— Заботы?
В одном лишь слове маркиза высказала деловой интерес, а также искреннюю заботу, пожалуй, даже с легчайшим оттенком тревоги.
Какая женщина, вновь, как и множество раз до того, подумал Курцио. Боже… или боги, это награда или испытание? А может быть кара за превеликие грехи? Боги во всем установили равновесие: свет и тьма, добро и зло, достоинства и ущербность. Тот, кто обретает богатство, получает в довесок и заботы по удержанию оного — интриги, заговоры, происки врагов и, что стократ хуже, близких. А завоевавший благосклонность такой фемины обречен пить каплями страшный яд сомнений — удастся ли удержать ее симпатию и привязанность? Страсть, которая больше похожа на пытку…
И все же оно того стоит, определенно, стоит.
— Как всегда, — он был краток. Хотелось пожаловаться на упадок зрения, однако Монвузен решил, что не стоит. Когда недостаток уже нельзя будет скрывать, и очки станут повседневным предметом, тогда…
Биэль села на стул, все еще хранивший тепло сидевшего прежде мужчины. Посмотрела на заметки Курцио, приподняла бровь, изобразив немой вопрос.
— Можешь почитать, — Монвузен пожал плечами. — Все как обычно.
Он уже привык, что женщина редко интересуется вопросами, оказавшимися за гранью ее практических забот. Однако Биэль время от времени комментировала текущие заботы любовника, ее суждения, как правило, оказывались весьма мудры и своевременны.
— Безыскусный портрет, — с этими словами она аккуратно подняла на просвет небольшой и смазанный рисунок, сделанный углем на клочке плохой бумаги. — Это человек или потустороннее существо? И какое странное платье…
— Это повод учить лазутчиков живописи, — поморщился Курцио. Здесь мой доверенный попробовал изобразить некую персону, которая очень ярко отметилась в Пайте и настораживает меня одним лишь существованием.
Курцио хотел развить идею, но женщина с легкой гримасой положила рисунок обратно. Воспоминания о событиях в столице Закатного Юга не доставляли маркизе удовольствия, хотя ее деятельность там и нельзя было назвать провальной.
Она оперлась локтями на стол, сложила пальцы домиком, положила на них подбородок. Курцио едва заметно улыбнулся под ее внимательным взглядом снизу вверх.
— Что тебя гнетет? — спросила Биэль.
— Что меня гнетет?.. — повторил эхом императорский лазутчик, оглядываясь, представляя тысячи листов донесений, сводок, доносов и кляуз, окружавших его. И ведь это лишь самое главное, тщательно просеянное канцелярией и вдумчивыми секретарями.
— Все, — исчерпывающе ответил он.
— А именно?
Он подумал немного, шагнул вдоль стола, с мнимой рассеянностью перебирая пальцами в воздухе, будто не мог решиться.
— «Трактат о скотской сущности земледельца, оестествлении владения землей и возвращении правил оного к благородным порядкам старины, а также об учреждении домашних судов людей чести как естественного следствия вышеуказанных сущностей и деяний, необходимость коих превеликой следует поименовать». Написан одним из членов семьи Эфитуаль, который прежде ничем особенным не славился. Явно подставной автор.
— Я слышала об этом, — качнула головой маркиза. — В лучших домах Мильвесса стало модным обсуждать сей трактат. Людям приятно, когда их превосходство не только утверждено по рождению, но и доказывается обилием красивых, солидно звучащих слов. Но я не вникала в содержание. Не до того…
Она досадливо качнула рукой, и этот жест сказал мужчине больше, чем донес бы громкий вопль. Курцио знал, что у герцогства Вартенслебенов возникли существенные проблемы, которые семья с переменным успехом старается разрешить…
— Смысл этого, прости Пантократор, «трактата» на самом деле очень прост. Упрощение сословного деления Империи, отмена привилегий лично свободных земледельцев. Передел земли с тем, чтобы у мелких людей осталось лишь право аренды. И… полное закрепощение пейзан.
— Любопытно, — произнесла маркиза после некоторого раздумья. — Похоже на то, что Эфитуали хотят разжечь большую крестьянскую войну и расшатать трон Готдуа. Это такая извращенная компенсация за смерть Малиссы Пиэвиелльэ?
— О чем идет речь? — нахмурился Курцио, как обычно, когда понимал, что не ведает чего-то, что знать обязан.
— Малисса родилась под гербом Таинственного Зверя, — пояснила Биэль. — Ее девичья фамилия Эфитуаль.
— То есть она вошла в семью Пиэвиелльэ со сменой фамилии? — уточнил Курцио. Он злился на себя за то, что упустил столь интересную и важную деталь — непростительно для того, кто участвовал в непосредственной разработке плана по смене династии. Конечно, всегда можно оправдаться тем, что его заботы лежали в стороне от окончательного решения вопроса соперников Оттовио. Но все же… Черт бы побрал этих материковых дворян с их запутанной системой «сохранения имени» и другими заморочками… Как все-таки просто, понятно и логично организована семья Алеинсэ!
— Да. С этим собственно и связана коллизия, обеспечившая Артиго некие права на трон. Я расскажу тебе после, — пообещала маркиза. — Но зачем ты тратишь время на изучение этой… писульки?
— Эфитуали предлагают решение принципиального вопроса, который решать, так или иначе, придется. Лучше бы нам, чтобы оседлать бурю и не позволить ей развеять Империю.
— Объясни.
Курцио, разумеется, понял, что это не просьба, вернее просьба, но такого вида, что возможность отказа не предполагает.
— Все благородное сословие держится на взаимных обязательствах вооруженных людей, — он старался объяснять как можно понятнее и короче, но так, чтобы не это не выглядело снисходительным упрощением для неразвитого ума.
— Понимаю, — согласилась дочь и сестра военных дворян, сколачивавших достояние семьи огнем и мечом.
— Господь и мудрые предки оставили нам простой, понятный и организованный наилучшим образом порядок вещей. То есть отношения сюзерена и вассала. Военная служба, а также иные повинности вкупе с добровольными обязательствами в обмен на всевозможные милости, дарования и защиту.
Курцио подошел к стене, где висела большая карта Ойкумены. Как обычно при взгляде на сие творение, похожее на зуб с тремя корнями, подумал, насколько все же отличаются материковая и островная картографии. Сальтолучард отталкивался от морских перевозок и дальнейших путей всевозможных товаров, опять же преимущественно по водным жилам. Островные карты тщательно показывали береговую линию и реки, все же остальное изображалось сугубо схематично, как несущественное, а Столпы вообще представляли собой белое пятно в центре обитаемого мира. Материковые схемы вели свой род от традиций Старой Империи, где все измерялось расстоянием до столицы и дорогами. Удобная, хорошая дорога рисовалась короче, скверная и долгая, соответственно, длиннее, а вся прочая география без колебаний подгонялась под эти условия.
И получается, внезапно подумал Курцио, что никто из нас понятия не имеет, как выглядит мир на самом деле, каким его можно было бы увидеть, поднявшись выше любой птицы… Не в этом ли изначальная причина фиаско красивого, элегантного плана Алеинсэ по захвату власти? Когда вселенная, коей ты желаешь править, представляет собой лишь образ удобных для торговли городов и портов, а также схемы важных семей и гильдий — вИдение оказывается усеченным, оно помрачено и не дает истинной картины вещей. Но в таком случае и «материковый» взгляд столь же ущербен, только с другой стороны?
Впрочем, невежливо заставлять маркизу ждать ответ.
— Но весь благословленный Господом сложный механизм вращается, подобно мельничному колесу на реке, питаемый из одного источника. Это земля и крестьяне, обрабатывающие оную. Их труд лежит в основе способности кавалеров нести военную службу. До сих пор никто не смог посчитать в точности, сколько нужно крестьянской работы, чтобы обеспечить одного достойного воина. Слишком много следует учесть. Но в целом принято считать, что сотня человек кормит и снаряжает одного простого воина. Для достойной жизни кавалера-латника требуется не менее тысячи селян. Десять тысяч работников, возделывающих поля от зари до зари, позволяют собраться должным образом одному жандарму с его «копьем» и обозом. Так что все рыцарство Ойкумены — это прекрасный карлик, стоящий на плечах немого большинства, миллионов безвестных крестьян, чьи ноги запачканы в навозе.
