Буторин переоделся в тонкий свитер и тонкую рабочую куртку со множеством карманов. В таком виде он совершенно не бросался в глаза. Только на голову ему Шелестов надел, низко, по самые глаза, кепку, которая хоть как-то скрывала его приметную седину. Сам Шелестов надел поношенный костюм с вытянутыми коленями на брюках и протертыми почти до дыр локтями пиджака. Два пистолета за спиной под ремнем этот пиджак вполне скрывал.

Вечером, убедившись, что Буторин прошел через двор и свернул к соседнему дому, чтобы через арку выйти на соседнюю улицу, Шелестов выбрался на улицу через чердак и следующий подъезд. Он шел за своим товарищем около двадцати минут, внимательно глядя по сторонам, чтобы быть уверенным, что они не являются объектом чьего-то внимания. Уличные фонари в большинстве своем не горели. Почти не было света и из окон квартир.

Записку на столик, за которым за кружкой пива сидел в кафе Буторин, уронил какой-то тип, чьего лица Виктор не успел разглядеть. Настолько быстро этот человек покинул заведение. В записке был указан адрес. Насколько Буторин помнил карту Бухареста, которую вся группа изучила и запомнила, нужный ему дом находился в трех кварталах отсюда на берегу канала. Не очень хорошее место. Удрать оттуда в случае опасности проблематично. Через канал не перемахнешь – только вплавь. Выше по течению все открыто, там площадь и лавочки на набережной, ниже доки и насосная станция, огороженная территория и забор, через который не просто перелезть. Но эти обстоятельства могут настораживать опытного разведчика. А военнго шофера, который ввязался в шпионские игры, пусть он и от рождения человек очень подозрительный, данные обстоятельства не должны смущать.

Войдя в подъезд, Буторин замедлил шаг, пытаясь прислушиваться. Но в доме было тихо. Возможно, что в нем сейчас никто и не жил. Поднявшись на второй этаж по темной лестнице, он осмотрелся. Две квартиры. Нужная ему слева, и над дверью горит тусклая лампочка. Протянув руку, Буторин дважды повернул ручку дверного звонка. Внутри за дверью мелодично отозвался звонок. Все: ни звука, ни голоса, ни шороха. Подождав с полминуты, он еще дважды повернул ручку. И только тогда за его спиной открылась дверь соседней квартиры.

– Вам сюда, – сказал по-русски, практически без акцента мужской голос. – Я жду вас здесь. Простите, но мне хотелось на вас вначале посмотреть, прежде чем вступать в переговоры.

Невысокий человек лет сорока, довольно стройный. Выправка почти военная. Взгляд спокойный и внимательный. Этот человек явно привык держать себя в руках, контролировать свои эмоции.

– Посмотрели? – неприветливо ответил Буторин. – Понравился, значит.

– Проходите, – не ответил на его колкость мужчина и посторонился, пропуская гостя в квартиру.

В квартире был полумрак. Горели лишь несколько светильников на стенах. Хозяин предложил пройти на кухню, где окна, как оказалось, были плотно завешены тканью. Наверняка снаружи свет не виден. Буторин сел боком к окну и ближе к выходу. Мужчина, как показалось, не заметил этого маневра. Он сразу подошел к плите и оттуда начал говорить, расставляя на подносе чайные чашки и блюдца с печеньем.

– Выпить я вам не предлагаю, – сказал он, – сам не пью, да и в подобной ситуации от алкоголя будет лишь вред. Все хорошо делать в свое время. Есть время пить алкоголь, а есть время пахать землю. Кстати, меня зовут Жаров Алексей Алексеевич. Да-да, не удивляйтесь, я русский по крови и по рождению. Родом из Ростова. А всю оставшуюся жизнь после вашей революции прожил в Париже. Я сын, как это у вас называется, белоэмигранта. Мой отец штаб-капитан царской армии. А вы?

– А я шофер, – коротко ответил Буторин. – Был шофером до войны и сейчас тоже.

– Ну, не надо так прибедняться, – улыбнулся Жаров. – Уважаемая профессия, техническая жилка. Я всегда считал технических людей, пусть и из простых, элитой рабочего класса. Как вас зовут? Назовитесь, пожалуйста.

– Буторин, Виктор. Родом из Москвы. Больше и рассказать нечего.

– Ну как же нечего, – добродушно улыбнулся Жаров, ставя на стол поднос с чашками. – Вы жили, трудились, любили и ненавидели. Много чего бывает в жизни у человека. Каждый из нас – это целый мир, не так ли? Впрочем, я, наверное, все усложняю. Не обессудьте, натура такая, романтического склада натура и никак не могу с ней бороться. А вы где в Москве жили?

И тут начался самый настоящий, плохо завуалированный под душевную беседу допрос. Где жил, где любил бывать, почему не женат, в кого влюблялся, где бывал, с кем дружил. И все это почти нескончаемым потоком, причем Буторин не успевал ответить на новый вопрос, как Жаров возвращался к старому, на который он уже отвечал или не смог ответить. Отдельно Жарова интересовало, о чем Буторин мечтал, к чему стремился, чего не добился, на кого обижен и за что.

Буторин отвечал неохотно, скупо, почти ворчливым голосом. Он старался не поддаваться на провокации и не ошибаться, повторяя ответы на вопросы, на которые уже отвечал до этого. И как-то неожиданно Жаров перешел к вопросам о службе Буторина в комендатуре. Где воевал, как попал в Бухарест, да еще в теплое местечко в комендатуре. А потом началось. Куда ездил, зачем ездил, какие грузы перевозятся, какое начальство бывает.

Буторин попытался прикинуться простачком, мол, о каких перевозках военных грузов может быть речь, когда в комендатуре грузовиков практически нет. А те, что есть, перевозят только личный состав. А он так вообще крутит баранку на легковушке. Чего с него спрашивать? И никак не мог Буторин избавиться от впечатления, что сегодняшний разговор лишь простое прощупывание, что главный разговор еще впереди.

– Вы, Виктор, не думайте, что мы можем вас обмануть. Я говорю мы, потому что за мной много людей, организация! А какая, вам лучше не знать. Ведь от вас что требуется. Помочь нам и получить деньги. А мы можем платить хорошо. И деньгами, и драгоценностями, которые у вас купят в любой точке мира. Да вообще любым способом, какой вам понравится. Если вы будете стараться помогать нам, я обещаю вам, могу поклясться на распятии, если для вас это убедительно, что мы перебросим вас за границу и обеспечим вам безбедное существование. Мы не забываем тех, кто нам помогает. Мы заботимся о них.

– Ладно, чего мы лясы точим, – нахмурился Буторин, изображая, что он с головой в невеселых раздумьях, что ему «и хочется, и колется». – Вы скажите, а чего вам надо, чем я могу вам помочь-то? Может, не справлюсь, силенок может не хватит выполнить ваше задание.

– Не переживайте, Виктор, мы люди опытные, мы прекрасно понимаем, что вам да при ваших навыках по силам, а что нет. Где-то поможем, где-то подскажем. Уверяю вас, что самое сложное будет складывать и совать в портмоне купюры, если вы захотите получать зарплату наличными. А то ведь может как и каждый солидный человек открыть через нас счет в банке. Заработаете, переедете в тихий городок в Европе или Америке. Купите себе дом, костюм и шляпу, трость обязательно. Это признак достатка и солидности. Вот увидите, с каким уважением с вами буду раскланиваться ваши новые соседи.

– Трость? – Буторин непонимающе посмотрел на Жарова. – Это что же за удовольствие гулять с палкой в руке. Вроде как слепой! Нет уж, трости вы себе оставьте, а мне бы машину, да чтобы помощнее двигатель. Уж я бы полетал по европейским хорошим дорогам. Говорят, в Европе дороги ух, закачаешься. Автобаны!

– Хорошие дороги, – с улыбкой заверил Жаров. – Очень хорошие. Вот видите, вы уже и мечтать начали, планировать свое будущее!

– Ничего я еще не планировал, – нахмурился Буторин.

– Конечно-конечно, – кивнул собеседник, и в его глазах появился стальной блеск. – Но у нас с вами еще все впереди, товарищ Буторин.

Коган устало опустился на стул захолустного кафе на окраине Бухареста, где не подавалось хорошее пиво, жареные сосиски или жареные каштаны. Здесь все было просто, как яичница. Кстати, она была как раз вкусная. Сейчас должна была подойти Анка Василе, и Коган ничего не стал пока заказывать. Какой бы она ни была, пусть даже проститутка, но она женщина, и если ты уважаешь сам себя, то должен уважать других. Простой закон. А другой человек, может быть, за твое к нему уважение горы свернет. И Коган заказал бутылку вишневого сока.