Матильда и Хоакин переглянулись, с тем, чтобы беззастенчиво целоваться уже через двадцать минут, а через двадцать две – самозабвенно предаваться страсти в укромной нише переулка, что, в отличие от проспекта и площади, был тихим и тёмным. Этого двум ошалевшим от жары и алкоголя показалось мало, мужчина повёл её закоулками к себе, и там уже Матильда поняла с кем связалась. Да не просто знатным господином, а ещё и извращенцем. Он показал ей свою комнату наслаждений, отхлестав её плетью и познакомив уже и другими сторонами своей страсти.

Поначалу ей было мерзко, она подумывала было то ли сбежать, то ли подать на него жалобу, но быстро поняла, что это бессмысленно и опасно. Сбежать не выйдет – она знала его тайну о пристрастии к извращенному сексу, да и с его связями, Хоакин нашёл бы её где угодно. А подавать жалобу – ещё более глупо. Его отец, Родриго Гарсия, был мэром Малаки. Про него поговаривали, что все, кто был против него, уже на дне бухты, а может и унесён течением до Гибральфаро14. Поначалу ей было страшно, неловко, но потом она втянулась и распробовала эти жестокие игры эротического бичевания, ценимые последователями маркиза де Сада. Хоакин приезжал в город редко, а, вдоволь оторвавшись в своей комнате на молодой девушке, заваливал ее подарками: наряды, украшения, цветы. На свои деньги, заработанные под началом Анжелы, ей всего этого бы не светило ещё лет тридцать.

И вот как раз вчера вечером Хоакина угораздило вернуться. И позвать ее «на поздний кофе» – его прислуга или не была в курсе пристрастий господина, или была верна. Так что просить подтвердить её алиби – бесполезно. Что в Малаке слово Хоакина, сына Родриго, против её слова?

Матильда зашипела шевельнувшись. Хоакин вчера поначалу прошёлся по её телу плетью, удовлетворяя свою власть и похоть, затем потребовал закрыть глаза. Что-то шуршало, звякало, и когда он дал команду смотреть, Матильда потеряла дар речи. На кровати были разложены корсет, чулки, плеть, туфли – Хоакин пожелал ощутить власть дамы. Ох, она от души на нём оторвалась, за все эти два года. Знатный извращенец скулил и валялся на холодном мраморе пола, содрогаясь от запретного удовольствия, и в этот момент Матильда ощутила к нему что-то наподобие презрения. На улице или в Адуане15 таким его не увидишь – там он ух какой, породистый, гордый, высокий, мужественный. А на деле…

Вынырнув из воспоминаний, она вздохнула. А расскажешь это всё – не подтвердит никто. А просто убьют в тёмном переулке у Собора.

Снова шаги. Скрип ключа в замке. В душе неприятно заныло.

– Идёмте, сеньорита. Инспектор хочет с вами поговорить.

      Седоусый полицейский поморщился скрипу замка. Судя по тому, что обращался к ней спокойным, можно сказать, даже доброжелательным тоном сам собой напрашивался вывод, что разговор, именно разговор, а не допрос, по его представлению, сущая формальность. Значит ли это, что убийца уже найден? Или это такой психологический ход? Хотя скорее первое. Странно было бы ожидать познаний в новомодной психологии от обычного тюремщика.

      Наручники на Матильду надевать не стали. Не отдавали резких приказов типа: «руки за спину, лицом к стене». Да и вообще, усач топал не позади, а перед ней, услужливо придерживая двери и улыбаясь.

      Девушка шла, не глядя по сторонам. Дядька был приветливый, но поверить, что так раз! – и обвинение долой –  было сложно.

      «Не верь слезам ханжи, злости доброго и вежливости тюремщика» – где-то ей встречалось такое выражение. Или папенька говорил, или кто-то из матушкиных подружек шушукался о каких-то светских делах.

       Поэтому внутрь она вошла спокойно, но настороженно. И замерла, смотря инспектору в спину: тот стоял лицом к окну, глядя на залив.

Кабинет инспектора был воплощением стандарта. Нет, не того, что регламентируют всякие инструкции и предписания, а того, что можно встретить на страницах детективных историй, что во множестве расплодились за последнее десятилетие. От великолепных похождений мисс Филдс16 до откровенных и провокационных детективов, что писались под диктовку бывшей роской императрицей. Последние, впрочем, тоже находили своих читателей. В основном молоденьких скучающих барышень.

Большой стол с громоздким телефонным аппаратом, вычурным посеребрённым письменным набором и горой папок прямо на краю, что, кажется, готова была вот-вот упасть на идеально чистый, блестящий серым мрамором пол. На стене справа висит карта города, со множеством воткнутых в неё разноцветных флажков. Слева у шкафов с книгами, монструозный аппарат – безумная помесь граммофона и пишущей машинки. Нечто подобное, но более массивное и менее изящное, стояло у них в архиве, в отделе рукописей. С помощью него эти самые рукописи гораздо быстрее переводились в печатный текст, чем если бы это делали обычные машинистки. Здесь же, видимо, он служил для записи показаний.

– Здравствуйте, сеньорита Рутголд. Проходите, присаживайтесь, – мужчина отвернулся от окна и указал на кресло в углу, рядом с журнальным столиком. – Меня зовут, если Вы забыли, Сантьяго. Инспектор по особо тяжким преступлениям Сантьяго Гонзалес, если быть совсем официальным.

– Доброго дня, инспектор Сантьяго, – кивнув, Матильда проследовала до указанного кресла и села на край, сложив ладони на коленях.

«Как приличная девушка» – подумалось ей.

Матильда внезапно снова вспомнила ночные искушения и тут же прогнала из своего сознания фривольные образы. Кабинет инспектора впечатлял уютной обстановкой, и обманчиво настраивал теплее, чем могло быть в обычных государственных конторах с холодным казённым убранством. Сейчас ощущение было будто сидишь в кабинете у старшего друга семьи, не в полиции. Помедлив, она подняла глаза на инспектора и приготовилась слушать.

Ей было противно, страшно и не по себе. На миг Матильда подумала что, оставайся она дома, ничего бы этого не случилось. Однако, интуиция справедливо возразила что могло случиться что-то ещё. Возможно и похуже. Так что надо было не вешать нос и держать ушки востро! Каждое слово будет растолковано как надо, значит стоит быть очень внимательной.

– Не стоит так напрягаться, сеньорита, – заметил инспектор и, прохромав по кабинету, сел напротив. – Мне только что звонил мэр и сказал, что Ваше алиби он подтверждает. Вы заночевали у него в особняке после того как задержались до позднего вечера, помогая ему разбираться с историческими документами нашего славного города. Но вот ваши сослуживицы…

Сантьяго откашлялся и покачал головой:

– Они обе утверждают, что были дома, но подтвердить их алиби некому. Живут они одни.

Матильда была ошеломлена услышанным настолько, что даже на мгновение замерла с приоткрытым ртом. Потом закашлялась:

– Спа… сибо.

Глубоко вдохнула и выдохнула. Однако… Хоакин попросил отца подтвердить? Неожиданно. Но как? И почему? Хотя сейчас важно другое. Подруги. И то, что случилось с занудной начальницей. Поэтому девушка расслабилась. Подалась назад, устраиваясь в кресле поудобнее, и спросила:

– Понимаю. Могу я поинтересоваться, как… Где и что произошло с нашей многоуважаемой Анжелой? Признаюсь, поутру я была в приличном шоке, услышав выдвинутые обвинения. И то, что она – убита. Было бы хорошо услышать то, что вы можете рассказать.

– Вообще, рассказывать обстоятельства убийства не положено. В интересах следствия, но… – Сантьяго усмехнулся. – В данном случае газетчики уже давно пронюхали всё что можно, и что нельзя.

Он положил перед девушкой выпуск «Утренняя Малака», где на первой странице красовался заголовок: «Зверское убийство служащей архива». А дальше описывалось, как подвыпивший сеньор Хорхео Кастильо обнаружил ранним утром под забором в переулке труп молодой женщины с многочисленными ножевыми ранениями в области грудной клетки. На стене кровью было выведено: «Мантико…» Дальше слово обрывалось, и вниз уходил окровавленный след от пальца. Жертва явно указывала на убийцу.