– Как ты добрался? – спросила Кайса. – Без проблем?

– Да. Все нормально.

Кайса отстранилась, тоже вышла за порог и прикрыла дверь, отрезая от них с Эсбеном негромкие голоса, которые слышались из глубины дома.

– Кто у тебя там?

– Нильс и Эмилия, – Кайса грустно улыбнулась. – Если эти имена все еще говорят тебе о чем-то.

– Ты шутишь?

– Вовсе нет.

Она обхватила себя руками за плечи и задержала взгляд на верхушках деревьев через дорогу от дома. Лицо ее выглядело взволнованным и усталым. На бледных щеках выступил едва заметный румянец.

– Почему ты позвонила только вчера?

Кайса перевела на Эсбена виноватый взгляд.

– Прости. Я просто знала, что это будет тяжело для тебя. Снова приехать сюда.

– Для тебя тоже.

Они помолчали, но не из-за того, что им было нечего сказать друг другу. Наоборот – слишком многое.

– Йоханнес тоже здесь?

Кайса покачала головой.

Эсбен взглянул на нее с недоумением. Он думал, что сестра приехала вместе со своим женихом.

– Ты добиралась сюда одна? Посреди ночи?

Кайса повернулась к двери.

– Мы потом поговорим, ладно? Идем в дом. Здесь холодно. Тебе нужно привести себя в порядок. Церемония начнется через час.

Она первой скрылась в доме, и Эсбен последовал за ней. Он разулся, поставил чемодан у порога, повесил шарф и намокшее от снега пальто на свободную вешалку, но Кайса тут же сорвала их, чтобы убрать просушиться. Эсбен провел языком по пересушенным губам и осмотрел узкую прихожую. Комод цвета молочного дуба стоял на прежнем месте, возле него – две тумбы для обуви, корзина для зонтов и скамья с встроенным ящиком, где когда-то хранились шарфы и перчатки. Эсбен и Кайса провели в этом доме почти все свое детство, но почему-то теперь он казался незнакомым, будто бы чужим.

– Ты идешь? – из гостиной послышался голос Кайсы.

Эсбен провел рукой по волосам, бросил взгляд в зеркало над комодом и прошел в большую комнату, совмещавшую в себе гостиную и столовую. У окна, скрестив руки на груди, стоял мужчина. В кресле из ротанга сидела женщина. Эсбен узнал их. Женщина почти не изменилась – ей уже было за пятьдесят, когда Эсбен видел ее последний раз. Она лишь осунулась еще больше, а ее некогда рыжие волосы потускнели, приобрели песочный цвет. Мужчина постарел. У его глаз и возле носа пролегли бороздки морщин. Он тоже был рыж – его волосы горели огнем – но женщине он не приходился ни сыном, ни братом. Родственниками они не были. Только соседями. Его звали Нильс Сандберг. Он жил в небольшом одноэтажном доме вверх по улице. Фамилию женщины Эсбен никак не мог вспомнить. Он знал ее имя. Эмилия. Она была местной сумасшедшей.

На краткий миг присутствующие впали в оцепенение. Эсбен неловко замер в арочном проеме, снова качнулся вперед-назад. Эти люди не были просто добрыми знакомыми, они были тенями прошлого, которое Эсбен так тщетно старался забыть. Первым оживился Нильс. Он вскинул брови и шагнул вперед с широкой улыбкой. Руки он протягивать не стал – вместо этого заключил Эсбена в крепкие объятия. Когда Нильс отстранился, то улыбка уже сбежала с его лица.

– Черт возьми, даже не верится, что вы оба снова здесь.

Эсбен несколько раз кивнул.

– Жаль, что мы видимся при таких обстоятельствах, но я рад, что вы приехали, – Нильс хлопнул Эсбена по плечу и опустился на угол дивана. – Дерево держат корни.

– Корни крепятся к почве, – добавила Эмилия и посмотрела Эсбену в глаза. – Почва в больших городах гнилая.

Ее взгляд был неподвижен. Она напомнила Эсбену восковую фигуру из музея мадам Тюссо, где он был пару лет назад во время поездки в Амстердам вместе с университетскими приятелями.

Кайса тихо вздохнула и осторожно тронула Эмилию за тонкое запястье.

– Вы не поможете мне на кухне?

– Конечно, дорогая.

Эмилия поднялась со своего места, еще раз пристально взглянула на Эсбена, после чего направилась вслед за Кайсой.

Нильс покачал головой.

– Здесь совсем ничего не изменилось, – сказал Эсбен, присаживаясь на диван возле него.

– В таких местах редко что меняется.

– Как это произошло? София… Кайса совсем ничего не успела мне рассказать.

Нильс потер переносицу.

– Насколько я знаю, ваша тетя почувствовала себя плохо позавчера вечером. Она успела позвонить Улле… Ты помнишь Уллу?

Эсбен ощутил болезненный укол под ребрами. Конечно же он помнил Уллу Янссон. Разве мог забыть? Он утвердительно кивнул.

– София сказала, что скорая помощь ей не требуется, но Улла настояла и вызвала ее сама по пути к дому вашей тети. Когда она добралась, то было уже поздно. София оставила дверь открытой, поэтому Улла смогла войти в дом, а когда оказалась внутри, то…

Эсбен стиснул губы и опустил невидящий взгляд в пол.

– Я соболезную вам. Тебе и Кайсе. Я понимаю, как это тяжело для вас – потерять столь близкого человека.

– Если бы только была возможность проститься с ней, – прошептал Эсбен. – Мне нужно было столько ей сказать. Я не… – он взглянул на Нильса. – Я не уверен, что говорил Софии, как на самом деле благодарен. Я…

– Она это знала. Поверь мне.

Эсбен с трудом сглотнул.

– София спасла нас. Когда наши родители погибли, она была единственным человеком, который согласился принять меня и Кайсу.

Уголки рта Нильса тронула печальная улыбка.

– Она была очень доброй и воспитала вас хорошими людьми.

Было странно вновь сидеть плечом к плечу с этим человеком. Прошлое наваливалось на Эсбена, выскребалось из всех углов комнаты, тянулось за ним от самых железнодорожных путей. Нильс Сандберг. Когда-то Эсбен посещал его тренировки по хоккею с мячом – складывал в спортивную сумку коньки и защиту, брал клюшку и шел на ледовый каток, а через несколько часов, взмокший и уставший, возвращался обратно.

– Кайса сказала, что ты все это время жил в Мальмё, – сказал Нильс, разглаживая несуществующую складку на черной траурной рубашке. – Работал там?

– Да. Устроился стажером в юридическую клинику. Знаете, помощь мигрантам и все такое.

– Вот как.

– А вы? Все еще работаете тренером?

– Все еще. Местным детям тут нечем заняться. Одни выбирают хоккей, другие – бейсбол, а третьи спускаются вниз по улице и губят свои жизни в Яме.

Эсбен помнил это место – небольшую часть города с парой тройкой покосившихся домов. Крутые ребята из школы часто проводили время в Яме, а точнее – в котловане около леса, кладбище старых вещей и трухлявых деревьев. Взрослые называли эту часть Ямы «гиблым местом», а их дети – «мышиными норами». София строго-настрого запрещала им с Кайсой показываться там.

– Последнее время мне помогает Сив, – добавил Нильс после короткого молчания.

– Ваша дочь? Она еще здесь? В Раттвике?

Нильс провел рукой по рыжей щетине.

– Она закончила школу пару лет назад, но пока так и не определилась, чем хочет заниматься. Она не торопится. Хочет сначала накопить достаточно денег.

В гостиную вернулись Кайса и Эмилия. Кайса опустила на небольшой кофейный столик фарфоровый чайник и четыре кружки, Эмилия – глубокую тарелку с мягкими вафлями.

– Ты не хочешь переодеться, пока чай заваривается? – Кайса посмотрела на брата. – Осталось не так много времени.

– Да, конечно.

– Можешь оставить вещи в своей старой комнате. Там… В общем, увидишь.

Эсбен с недоумением посмотрел на сестру, а потом проследовал в коридор за чемоданом. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, он думал о том, что сказал ему Нильс. Действительно ли он хороший человек? Где вообще проходит эта грань между хорошим и плохим? Когда ты всю жизнь притворяешься тем, кто не совершал никаких непоправимых поступков, то трудно поверить в свою порядочность.

На втором этаже было четыре двери. За одной скрывалась ванная, за второй – спальня Софии, две другие вели в прежние комнаты Эсбена и Кайсы. Эсбен крепче сжал ручку чемодана и приоткрыл дверь в свою старую спальню с таким видом, словно на него оттуда могло наброситься огромное чудовище. Внутри оказалось нечто пострашнее чудовищ – его прежняя жизнь. Эсбен сразу понял, что хотела сказать ему Кайса. В его бывшей спальне совсем ничего не изменилось. Это была небольшая комната с темно-коричневыми джутовыми обоями, большим окном, занавешенным плотными шторами цвета венге; у одной из стен стояла деревянная кровать с несуразными ножками, застеленная стеганым покрывалом, возле нее ютилась квадратная тумба, на которой пристроилась настольная лампа с бамбуковым абажуром. Эсбен опустил чемодан на пол, подошел вплотную к письменному столу и обвел взглядом широкую пробковую доску, к которой кнопками крепились фотографии, клочки бумаги с заметками, написанными детским почерком, вырезки их журналов и газет. Эсбен слабо улыбнулся, вытянул руку и бережно разгладил скрючившийся от времени листок со школьным расписанием. Он перевел взгляд на фотографии, и ощутил тяжелый ком в горле, наткнувшись взглядом на один из снимков десятилетней давности. Он был сделан в старом школьном автобусе, который некогда пережил пожар и так и был заброшен возле одной из городских ухабистых дорог. Это было их место. Их убежище от взрослых. На почерневшем от огня кресле расположилась Кайса с учебником по литературе в руках. В тот день было прохладно, и кто-то из них накинул на ее плечи свой пиджак. Не кто-то. Клеменс. Он сидел позади Кайсы в одной только рубашке и широко улыбался, выглядывая из-за ее плеча. Лицо у него вышло чуть смазанным, но улыбка, черт возьми, эта улыбка…