Берр слушал собственные слова с ощущением, что адресует их к гранитной стене, пусть и говорящей. Он кивнул, подзывая официанта. «Наплевать, – подумал он, – где наша не пропадала». Поэтому он, в свойственной ему небрежной манере, высказал все, что хотел высказать, отсчитывая швейцарские банкноты на белое блюдце.

– Предположим, я попросил бы вас перечеркнуть всю вашу жизнь до сей минуты ради лучшей жизни, – говорил он. – Лучшей не лично для вас, а, как нам обоим хотелось бы надеяться, для человечества. Это тот случай, когда воздается сторицей. Скажите «прощай» прежнему Джонатану, и вас ждет новый, с иголочки, улучшенный вариант. Отставка по окончании операции, новая жизнь, выбираете, где поселиться, денег вагон, все как полагается. Я знаю, что многие бы не отказались. Может, я бы и сам не отказался, если бы это не было нечестно по отношению к Мэри. А вам по отношению к кому быть нечестным, кроме себя самого? Насколько я знаю, такого человека нет. Будете по три раза в день кормить свою крысу. Вечный шторм – каждая клеточка в напряжении, каждая секунда – в смертельном страхе. И вы будете работать на вашу страну, как и ваш отец, что бы вы там ни думали о Северной Ирландии. Или о Кипре, если на то пошло. И будете мстить за Софи. Скажите ему, что мне нужна квитанция об уплате. Ленч на двоих. Бентон. А сколько я дал? Еще пять? Я не буду просить вас, Джонатан, расписываться за меня, как некоторые. Двинулись.

Они шли вдоль озера. Снег уже сошел. Тропинка слегка курилась под послеполуденным солнцем. Юные наркоманы в дорогих пальто, прижавшись друг к другу, смотрели, как тает на солнце лед. Джонатан шагал, засунув руки в карманы и вспоминая, как Софи похвалила его за то, что он очень нежный любовник.

– Мой муж-англичанин тоже был нежным, – говорила она, любовно проводя пальцами по его лицу. – Я так ревностно сберегала для него свою девственность, что ему понадобилось несколько дней, чтобы из меня получилась настоящая любовница. – Тут ее словно кольнуло предчувствие, и она прижалась к Джонатану, ища защиты. – Запомните мои слова, мистер Пайн, у вас большое будущее. Никогда не отрекайтесь от него. Ни ради меня, ни ради кого бы то ни было. Обещайте мне.

Он пообещал. Мы всегда обещаем, когда влюблены.

Берр что-то говорил о справедливости.

– Если бы я был президентом земного шара, – не смущаясь, вещал он дымящемуся озеру, – я бы провел второй Нюрнбергский процесс. Я собрал бы всех торговцев оружием, всех этих сраных ученых, всех этих ловких дельцов, которые толкают безумцев дальше, чем они даже собирались пойти, так как это выгодно для бизнеса, всех этих врунов политиков, законоведов и крючкотворов, и банкиров и посадил их на скамью подсудимых, чтобы они ответили за содеянное. Знаете, что бы они сказали? «Если бы мы этого не сделали, это сделали бы другие». И знаете, что бы я им сказал? Я сказал бы: «Вот именно. Если вы не изнасилуете малолетнюю, ее, конечно, изнасилует кто-то другой. Этим вы всегда оправдывали насилие, как давно уже подмечено умными людьми». А потом бы их напалмом – вжик! – с лица земли.

– Что сделал Роупер? – спросил Джонатан в каком-то приступе злобы. – Кроме... Хамида... всего этого.

– Важно то, что он делает сейчас.

– А если бы он остановился. С этого момента. Насколько он виновен? Был виновен?

Он вспомнил, как плечо Роупера приблизилось к нему. «Беседка на вершине холма. Вид на море». И Джед туда же: «Лучшее место на земле».

– Он ворует.

– Где? У кого?

– Везде и у всех. Если дело сомнительное, наш приятель тут как тут, и Коркоран расписывается. Сам рук не пачкает, прикрываясь компанией «Айронбрэнд», а там все мирно: оборотный капитал, торговля бросовой землей, минералы, тракторы, турбины, предметы потребления, парочка танкеров, немного биржевой деятельности, игра на понижение и тому подобное. Офисы в белой части Нассау, сметливые молодые люди за компьютерами. Это часть дел, которая не процветает, мягко говоря, и о которой вы и так знаете.

– Боюсь, что нет.

– Или всегда можете узнать. Дела его за последний год хуже некуда, а за последние месяцы – просто печальны. Акции упали со ста шестидесяти до семидесяти, еще три месяца назад у него были отличные позиции по платине, но сейчас все пошло прахом. Но его это не особенно трогает, он просто сокрушается. – Берр перевел дух и начал с новыми силами. – Но если посмотреть, что скрывается под вывеской «Айронбрэнд», то станет чуточку не по себе. Пять классических для Карибского бассейна штучек – «отмывание» денег, золото, изумруды, ценная древесина из тропиков и торговля оружием. Оружие, оружие и снова оружие. Фальшивые фармацевтические препараты в поддельных упаковках – Министерство здравоохранения смотрит на это сквозь пальцы. Псевдоудобрения – Министерству сельского хозяйства нет до этого никакого дела... – Гнев в голосе Берра крепчал, как медленно надвигающийся шторм, и был тем более зловещ, что никак не мог разразиться. – Но всевозможные пушки – его первая любовь. Игрушки, как он ласково их называет. Тому, кто ощутил вкус власти, без таких игрушек не обойтись. Не верьте всей этой болтовне о дополнительном предмете потребления и об индустрии обслуживания. Оружие – это наркотик. Уверяю вас – он все равно что «на игле» сидит. И в торговле оружием – свои трудности, хотя многие считают, что она-то не подвержена кризисам. Ан нет. Правда, ирано-иракская война развратила дельцов по этой части, и они уже решили, что так будет вечно продолжаться. Но с тех пор дела пошли резко вниз. Слишком много производителей оружия на слишком малое количество войн. Рынок им забит. Мира вокруг все больше, а твердой валюты все меньше. Наш Дикки сунулся было в сербохорватскую заваруху, к хорватам – через Афины, к сербам – через Польшу. Но его оттерли – слишком много желающих. Куба – дело дохлое, Южная Африка – тоже, там свое производят. Ради Ирландии и шевелиться не стоит, а то бы он и этим не побрезговал. А вот в Перу он орудует, снабжает парней из Сендеро Луминосо. Ну и заигрывает с мусульманскими повстанцами на Южных Филиппинах. Правда, северные корейцы его там опередили, и я подозреваю, что ему опять утрут нос.

– Но кто ему позволяет? – Возмущение Джонатана не было наигранным. И видя, что застал Берра врасплох: – Ведь надо же быть дьявольски везучим, чтобы не попасться, когда на хвосте такие люди, как вы.

Еще мгновение Берр колебался. Он сам задавал себе этот вопрос и даже знал нелицеприятный ответ на него, так что чуть не сказал вслух: «Ривер-Хауз позволяет. Уайт-холл позволяет. Джеффри Даркер и его дружки из группы по изучению снабжения позволяют. Шеф Гудхью смотрит на все это через телескоп в оба слепых глаза – и тоже позволяет. Если он играет в британские игрушечки, все позволяют ему делать любую бяку». Но, по счастью, его отвлекли.

– Будь я проклят! – Он схватил Джонатана за рукав. – Где ее папаша с ремнем?

Девушка лет семнадцати, ее дружок стоял тут же, закатывала штанину джинсов. На икрах темнели пятна, похожие на мокнущие укусы насекомых. Она ввела иглу и даже не вздрогнула. Вместо нее вздрогнул Берр. Ему стало так тошно, что он замкнулся в себе, и некоторое время они шли не проронив ни слова. Джонатан почему-то думал не о Софи, а о Джед, о ее длинных розовых после ванны ногах и о той улыбке, которой она одарила его, когда их взгляды пересеклись.

– Так кто он такой? – вернулся к Роуперу Джонатан.

– Ублюдок. Я же сказал.

– Из какой он семьи? Где корни всего этого?

Берр пожал плечами:

– Отец мелкий аукционер, эксперт графства. Мать из столпов местной церкви. Брат. Частной школы родители не могли себе позволить...

– Итонский колледж?

– По чему вы определили?

– По речи. Не признает местоимений и артиклей. Глотает звуки.

– Я только раз слышал, как он говорит по телефону. Но с меня хватит. У него такой голос, от которого впору блевануть.

– Он младший или старший брат?

– Младший.