– А как же вы попом… простите, священнослужителем стали? – еще больше удивился услышанному Крытый.

– После одного обвала, когда завалило бригаду проходчиков, я дал обет служить богу, – разом погрустнев, ответил отец Тимофей, а потом, немного помолчав, добавил тихо: – Из двенадцати человек я тогда один выжил…

В это время послышался звук отворяемой калитки, и во дворе появился некий молодой человек. Крытый не обратил на него особого внимания, он просто его не узнал. А Димыч (это был именно он) Григория узнал сразу. Кроме татуировок на теле Крытого на пляже, он запомнил еще золотую цепь на его шее.

Дело было не только в том, что цепь была изрядной толщины. «Быки», приезжающие сюда отдыхать, вешают чуть ли не хомуты из золота! Просто цепочка отличалась прекрасно выполненной ювелирной выделкой. Такое плетение и узор звеньев редко встретишь, а тем более ни за что уже не спутаешь с другим. Крытому ее делали по особому заказу!

Димыч хоть и выставлял себя перед приятелями этаким блатным пацаном, но недоумком вовсе не был. До того как девятнадцатилетний Дмитрий попал к отцу Тимофею, своему дяде, он жил в Москве и даже успел окончить один курс института. Однако страсть парня к лидерству неуклонно вела его к проблемам с законом, и родители, однажды посовещавшись, решили отправить отпрыска к дяде в Ялту. Благо, тот был священником, а потому его прямой обязанностью как раз и было лечить заблудшие души.

Сказано – сделано! Предки шустрого парня написали отцу Тимофею слезное письмо, а тот по доброте душевной не смог отказать родной сестре и ее мужу в просьбе приютить на время их сына. Семья сестры была небедной, и деньги на содержание Дмитрия переводились регулярно. Отец Тимофей жил один, и поэтому молодой человек не был ему в тягость. Единственное, что доставляло огорчение священнослужителю, так это образ жизни, который вел племянник. Свернуть с него молодого человека нельзя было бы и бульдозером!

Сейчас Димыч вернулся с пляжа, где только что расстался со своей компанией.

Парень сразу отметил, что его дядя беседует именно с тем мужиком, который не дал ему закадрить понравившуюся телку.

Дмитрий решил, что подходить к дяде и его знакомому в данный момент не стоит. Он хорошо помнил, как незнакомец парой фраз срезал его на пляже. Да еще на глазах всех его друзей! Но, с другой стороны, молодому человеку очень интересно было бы узнать, о чем беседует отец Тимофей с обладателем шикарной цепуры.

На ходу бросив короткое «здрасте», Димыч пересек двор и свернул за угол дома, в сад. По крайней мере, он сделал вид, что идет в сад. На самом же деле, едва скрывшись с глаз дяди и его гостя, парень резко остановился, прижался спиной к нагретой солнцем кирпичной стене дома и прислушался, пытаясь определить тему разговора мужчин на веранде. Через несколько минут Димыч понял, что говорили они о ночном происшествии в церкви.

«Похоже, дядька крутого хочет припрячь, – сделал свой вывод племянник из услышанного. – Только вот зачем тому нужно вмешиваться в это дело?! Попик наш отбашлять ему все равно не сможет! А может, наоборот?…»

Усмехнувшись какой-то своей неожиданной мысли, Димыч, уже не останавливаясь, пошел в сад. Тут стояла скамейка и, самое главное, отсюда хорошо был виден балкон соседнего двухэтажного домика. Того самого, в котором жили Григорий с Катей.

Девушка как раз была на балконе. Димыч уселся на лавочку, закинул ногу на ногу, достал из кармана пачку сигарет и ловко выщелкнул одну, рисуясь перед Катей. Прикурил и принялся нагло пялиться на девушку. Но, к великой досаде парня, симпатулька совсем не замечала его. Она любовалась морем, совершенно не обращая внимания на предводителя компашки местных оторвяг.

Димыч продолжал полировать взглядом прелести юной красотки, при этом чувствуя себя оскорбленным до глубины души ее полным невниманием.

«Сучка! Могла бы хоть посмотреть в мою сторону!» – злобно подумал парень.

Недокуренная сигарета полетела в кусты, и Димыч громко кашлянул. Сделал он это, естественно, специально. Проще было бы заговорить с девушкой, но после отповеди ее дяди на пляже парень считал такой ход невозможным для себя. Оскорбительно было бы получить новую нахлобучку, и в Димыче вовсю бурлило оскорбленное мужское самолюбие.

В мечтах ему уже являлись картины того, как девушка сама падает в его объятия вопреки воле того козла с цепочкой на шее.

Катерина, услышав нарочито громкий кашель, скользнула рассеянным взглядом по молодому соседу, снисходительно улыбнулась и скрылась в комнате.

Димыч достал еще одну сигарету и принялся зло чиркать зажигалкой. Прикурив, он нервно сунул зажигалку в карман, при этом не переставая ненавидящим взглядом буравить балкон соседнего дома.

«Кукла чертова! Племянница… Да какая она, к бесу, племянница! – Злые мысли чертиками лихорадочно плясали в его голове. – Наверняка ей этот старый козел столько хрустов отваливает, чтобы она с ним тут загорала! Дядя! Ха! Как же! Разрисован, как индеец на военной тропе! Небось только с нар слез и сразу за девок молоденьких взялся!»

Димыч выкинул вторую недокуренную сигарету и направился в обход дома к веранде. Дядя, стоя у калитки, как раз прощался со своим гостем. До парня, пока он шел по дорожке, донеслось: «Кощуны! Как рука поднялась!..»

«Понятно, наш попик вновь завел свою шарманку!» – мысленно усмехнулся Димыч и принялся подниматься на веранду, равнодушно повернувшись к обоим мужчинам спиной.

Что ответил сосед дяде Тимофею, молодой человек не разобрал. Кажется, судя по интонациям голоса, он его успокаивал.

Димыча слишком занимали собственные мысли, чтобы придавать значение разговорам старших. Он думал о новой соседке.

В своих смелых мечтах он представлял, как она извивается пред ним у шеста, демонстрируя стриптиз. А он, с полным равнодушием следя за ней, только изредка бросает в ее сторону денежную купюру. Понятное дело – на ней изображен американский общественный деятель.

С такими мыслями в голове молодой повеса прошмыгнул в дом и, схватив со стола кусок пирога, прошлепал в свою комнату, жуя на ходу.

Вечером на город наконец опустилась долгожданная прохлада. Прятавшиеся после обеда под крышами своих домов коренные жители и приезжие теперь выходили подышать свежим морским воздухом. Одному отцу Тимофею было не до прогулок – храм Святого Иоанна Златоуста был еще опечатан.

Священник сидел в гостиной, положив голову на руки. Казалось, ему ни до чего нет дела. Даже до той свежести, что дарил природе тихий летний закат.

Ослепительный диск солнца уже почти скрылся за горой, и только на далеких облачках у самого горизонта была едва видна его золотая кайма.

Неожиданно в эту спокойную, уверенную красоту вплелись чарующие, волшебные звуки скрипки. Нежные звуки, казалось, плыли по вечернему воздуху.

Тимофей Петрович подошел к окну и прислушался. Через несколько секунд он увидел и исполнителя, точнее, исполнительницу.

Катерина стояла на балкончике и, закрыв глаза и полностью отключившись от внешнего мира, исполняла «Аве Мария». Священнослужитель, забыв о своих горестях, на время затаил дыхание и зачарованно слушал звуки благословенного инструмента.

Хлопнула входная дверь, и как по команде скрипка умолкла. Отец Тимофей посмотрел на вошедшего.

Димыч только что вернулся от приятелей. Первым делом он сунулся в холодильник и соорудил себе супербутерброд из толстого куска хлеба и ветчины. Молодой организм требовал немалых калорий.

Тимофей Петрович укоризненно посмотрел на племянника, но ничего не сказал.

В это время Катерина опять начала играть, на этот раз увертюру из «Всенощных бдений» Рахманинова.

– Вот наяривает! – едва прожевав кусок бутерброда, выпалил отпрыск московских родителей.

– Что? – вновь заслушавшись музыкой, не расслышал его настоятель церкви.

– Говорю, играет хорошо! – объяснил свою фразу Димыч.

– Да, превосходно, – вздохнув, отозвался хозяин дома.