Кугин и Мне сидел в хижине колдуна. Пили пальмовое вино. Ели мясо. Возможно, человеческое. За годы странствий по диким землям Триарии Кугин так и не избавился от предрассудков по поводу каннибализма. Стучали в бубен из человеческой кожи и хором пели песни. Мне набивал полую тыкву сушенными цветочками, поджигал и они вдыхали выходящий из тыквы дым. Становилось весело. Легко и беззаботно. Мне сплел для Кугина заклятье моментальной смерти, завязал его в узелок и рассказал, как навести его на недруга.

После они снова пили вино. Снова стучали в бубен. Пели песни.

Мне рассказал Кугину, как однажды в их селение пришел миссионер, такой же белый и такой же веселый. Как миссионер рассказывал о боге, создавшем мир и населившем его людьми, рзянцами и бессловесными тварями, чтобы все сущее славило его, всяк на свой лад. Как Мне пытался убедить его, что бог создал мир и населил его людьми, рзянцами и всем прочим лишь для одной цели – смотреть на их мучения и потешаться над их страданиями. И как он пытался уговориться миссионера обрюхатить дочерей Мне. И когда миссионер надоел Мне, он зарезал его, как свинью. Ел его плоть, а из кожи и зубов сделал замечательный бубен.

Утром Кугин проснулся, сжимая в объятиях одну из дочерей Мне. Из глубоких глазниц на него смотрела россыпь ее паучьих глаз. Скальп ее покрывали белые перья.

У противоположной стены сидел лукавый Мне. Пялился на Кугина своими фасетчатыми буркалами.

– Как тебе моя дочь? – спросил он глобтроттера.

– Красивая, – ответил тот.

– Встретил ее мать в лесу, к северу от Уула. Она жила в эвкалиптовой роще, вместе со своей сестрой, родившейся из ее отражения в водной глади горного озера. Звали ее Ули-Бурунг, и пахла она эвкалиптовыми листьями. Сестру-отражение звали Они-Бурунг, она смердела озерным торфом. Мне сразу влюбились в них. В Ули-Бурунг. И в ее сестру. Любил их в течение трех дней. После этого Ули-Бурунг отложила яйцо под кожу спины Мне. Когда Мне вернулся домой, из яйца в спине вылупилась личинка. Питалась плотью Мне, росла. Скоро Мне стал ходить с горбом на спине. В том горбу жила его личинка. Прошло лето, прошла осень. Кожа на спине Мне лопнула и на свет появилась маленькая Хати-Бурунг. Мне иногда смотрит на крошку Бурунг и вспоминает ее веселую эвкалиптовую мать.

– Мне бывал в Ууле? – переспросил удивленный Кугин,

– Ходил в Уул. Да, – радостно согласился Мне. – Много ходил. Учился. Мне в молодости, как только становился богатым, тут же шел в Уул учиться. Возвращался бедным, но умным. И так много раз. И теперь Мне не только самый богатый колдун – Мне самый умный лесной колдун. Вот так-то.

Кугин снова уснул, поглаживая рукой пышную грудь Хати-Бурунг. Проснулся уже не в селении Мне, а на берегу зловонной реки Мбегге.

Сперва подумал, что все происшедшее было мороком, порождением горячечного бреда. Но его правую руку украшал веревочный браслет с завязанным заклятьем. А на спине, над правой лопаткой он нащупал твердое овальное уплотнение. Хати-Бурунг отложила в его спину яйцо. «Ну и вот, – сказал самому себе Кугин, – Скоро стану папой».

Он пошел вниз по течению реки, которая рано или поздно должна была вывести его к Фараджи. Спина побаливала и зудела, но Кугин не решался даже прикоснуться к тому месту: боялся повредить яйцо.

Предмет №3. Кожаные меха (психопомпа для экзорцизма).

Небо. Серое, словно мозг. Бугристое, словно мозг. Темная стена джунглей, из которых доносились зловещие звуки: более сильные и опасные твари умерщвляли и пожирали более слабых. Зловонная река Мбегге, раздувшаяся и распухшая от переполнявших ее грязно-желтые воды трупов. Среди трупов неуклюже лавировали ялики плоскомордых триарийских контрабандистов и звенящие колокольчиками плоты цыганских таборов. И те, и другие яростно насмехались над бредущим по берегу оборванным глобтроттером. Кугин столь же яростно не обращал на насмешки внимание.

Внезапно в нестройный хор насмешек ворвался крик слегка знакомого Кугину голоса. Прищурился, присмотрелся и радостно заметил среди уродливых дикарских морд, путешествующих по реке, сверкающее от цивилизованности лицо доктора Роберта. Доктор размахивал руками, пытаясь привлечь внимание глобтроттера к своей персоне, стоящей на ладно сработанном плоту. И сверкал моноклем. Кугин начал размахивать руками в ответ. Монокля у него не было, поэтому сверкать в ответ было нечем.

Вооружившись шестом, доктор Роберт отпихнул мешавшие ему трупы и направил свой плот к берегу. Причалил. Спотыкаясь о витиеватые цепкие коренья, глобтроттер поспешил навстречу доктору.

Поприветствовались, как положено слегка знакомым людям. И доктор Роберт пригласил Кугина на плот, поскольку сам также плыл в Фараджи, в свой недавно купленный домик, в котором обустроил лабораторию для проведения бесчеловечных жестоких экспериментов. Кугин с радостью принял приглашение.

А над смрадно-желтой поверхностью реки парили алчные орды вечно голодных, непрестанно жужжащих мух.

В центре плота возвышался конус крытого шкурами шатра. Справа от шатра стоял закрепленный с помощью растяжек в вертикальном положении ящик, похожий на платяной шкаф. Ящик был покрыт несимметричными узорами, которые в равной степени могли быть как отвратительным декором, нанесенным безумным, лишенным представления об эстетике дикарем-художником, так и письменами мерзкого, противного человеческой природе наречия. Заметив интерес Кугина к ящику, доктор поспешил похвастаться: «Вот ради покупки этого уникального приспособления я покинул свой уютный дом в Фарадже и отправился в путешествие на этом лишенном стабильности плавающем средстве. Это шкаф для успокоения людей, одержимых сущностями из иных сфер реальности. Я держу в нем вот этого бедного юношу». Доктор поспешно, пока Кугин не потерял интерес, отворил засовы, скреплявшие дверцы ящика, и с торжественным выражением, обезобразившим его угловатое, похожее на морщинистую землю лицо, продемонстрировал Кугину заключенного в ящике узника. То был подросток лет пятнадцати, туземец с черной дырой во лбу, вкрученным в правый висок измерительным прибором с запотевшим циферблатом, гигантским хоботоподобным носом и с громадными, но при этом плотно прижатыми к черепной коробке ушами. Кугину от вида этих ушей стало так неуютно, что он принялся оттопыривать пальцами свои собственные уши. Пристально наблюдавший за действиями глобтроттера доктор почесал свой монокль и сказал: «Да, мальчонка уникальный уродец, даже по местным меркам красоты. Но примечателен он не только своей исключительной внешностью. Сущности из иных планов бытия превратили разум этого бедолаги в портал для вхождения в наш мир. Нездешние твари танцуют джигу в его уродливой голове. Когда он попал ко мне, он был одержим аж шестью зловредными тварями, принуждавшими его совершать омерзительные и обескураживающие поступки. Я извлек их всех».

Кугин терпеть не мог все, что связано с порталами, пришельцами из других миров и одержимостью. Терпеть не мог всю жизнь, а после путешествия в Уул и вовсе возненавидел. Все обитатели Уула были одержимы. Одержимы пришельцами из других миров. Прибывающими в наш мир через магические порталы.

Ему удалось справиться с отвращением, охватившем его от услышанного. После секундного кривлянья он сумел придать лицу восхищенное выражение.

Довольный доктор продолжил: «Взгляните на псиметр. Вы появились на моем плоту как нельзя вовремя. В голове этого бедолаги опять гости. Вам повезло, Кугин. Вы сможете стать свидетелем процесса экзорцизма. И описать все в своем репортаже. И я не буду возражать, если вы сохраните в своем зеркале несколько отражений, а я попаду на них – с моей замечательной психопомпой, меха которой изготовлены по специальному заказу, по традиционной технологии. Из человеческой кожи. Сопло духозаборника выточено из человеческих шейных позвонков. Крепежные элементы – также из человеческих костей. Все проклеено клеем, сваренным из человеческих хрящей. Психопомпа из человеческой плоти. Мало кто из экзорцистов современности сможет похвастаться такой».