Где же Верховской, когда он так нужен? Хотя бы строчку! «Ледяная пустыня, белый край, почерневшие пальцы, тюлений жир», тюлень, тюлененок, черные бусинки глаз… Черт!

Никаких куполов на спине.

Если бы изобрели машину времени, я бы отмотал на момент, когда она постучала в дверь моей спальни. Я бы не открыл. Нет. Лучше на вечер, когда я выбросил маску, или день, когда решил появиться на свет. Тут я склонен согласиться с теорией, что души сами выбирают воплощение. Хотя это противоречит легенде об изгнании нуоли на Землю. Я бы договорился со Всем Сущим, что лучше отработаю дворником в аду или тем, кто подтирает задницу Теду Банди или Чикатило. Едва ли это хуже тех четырех дней сожаления, которые я провел в квартире в ожидании новой маски. Я избегал Толика и боялся оставаться наедине с этой чокнутой. Я молился, чтобы Толик ее выгнал, но он отчего-то повел себя не как Толя Пушка. Он влюбился. Ради Всего Сущего, пусть она исчезнет. И пусть Толику не будет больно.

Я почти не выходил из комнаты. Только когда был уверен, что я один. Я пробирался в ванную или на кухню, чтобы заварить термос с чаем и вернуться к себе. В пятницу мне позвонил Игорь узнать, когда я выхожу. И тут я вспомнил, что так и не ответил на сообщение Натали. Конечно, я думал о ней, но мне казалось, что думать о ней теперь неправильно. Звонок Игоря вырвал меня из реальности, в которой я не выбросил маску, не спустил все накопления на новую, не встретил Натали, не предал лучшего из людей.

В понедельник я наконец надел убогую временную маску и вышел из дома. Позвонил маме и сказал, что у меня все хорошо. Она мало говорила, но я не стал выяснять, в чем причина. Потом. Когда надену свою маску, мне сразу полегчает. Мне полегчает оттого, что я перестану походить на Терри Савчука. И может, перестану совершать необдуманные поступки.

Я шел пешком, потому что был уверен, что набрал пару кило в затворничестве. Или десять. Никогда не понимал восхищения Толика старым центром, этими обветшалыми зданиями, покосившимися балконами, обшарпанными дверями, жарой. Когда Толик переехал в Ростов, я учился на втором курсе. Мы подружились, готовясь к дурацкому рэп-баттлу среди школ. Десятиклассник из шестой гимназии и восьмиклассник из первой школы. Мы оба вылетели во втором раунде. Нам не удалось подиссить друг друга, поэтому мы подружились. Мой кореш Серега считал баттлы убийством репутации, а Толик относился уже тогда ко всему философски. Для него любой провал был возможностью научиться новому. Как бы мне хотелось относиться к жизни так же.

В МФЦ схема повторилась. Женщина в парике отчего-то рассмеялась, хотя я даже не пытался шутить. Выдала листок, квитанцию и чек. Гарантия три года. Все честно. Чтобы накопить на такую маску, мне потребовалось три года. Я представил, как через три года все снова повторится. Я выброшу маску, приду за новой, женщина в парике пошутит: «Вы к нам уже как на работу» или «Вы у нас прописались». Направит к психиатру, чтобы исключить психические проблемы. Психиатр взглянет на меня грустно и выпишет справку: «На учете не состоит».

В подвале, как и в прошлый раз, никого не было. Я сел напротив двери с мигающей надписью «Не входить» и сделал селфи. На память для потомков, или биографов, или Следственного комитета.

Дверь, как и в прошлый раз, отворилась, и создатель масок, прищурившись (он мог щуриться, у него отличная маска), позвал меня. В кабинете было еще холоднее и еще накуреннее. Висел такой плотный туман, будто я оказался на концерте восьмидесятых.

Мастер снова что-то энергично печатал в своем компьютере. Я решил не предлагать ему закурить. Глаза, которых у меня вроде как нет, и так резало от дыма. Я ждал. На самом деле мне поскорее хотелось надеть новую маску. Я ждал ее. Я не подозревал, как сильно ждал новую маску. В ней я видел спасение и возврат к обычной жизни. Будь у меня маска, я бы не увидел того, что творилось в голове этой Лели. Мрак.

– Получите, распишитесь, – оригинально пошутил создатель масок и придвинул мне блестящий кейс. – Осторожно, изнанку не трогай.

Я знал, как обращаться с масками, но так волновался, что руки дрожали. Она была прекрасна в этом белом глянцевом кейсе с тонной бумажек, которые я прочитаю от корки до корки вечером. Тонкая, почти прозрачная кожа из умного силикона с сотней микрочипов, прямой нос (такой же у отца), тонкие губы, как у мамы… Да я красавчик.

– Надевай, – подгонял создатель.

Хочет поскорее закурить.

Я надел, электрический разряд пробил до самых пяток. Жаль, что такое происходит лишь в первый раз. Только ради этого кайфа стоило выбросить маску. Я помню первую маску в пять лет. Это как Новый год и день рождения одновременно. Я мечтал о маске. Все взрослые и крутые носили маски, и я хотел поскорее стать крутым и взрослым.

– Ложись в сканер, – сказал создатель масок. – Только аккуратно, без резких движений.

В сканере мне уже было все знакомо. Только в этот раз горели красные лампочки. Обычная процедура с новой маской – проверить плотность прилегания и совместимость. Я и без сканера знал, что выбил страйк. Идеальная маска.

Через десять минут программа показала стопроцентную совместимость. Создатель масок довольно крякнул. Будто он лично, как папа Карло, строгал ее в каморке с нарисованным камином на стене. Я ему подыграл, выразил безмерную благодарность. Он даже расчувствовался и пожелал мне удачи с девушками. Вообще-то, это неэтично с его стороны – разглядывать чужие мысли. Но мне было уже плевать. Хотелось выйти на свет из подвала. Хотелось вдохнуть февральский воздух.

Дома Толик устроил вечеринку. Кто устраивает вечеринки по понедельникам? В старой маске я бы отказался, придумал бы отмазку. Но новый я решил посидеть на нашей прокуренной Лелей кухне. Я мало пью. Вернее, не пью вообще. После случая у Сереги дома с домашним вином от его краснодарской бабушки я завязал.

У Панча и Дикого, друганов, с которыми Толик начинал в «Комедии», выдался выходной, и они нагрянули с виски и колой. Леля даже что-то приготовила, чего никак от нее нельзя было бы ожидать. Она старалась казаться незаметной, но Толик постоянно звал ее из комнаты и просил что-то нарезать или подать. Довольно странный и архаичный метод, как по мне. Она приходила, доставала из холодильника тарелку и грохала ее перед Толиком. Еще чуть-чуть – и плюнула бы ему в лицо. Пусть она исчезнет.

– Мы вчера с одной телкой познакомились, – начал Панч. – В телеге. По фоткам – бомба. Сиськи, губы как камазовские камеры.

Панч работал автослесарем, чинил КамАЗы, но, как и Толик, тяготел к нереальной красоте.

– Она такая: «Двадцать», – продолжил он. – Я: «Пятнашку!»

– За шестнадцать сторговались, – сказал Дикий.

– Приезжаем. А там дом в Новом Поселенье, весь огорожен, охрана, все дела. Наверно, снимает. Выходит. В очочках, каком-то костюме стремном, на вид лет семнадцать. Я думал, мы встряли. Но с нами Андрюха был, если че, думаю, отмазал бы. Она, короче, смотрит на нас. И давай заднюю врубать. Даже калитку не открыла…

– Сто пудов, из-за Андрюхи, – сказал Дикий. – Рожа у него ментовская.

– Думаешь? – вдруг спросила Леля, резавшая колбасу.

– А из-за кого? – спросил Панч. – Я нафраерился, все дела. Дикий шевелюру свою помыл. У Димона мерин взяли…

Леля закатила глаза, будто в нее кто-то вселился, и вышла.

– Короче, ниче не получилось с этой телкой.

– Обидно, – сказал Толик, чтобы что-то сказать.

Когда я переехал в Ростов, Толик стал управляющим «Комедии», а Панч и Дикий перестали выступать. Все говорили, что Толик хотел повысить качество юмора и пацаны не вписывались в новый формат. На самом деле они давно перестали заниматься комедией; может, и не начинали. По привычке Толик приглашал их на открытые микрофоны, но они уже не участвовали. Говорили, что не кайф «метать бисер», но, по правде, никто из них не мог и строчки написать.

Разговор не клеился. Не из-за сраных историй Панча и Дикого. В воздухе витало что-то еще. Что-то черное и агрессивное. Панч и Дикий тоже это почувствовали, поэтому допили виски с колой, доели колбасу и уже собирались уходить, как появилась Леля.