Трое держали меня за руки и за ноги, а четвёртый постоянно тыкал своим огромным членом в мою промежность. Девственность моя была нарушена. Мне было больно и омерзительно противно.

У меня не было сил сопротивляться. Когда один насильник кончал своё дело и не мог больше меня насиловать, то его место занимал следующий. Теряла сознание от боли и мерзости, которую совершали надо мной насильники.

Затем приходила в себя от острой боли в области матки. Меня рвало прямо на насильников и на себя. Насильники ругались матом. Сильно били меня по телу и лицу ногами. Разорвали на мне подвенечное платье и продолжали опять насиловать.

Сон продолжался всю ночь до самого утра. Проснулась рано утром, в холодном поту. Кружилась голова. Ныло все тело. Болел сильно низ. Словно меня, действительно, насиловали всю ночь. Мне стало дурно от всего приснившегося. Пошла, рвать на улицу. Меня так полоскало, что долго не могла прийти в себя. После того, как жадно напилась воды из кадки в прихожей, мне стало намного легче. Пошла в свою комнату. Ольга сидела на стуле и медленно раскачивалась. Она не обратила внимания, на то, что выходила из своей комнаты и вернулась обратно.

Ни стала с ней, ни о чём разговаривать. В эту ночь пережила те же ужасы насилия, которые достались Ольге вчера днём. Понимала, какое у неё сейчас состояние. Если бы меня в действительности изнасиловали, то, возможно, убивала бы мужчин всю оставшуюся жизнь и никогда бы не вышла замуж? Вдруг, у меня появилась мысль, что, возможно, Ольга так поступила этой ночью? Убила мужика!

Устин приехал, примерно, через час, после того, как мы с Ольгой проснулись. Ольга завернула своё мокрое платье в мои полотенца и засунула этот свёрток под сидение в коляску.

Мы сели в коляску и ничего не говоря, поехали в сторону гостиницы. Коляска медленно двигалась по сонным улицам Владикавказа и тоскливо скрипела своими старыми колёсами, словно жаловалась на свою тяжёлую жизнь.

Лошади едва передвигали тяжёлыми копытами, обильно удобряя булыжники дороги травянистым помётом, который издавал вокруг плохой запах. Прикрыла себе нос платочком, пока наши лошади освобождались от помёта.

В гостинице все ещё спали. Мы прошли к администратору, попросила его что-либо покушать на двоих. Мы обе не кушали со вчерашнего дня. Надо было хорошо подкрепиться, хотя до обеда.

– Понимаете, госпожа, сейчас все спят, – ответил сонный осетин, – но если вы, ни брезгуете, то могу вас угостить своим домашним вином и тёплыми хинкалями. Всё совсем бесплатно. Не стесняйтесь и кушайте. Рад гостям. Будьте, как у себя в доме.

– Пожалуйста! Нам всё равно, что кушать, – согласилась. – Мы почти сутки с дороги ничего не ели.

Хинкали, это пельмени большие, с человеческий кулак, начинённые мясом с перцем и зеленью. Мясо было из свежего барашка с кусочками курдючного сала. От перца жгло рот и желудок.

Но хинкали были настолько вкусные, что мы совершенно не обращали внимания на перец. Тем более что горечь перца сразу запивали хорошим домашним вином из винограда. Мы с Ольгой наелись вкусных осетинских блюд до сыты. Теперь можно было отдыхать, пока родственники проснуться.

– Большое, тебе, спасибо! – едва поворачивая языком от вина и перца, поблагодарила, осетина. – Нам очень понравилось твоё угощение. Если заедешь в станицу Вольную, то заходи в наш Старый хутор. Ты будешь нашим гостем. Казаки никогда не забывают хорошее гостеприимство горцев. Мы будем рады тебе.

Видимо, была пьяна, что вскоре стала разговаривать с осетином на его родном языке? Затем мы с ним начали петь осетинские песни и танцевать лезгинку под осетинскую гармошку, которую достала дочь осетина из старого шкафа в приёмной.

Фатима, так звали дочь осетина, громко наяривала на гармошке лезгинку. От музыки вскоре проснулась вся гостиница и люди стали выходить из своих номеров на звуки музыки.

В этот момент поняла, что слишком увлеклась. Поправила на себе платье и шляпку, взяла Ольгу под руку. Мы вышли на улицу рядом с гостиницей. В это время стали покидать свои номера и родственники графа Фёдора Лебедева. Следом за нами на проснувшуюся улицу вышли отец и мать Фёдора Лебедева.

– Мария! По какому случаю музыка? – спросил меня, Павел Степанович, когда подошёл к нам.

– Так у осетин принято встречать друзей и родственников, – немного, соврала. – Мы знакомы.

– Это хороший обычай! – одобрительно, сказал Павел Степанович. – Только вот, здесь убивают. Этой ночью, опять, совершили убийство в городском парке. Парню разбили голову, прокололи сердце и отрезали член с яйцами. Какой-то дикий садизм. Всюду насилуют и убивают людей. Разве, можно жить с таким людом?

Ничего не стала говорить. Лишь украдкой посмотрела на Ольгу, которая ехидно ухмылялась. Мы с Ольгой дождались на улице, когда все наши позавтракают. Затем, наши три коляски направились в госпиталь за Валентиной и Фёдором. В это время, рядом с гостиницей и в парке, стали собираться толпы людей.

Из отрывков возмущённой речи можно было понять, что людей беспокоило ночное убийство в парке. Вокруг толпы людей появились солдаты и конная жандармерия.

Местные власти не хотели лишнего кровопролития и обещали всем разобраться в убийстве парня. Осетины требовали публичной расправы над убийцей. Таков закон гор. Убийцу должны наказать.

Когда наши коляски подъезжали к госпиталю, катафалки с покойниками в гробах выезжали из ворот госпиталя. Коляски уступили дорогу траурной процессии. Мужчины сняли головные уборы перед усопшими. Устин плакал, уткнувшись в свой картуз.

Евдокия Лукьяновна тоже плакала. Ольга безразличным взглядом провожала катафалки с покойниками. Ольга словно тихо сошла с ума. Она была какая-то отрешённая от жизни людей.

Словно находилась в другом измерении жизни. Вся похоронная процессия направлялась в церковь. Куда нам сейчас следовало ехать. Фёдор и Валентина подошли к нашей коляске. Фёдор весь забинтован.

Валентина в одежде медицинской сестры. Сразу было видно по ней, что она с нами не собирается ехать в Старый хутор. Остаётся во Владикавказе на службе в военном госпитале.

– Папа и мама! не поеду с вами. – сказала Валентина. – Тут нужна людям. Вы заберёте меня на обратном пути, когда будете возвращаться после венчания домой. Фёдор вам все скажет. с ним разговаривала.

– Доченька моя! Как же ты будешь тут без нас? – запричитала Евдокия Лукьяновна. – Здесь всюду убивают. Сегодня ночью в городском парке было убийство. Валентина! Одна, с солдатами?! Разве, так можно с нами?

– Не беспокойтесь! – твёрдо, сказала Валентина. – Тут есть много женщин и нас хорошо охраняют солдаты гарнизона. В полной безопасности. Вы берегите себя и будьте счастливы…

Семья Лебедевых поцеловала Валентину на прощанье. Поцеловала её, как родную сестру.

– Маша, пожалуйста, присматривай за Ольгой, – прошептала Валентина, на ухо. – Она плохая.

Слегка кивнула головой в знак согласия. Ольга тупо смотрела в угол коляски и не подошла попрощаться с Валентиной. Валентина сама вскочила на ступени коляски и чмокнула Ольгу в щеку. Ольга, морщась, кисло улыбнулась и помахала с коляски на прощанье Валентине рукой. Лошади медленно двинулись с места и через несколько минут мы потеряли из виду Валентину, стоящую у ворот госпиталя. Улица повернула влево, и мы стали спускаться от госпиталя в сторону Терека до церкви.

Мы ехали через центр, где толпы людей возмущались из-за ночного убийства парня в городском парке. Чтобы не нарваться на неприятности в толпе, Фёдор сказал Устину объехать центр города по другой улице.

Коляски повернули вправо и через переулок, вокруг городского рынка, выехали к церкви с противоположной стороны. Здесь тоже было много людей, но эти люди пришли на отпевание умерших, которые были в церкви в гробах и ждали отпевания.

Когда мы вошли в церковь, то батюшка Силантий готовился читать заупокойную молитву. Батюшка увидел нас и подал мне знак внимания. Поклонилась батюшке и приготовилась слушать молитву. В это время весь церковный хор певчих поднялся на отведённое ему место.