– Занять позицию, чтоб меня было не заметно. Когда увижу, что трое залезли в цистерну, – выехать, не заправляясь цементом, к Али-Бакану. На развилке возле чайной остановиться и идти пить чай, пока эти не вылезут. А дальше…

– А дальше разбегутся они все к чертовой матери! А кто будет отвечать? Славин!.. Выполняйте!

– Нет, – сказал Хмырь.

– Нет, – сказал Косой.

– Ну бывайте! – попрощался Трошкин. – Деньги ваши стали наши… – Зайдя за угол, он облегченно и с наслаждением потянулся, засунул руки в карманы и, насвистывая песенку трех поросят, зашагал к проходной.

Когда работавший Али-Баба случайно оглянулся, он увидел острый зад Косого, мелькнувший за недостроенным домом…

– Эй, постой! – за спиной Трошкина раздался шепот.

Трошкин оглянулся: за ним следом по-пластунски ползли Косой и Хмырь.

Они залегли в канаве за зданием цементного завода. Перед ними метрах в пятидесяти виднелся глухой щитовой барак, крытый шифером.

Трошкин посмотрел на часы, спросил:

– А это точно арматурный склад?

– Я ж говорю – это слесарный! – раздраженно зашипел Хмырь. – Арматурный там – за конторой, – показал он большим пальцем назад.

– Во придурок! – возмутился Косой. – Чего свистишь-то? Я сам видел, как отсюда арматуру брали… Во!

Из цемзавода выехала автоцистерна с прицепом и остановилась возле барака. Из машины вылез шофер и скрылся за углом здания.

– Вперед! – скомандовал Трошкин и выскочил из канавы, как из окопа.

Пригибаясь, они подбежали к автоцистерне. Трошкин взобрался по лесенке, откинул крышку люка и протиснулся внутрь. За ним легко попрыгали в цистерну более худые Хмырь и Косой.

А из-за груды железных бочек за беглецами внимательно следил Али-Баба.

Из-за сарая появился шофер. Но это был не тот, с которым говорил Славин, а другой – постарше и поплотнее. Он стукнул сапогом по баллону, неторопливо залез в кабину, включил мотор.

– Пронесло! – перекрестился в темноте цистерны Косой.

Машина подъехала под погрузочный люк цемзавода.

– А чего стали? – удивился Косой.

– Проходная, наверное, – прошептал Трошкин, с ужасом глядя на шланг, повисший над люком цистерны.

– Давай! – крикнул шофер, и в цистерну под давлением хлынул цементный раствор. Минуту спустя шофер махнул рукой: – Порядок! Полна коробочка!

Он проехал немного вперед, подвинув под шланг прицеп.

По дороге мчалась автоцистерна с прицепом, а в ней по горло в цементе стояли Трошкин, Хмырь и Косой, упираясь макушками в свод. Когда машину встряхивало на ухабах, тяжелая волна накрывала Хмыря с головой – он был ниже других ростом.

– А говорил: шофер свой человек, порожним пойдет, – упрекнул Хмырь отплевываясь.

Тут машину тряхнуло, и цемент окатил всех троих с головой.

– Как в Турции… – сказал Трошкин.

Машина остановилась. Шофер неторопливо выбрался из кабины и пошел к голубому домику с надписью «Пиво-воды». Трошкин откинул люк и, как танкист, высунул голову. Осмотрелся.

– Вылезай! – скомандовал он.

Хмырь и Косой вылезли следом и побежали к лесу.

– Эй! – закричали сзади. – Подожди!..

Беглецы обернулись и застыли: из люка прицепа торчал цементный бюст Али-Бабы!..

Лейтенант Славин в полной форме шел по пояс в цементном растворе, ощупывая багром дно цементной ямы. А по сторонам ямы (на суше) в скорбном и напряженном молчании стояло все тюремное и строительное начальство. Впереди – профессор Мальцев.

– Вон там! Там, в углу, проверьте! – истерично требовал он.

– Николай Георгиевич, – Славин остановился и укоризненно посмотрел на профессора, – ну неужели вы не понимаете, что это бессмысленно? Что же они, по-вашему, сквозь шланг проскочили? У шланга автоцистерны диаметр двенадцать сантиметров, а у этого Али-Бабы один только нос – два метра!

– А где же они тогда? – чуть не плача, спросил Мальцев.

Зашелестели желтые листья кустарника, и на выжженную солнцем поляну вылезли взмыленные и исцарапанные Трошкин, Косой, Хмырь и Али-Баба. Беглецы были в трусах и майках, в руках держали окаменевшую от цемента одежду.

– Вон еще сено, – тяжело дыша, показал Косой.

Неподалеку виднелось несколько аккуратных стогов.

– За мной! – скомандовал Трошкин.

– И в этом нет, – сказал Косой. Все поле вокруг них было покрыто разбросанными клочками сена.

– А может, ты опять что-то забыл? – сказал Хмырь Трошкину. – Может, не в сене, а еще где?

– Отстань, – отмахнулся Трошкин. – Сюда! – крикнул он. И вся команда с остервенением накинулась на последний оставшийся стог.

– Стой! – раздался вдруг окрик. – Зачем сено воруешь!

На поляне появился старик-сторож с берданкой.

– Шухер! Обрыв! – завопил Косой и первым устремился к кустам. Остальные за ним.

– Стой! – раздалось им вслед, и тут же прогремел выстрел.

– Не попал! – радовался Косой, продираясь сквозь кусты.

Хлопнул еще выстрел.

– Попал! – констатировал Трошкин, хватаясь за зад.

Хмырь, Косой и Али-Баба сидели на корточках возле ручья в трусах и в майках, стирали свою одежду. Трошкин чуть поодаль сидел по горло в ручье, кряхтел.

– Больно? – с сочувствием спросил Хмырь.

– Не больно, – раздраженно сказал Трошкин. – Жжет…

– Поваренная соль, – констатировал Хмырь и научно объяснил: – Натрий хлор.

– Ай-я-яй! – зацокал языком Али-Баба. – Какой хороший цемент, не отмывается совсем…

– Ты зачем бежал? – строго спросил Трошкин.

– Все побежали, и я побежал, – объяснил Али-Баба.

– У тебя какой срок был? – спросил Косой.

– Год, – сказал Али-Баба.

– А теперь еще три припаяют! – радостно хихикнул Косой. – Побег. Статья сто восемьдесят восьмая.

– Ай-я-яй! – укоризненно зацокал языком Али-Баба. – Нехороший ты человек, Косой. Злой, как собака.

Хмырь вытащил из воды свои окаменевшие брюки, встал.

– Что делать будем, Доцент? – Он показал Трошкину брюки.

– Так побежим! – угрюмо сказал Трошкин.

– Прямо так? – поразился Хмырь. – Голые?

– Да! Прямо так и прямо по шоссе. И прямо в гостиницу. Пусть думают, что мы спортсмены.

– Да ты что, в гостиницу! – испуганно вскричал Хмырь. – Нас же сразу заметут! Можно пока и в канавке переспать!

– Буду я с вами в канаве валяться, – зло сказал Трошкин. – Сказано в гостиницу, значит, в гостиницу!

Он вылез на берег, присел пару раз, разминаясь, потом согнул руки в локтях и затрусил в сторону дороги.

Стрелочник, сидя на табурете, дремал на солнышке возле вверенного ему железнодорожного переезда, когда его разбудил бодрый окрик:

– Открывай дорогу, дядя!

По шоссе к переезду бегом приближались четверо в трусах и майках.

Стрелочник покорно закрутил рукоятку. Шлагбаум поднялся, и мимо гуськом пробежали: толстяк, руки, плечи и даже ноги которого были изукрашены узорами татуировок, черный, как жук, волосатый дядя с длинным носом, тощий парень лет двадцати пяти и лысый мужчина лет сорока.

– Физкультпривет, дядя! Салям алейкум! – крикнул худой малый. И спортсмены, не сбавляя темпа, скрылись за холмом.

Голодные, измученные марафонцы вбежали в маленький белый городок, пересекли площадь у мечети и вошли в подъезд Дома колхозников.

В вестибюле Трошкин, кивком указав подчиненным на диван, подтянул трусы, пригладил челку и подошел к дежурному администратору – молодой женщине, сидевшей за деревянным барьером.

– Мы марафонцы, – задыхаясь, выговорил он.

– Сколько вас? – спросила дежурная, пытаясь прочитать надписи на трошкинской груди.

– Четверо. Один лишний.

– Всем места хватит, – сказала дежурная.

– Вы из какого общества, ребята? – Перед замершими от страха Хмырем, Косым и Али-Бабой остановился скучающий командированный.