из виду, Домет подумал, какой он дурак: не взял у нее ни адреса, ни телефона. Но ведь она его не обманет.

Всю ночь он ворочался с боку на бок и уже под утро увидел во сне старуху гадалку из Багдада. Проснувшись, он вспомнил, что старуха предсказала ему несчастную любовь.

До семи вечера была целая вечность. На работе он был сам не свой. Перевод статьи, который обычно занимал у него час, занял чуть ли не полдня, лицо расползалось в дурацкой улыбке при одной мысли, что сегодня вечером он снова поцелует ее руку. А может, и не только руку?

Домет явился в «Калинку» до семи, но Лина уже сидела за столиком, и не одна. Рядом с ней сидел невысокий мужчина из тех, которые в любом возрасте остаются мальчиками. Раньше всего бросалась в глаза его феска цвета спелой вишни. В «Калинке» она выглядела, как клякса на чистом листе бумаги.

Домет с большим трудом взял себя в руки: мало того что Лина привела на свидание с ним мужчину, так еще и в феске.

Домет подошел к столику.

— Добрый вечер! — обратился он только к Лине.

Она была обворожительна в вечернем платье с открытой спиной, хотя оно и знавало лучшие времена. Рыжая копна, собранная в узел на макушке, походила на корону.

— Азиз! — Лина протянула ему руку, а потом перевела взгляд на своего спутника. — Я хочу вас познакомить. Азиз Домет. Ассад-бей.

Рука Ассад-бея была вялой, как и его улыбка.

— Очень приятно, — сказал Домет.

— И мне.

Голос Ассад-бея тоже был каким-то ломающимся, как у мальчиков в переходном возрасте.

— Мы заказали пельмени, — радостно сказала Лина. — Вы не против?

«„Мы“: значит, они пришли вдвоем, а не встретились тут случайно».

— Пельмени? Что это такое? — спросил Домет.

— Русское национальное блюдо, — с той же вялой улыбкой ответил Ассад-бей.

Некоторое время все трое молчали.

На сцену вышел казачий хор: крепко сложенные усачи в алых рубахах, в синих галифе и до блеска начищенных сапогах. Несколько переборов гитары, и в зал полилась негромкая печальная песня, начатая тенорами и подхваченная басами.

Домет перевел взгляд на Лину. Она смотрела на Ассад-бея, и было ясно, что она ничего не слышит, кроме той песни, которая звучит в ней самой.

Ассад-бей смотрел не на Лину, а на зал, лениво поигрывая янтарными четками.

У него были правильные черты лица, темные глаза, густые брови, небольшой нос, бледные губы и подбородок с ямочкой. Домет с удовольствием заметил, что уши у него немного оттопырены. Что-то в его облике было несуразное. Феска! На араба Ассад-бей уж никак не походил.

— Под пельмени у русских принято пить водку, — Лина положила Домету руку на плечо и шепнула на ухо: — Помните, как мы пили водку?

— А как же герр Ассад? — вздрогнув, спросил Домет. — Разве мы будем пить без него?

— Ну почему же? — удивился Ассад-бей. — И пить, и есть будем вместе. И прошу вас, без «герр». Зовите меня просто Ассад, как меня зовут все друзья.

— А вы выпейте на брудершафт, — предложила Лина.

— Ну нет, — Домет попытался сделать хорошую мину, — я не умею так быстро переходить на «ты». Я долго привыкаю к людям.

— А я быстро, — сказал Ассад-бей, наливая водку из запотевшего графинчика.

Все чокнулись.

Первой опрокинула свою рюмку Лина, за ней — Ассад-бей.

«Он играет в араба. Он — переодетый европеец. Может, это шутка?»

Домет сделал глоток, поставил рюмку и принялся за пельмени.

Положив на стол салфетку и четки, Ассад-бей извинился и вышел из зала.

Домет повернулся к Лине, но она закрыла ему рот указательным пальцем. Он поцеловал его.

— Скажите мне только, кто это, — он показал на стул Ассад-бея.

— Ассад-бей, — совершенно серьезно ответила Лина.

— «Ассад» по-арабски — лев.

— Лев и есть его настоящее имя. Точнее, Левушка. Это — ласкательное от «Лев».

Воспользовавшись отсутствием Ассад-бея, Домет быстро записал телефон Лины и дал ей свой.

В наступившей тишине Домет положил на тарелку еще пельменей, но почувствовал, что у него пропал аппетит.

Вернувшись, Ассад-бей предложил тост за Лину. Она расплылась в счастливой улыбке.

— За женщин, которые могут заменить родину, — добавил Ассад-бей, глядя на Домета так, будто знал какую-то его тайну.

— Хорошо сказано, — прищурился Домет, чувствуя, что Ассад-бей опьянел. — Но разве родину можно заменить?

— Можно. Особенно, если ее у вас нет. Вот ваша родина где?

— В Палестине.

— О-о-о! Палестина! Вам повезло. А моя родина — весь мир. — Ассад широко раскинул руки и при этом чуть не упал со стула.

— Левушка! — Лина схватила его за руку, но он грубо ее оттолкнул.

— Подожди! Не перебивай. Я всюду свой: с арабами — я араб, с русскими — русский, с немцами — немец… Чего вы переглядываетесь? — спросил он Лину.

— Мы с Азизом когда-то уже рассуждали на эту тему, — ответила она, — и пришли к выводу, что мы оба всюду чужие. Белые вороны.

— Вы — вороны, а я…

— Павлин, Левушка, — Лина обняла его за плечи.

«Не павлин, а попугай».

— Левушка, по-моему, нам пора домой, — сказала Лина.

Ассад-бей потребовал счет, но Домет настаивал на том, что платить будет он.

— То есть как? — возразил Ассад-бей. — Вы же мой гость.