Сергей Томсон
Том надежды
© Томсон С. В., 2024
* * *
Прощай, Век несбыточных грез и фантазий.
Я вырос под небом реклам и витрин.
Где шик и богатство, я там только не был.
И шанс между строчек остался один.
От суеты
Петербургу
Не писал тебе, город мой, строк.
Позабыл звук твоих мостовых.
Среди каменных серых цветов
Я застрял или может застыл.
Плыли дни в пепле инея мерно,
Не сбежать от колодцев оков.
Обниму твои стены я нежно,
Вот и выстрел последний – мой вздох.
Псов дворовых, чай королевство,
От Фонтанки до верфей.
Мужиков да дам потешных —
Карусель, наводящая хмель.
Остров Ксении Блаженной,
Колоколенки мрачный звон,
Зов крылатой княжны прибрежной,
Пароходов стоящих сов.
Град величественный – столица,
Не посеять бы здесь лица.
Герцен, что сыграл в ящик в Ницце,
И студент его чтит без конца.
До Сенной, Гороховой – кратко,
Книжный запах, валютный стих.
Сто торговцев чахнут над златом,
Человека не видно в них.
Эрмитаж – в земляных тоннелях,
На рекламных – на щитах,
Между веток на тонких аллеях,
Разночинного люда плечах.
Стан Петра – великий гений,
Как крыла гордой птицы взмах.
Лист кружит с мостовой осенней,
Поцелуевых на мостах.
* * *
Гори, листва, пожаром ярких красок.
Пой, ветер, на могучих языках.
Век канул безответных лицемерных масок,
Вся философия простилась в двух словах.
* * *
У лицейских дворов прощались мы,
Жали руки жарко так.
Жаль, что более не встречались мы, —
Пригодился без бабочки фрак.
Соловьиная песнь – недопетая,
Не вернешь. Не закончен стих.
Лишь могила, в листья одетая,
Злато имени букв твоих.
* * *
Мой Нижний – самый любимый,
Не Новгород, – дикий парк.
Лиловый и небом синий,
Вечерний туманный мрак.
Одинокая видимость ели,
Как родное до боли окно.
Фонари в отражении пели,
Уходя плавно бликами в дно.
* * *
Мне село мое душу лечит —
Царскосельское гнездо.
И листва золотистая встретит,
Не позволит почувствовать дно.
Арестантские дома
Сажа, пыльная дорога,
Арестантские дома.
В поле не видать и стога,
Птиц клинЯщих в путь тесьма.
Старый двор на дне колодца,
Бликом ржавая вода.
На закате плачет солнце,
Наступают холода.
Сердце, – на душе тревога,
Помутневшие глаза,
Как в семнадцать, так не бьется,
Стынет на щеке слеза.
Треплет ветер край рубахи,
Сон поддался по цене большой.
Шепот тихий, как монахи,
Говорит так верно – «Стой».
Дума. Вольная разлука.
Встреча у крыльца.
Не увидел след на пальце
Милого кольца.
Не увидел глаз поющих,
Что всю жизнь любил.
Дверь со скрипом плотно,
Плотно в душу притворил.
Пьяный шелест рук березы
Все принять просил.
Образ нежный, образ милый
В сердце растворил.
Горизонт кричит пожаром,
В поле благодать.
Не на кого положиться, некого обнять.
Говорил с рекою ветер,
По волнам лихой бродил.
Жизнь – ветвистая дорога,
Нет до боли сил.
Город мой
Город мой фантомных болей,
Недосмотренных некогда снов, —
Книга вечных моих историй,
Златолистных босых дворов.
Сад кудрявых воспоминаний,
Царскосельских птичьих прудов,
Нецелованных губ и прощаний,
И укусов морфина оков.
На Лицейском – шорох кленовый,
Чаек свадебный хоровод.
Чай в руках остывает столовый,
Завершается крестный ход.
Закурив, и обнявшись с дубом,
Провожаю в даль облака.
Эта осень – кроткая мука,
Не ложится, как прежде, строка.
Полюбил и сейчас любимый,
Одурманенный пером.
Склад остался во мне игривый,
Что не вырубишь топором.
Поджидаю я ветер с юга,
И тебя заберу с собой.
Ну, а здесь – опять будет вьюга,
И дома заметет пургой.
Умирали птицы
Умирали птицы.
А молва – к войне.
Брат пошел на брата.
Не за гривны, что не стоят и гроша,
За чужие спины
Души отдавали без возврата.
На Майдане кровь сочла асфальт
Другом милосердным.
Прикипела, приросла
Слоем стыдным медным.
Сброд гуляк и басотЫ
Разменяли поле на дешевы цацки.
В пляс пуститься б по-кабацки.
С пьяну, бабу? Что б украсть?
Такова людская масть.
Страсть, как хочется убиться,
Что б не сгинуть, не пропасть,
Что бы чистым выйти к Богу,
Не убивши, не солгав,
И посмертно не оставив
Отпрысков голодных глав.
Продали страну родную
Не за деньги, – за тряпье.
В рану сунули, в родную,
Евро, доллары – копье.
Пылко стали все креститься,
Пасха ж нынче – маскарад!
Воском только б не умыться,
Не продали сто оград.
Поп к путане, чин к попу —
Круговерть воды в пруду.
Бабки те, и бабки эти,
Поменяли на руду.
Выпьем! Свадьба! Молодые!
Продадим квартиру в долг,
И дадим им по машине,
Чтобы был кредитный толк.
А про совесть то забыли,
Про народ, да про себя.
Мы же люди не простые,
Мы же русская душа.
В переходе звон гитары,
Да два пьяненьких бомжа.
«Милый друг, дай папироску» —
Хриплым голосом, скрежа.
Бабка молится святому,
«В майонез» звенит копье.
Мысль блуждает, словно шорох,
«Где же место здесь мое?
Что мне сделать, чтоб проснуться,
Я ж родился, чтобы жить!
А еще творить, работать, и жену свою любить».
В переходе песнь играла,
Бабка била перстом в пол,
На Петровском передали —
Состоялся знатный гол!
Голуби взлетели в небо,
Растворилась серость туч.
Солнца появилось тело,
А точнее – смелый луч.
И полегче как-то стало,
Все же руки, ноги есть,
Небольшая в сердце рана,
Да и честь – пока что есть.
Любишь и в ответ любимый,
Веришь и надежда есть,
Что не ляжешь под осиной,
И найдешь, где тебе сесть.
Что стоит потерять себя?
Образ свободы сладок, многолик.
И струны звонкие души в мелодии спешат,
Часы стоят —
Песок изжил себя,
А был всегда велик.
Лишь ориентиром станет внутренний маяк.
Что стоит потерять себя?
Как говорил, один моряк, —
«Не видеть более родного горизонта».
Наверное, как не спасти огня, —
Понять, что ты не того сорта,
Как юности лишиться за решеткой по неволе,
За шахматной игрой не уберечь последнего коня,
Остывшим колосом виднеться в необъятном, русском поле
В исходе плавно ускользающего дня.
Что жизнь? Игра! Немногословная премьера.
Придем. Мгновение. Уходим навсегда.
Поймать бы в миге этом каплю вдохновения,
Что бы минуты конвертировать в года,
Что б песня нА сердце душистая играла,
Слова все били весом по цене.
Любовь, чтоб воцарила в нашем одиноком мире,
И умирали бы в улыбке да во сне.
От суеты
Бегите прочь от суеты,
Холодных встреч,
Пустых бесед и фальши.
Что, спросите вы, дальше?
Окно, бетон, не уберечь себя,
Сойти с ума от совести,
