Литмир - Электронная Библиотека

Одеянием моим были конопляные или пеньковые лоскуты, холстина, пыльные лохмотья, кора, шкура.

Самыми различными способами пытал и истязал я свое тело — до такой аскезы я доходил. До того доходил я в омерзительности своей, что на теле своем много лет собирал я грязь и нечистоты, пока они не отваливались сами… до такой мерзости я доходил…

Как олень при виде человека скачет через холм и долину, так и я убегал при одном виде пастуха, чтобы не увидели меня, а я их, — до такого одиночества я доходил.

Когда пастухи выгоняли свои стада из хлева, я пробирался ползком, чтобы питаться выделениями отелившихся коров. Пока были во мне экскременты и моча, был я сыт. Вот такой дрянью я питался…

Тогда-то и пришли мне в голову эти строки, до тех пор не произнесенные никем:

То на жаре, то на холоде, в глухом лесу, в одиночку, Нагой, без огня, исполненный решимости, Борется отшельник с чистотой, чтобы победить.

В склепе ложусь я на ночь, подкладывая под голову обугленные кости.

Когда мимо проходят мальчики-пастухи, они плюют и мочатся на меня, забрасывают грязью и втыкают мне в уши деревяшки. Но — заявляю я — никогда во мне не возникла злоба против них. Столь уравновешен был я в своем равнодушии…

…и тело мое иссохло… и члены мои — большие и малые — уподобились угловатым сочленениям увядших ползучих растений…

Но никогда эти упражнения, этот пост и эта суровая аскеза не приносили мне облагораживающих даров сверхчеловеческого знания и прозрения. А почему? — Потому что не приводят они к тому благородному постижению, которое, будучи обретено, приводит к Избавлению и достигшего его направляет к полному угасанию всякого недуга»[60].

Суровый аскетизм, умерщвление плоти на самом деле означают отделение тела от личности, отрицание своего тела, ощущение в нем источников всех бед, что можно назвать десоматизацией. Тело перестает быть носителем жизни, эта функция переходит к душе или духу, которые дают надежду на бессмертие. Поэтому десоматизацию можно рассматривать как одно из весьма скрытых проявлений страха смерти. Вместе с тем умерщвление своей плоти и тем самым причинение себе страданий прокладывают психологическую дорогу причинению страданий другим, и на примере христианства это отлично видно. Но не следует считать, что все христианские, буддийские и другие отшельники-аскеты были мазохистами, напротив, на первых порах отказа от земных благ и самоистязаний они, наверное, не раз испытывали мучения. Фанатики-самобичеватели тоже не могли не страдать, но на пике религиозного экстаза, т. е. высшего эмоционального напряжения, скорее всего, не чувствовали боли от наносимых себе ударов.

Ссылаясь на ряд источников, К. Меннингер отмечает, что религиозное самопожертвование можно трактовать как эксгибиционизм по отношению к Богу[61]. Между тем данное сексопатологическое явление (влечение к обнажению половых органов перед представителями своего или иного пола) здесь не очень явно просматривается. Однако можно говорить об эксгибиционизме не в сексуальном аспекте, а как о стремлении мученичеством и аскетизмом обнажить перед Создателем всего себя — и тело, и душу. Точно так же нарциссизм названных лиц следует понимать не в смысле направленности полового влечения на самого себя, а как любование своей жертвенностью, желанием и способностью страдать ради Бога и обретения вечного спасения. Поэтому здесь уместно говорить не только о нарциссизме, но и о мазохизме, который у некоторых мучеников вполне может иметь эротический подтекст. Религиозное мученичество в иных случаях сходно с переживаниями наказанного отцом ребенка, который воспринимает свои страдания как залог безусловного родительского прощения. Можно предположить, что мученичество иногда имеет инфантильную природу.

Многие мученики, как пишет Меннингер, тешат себя надеждой на то, что их молитвы обладают чудодейственной силой и являются более эффективными, чем молитвы других людей. Существует немало свидетельств тому, что сны и видения интерпретировались с наивной верой в собственную исключительность. Неуемная жажда власти (пусть и не земной) приводит к тому, что степень страдания соотносится с силой экзальтации. Тайная жажда власти угадывается в том, что люди получают удовлетворение от демонстрации силы духа, проявленной в экстремальных обстоятельствах. Эротические корни эксгибиционизма очевидны. Неприкрытое тщеславие (нарциссизм) осуждается обществом и, возможно, не столько из-за асоциальности этого явления, сколько вследствие его ярко выраженной сексуальной окраски. Выставление себя напоказ, демонстрация обнаженного тела запрещены законом, а неприкрытый личный эгоизм является предметом всеобщего порицания. Популярность актера ощутимо падает, когда под маской лицедея начинает угадываться склонность к самолюбованию. Однако скрытые формы эксгибиционизма, мотивы которых не так очевидны, являются наиболее эффективными формами такой маскировки, но их внешнее проявление окрашено страданием, порой принимающим неправдоподобный, гипертрофированный характер[62].

Джайнизм тоже считал главными победу над стремлением к деятельности, обуздание чувств и воспрепятствование таким образом «накоплению» кармы (санскр. karma — деяние). Но этого еще недостаточно: чтобы уничтожить остающуюся от прежних существований карму, нужно вести аскетический образ жизни. Этот аскетизм применялся по брахманскому образцу и имел по преимуществу отрицательный характер, состоя в разного рода подавлениях органической деятельности, а также в настоящем самоистязании. Для джайнистской секты характерны двоякого рода приемы: во-первых, ее приверженцы часто ходили без одежды; во-вторых, когда приближалась смерть, они способствовали наступлению ее посредством добровольного отказа от пищи. В обоих отношениях они имели прообраз в лице своего учителя, который после первого года аскезы сбросил с себя одежду и в конце жизни отказался от всякого питания. Вопрос же о том, следует ли также ходить голыми, привел к распаду джайнизма на две ветви: дигамбаров («одетых воздухом»), которые действительно всегда ходили нагими, и светамбаров («одетых в белое»), которые считали возможным даже и в одежде достигнуть высшей цели.

Впрочем, не все приверженцы джайнизма были аскетами. Бо́льшая часть его последователей — миряне, которые должны были нести более легкие обязанности, но за это могли ожидать только меньшей награды. Между тем аскеты должны были посвящать себя исполнению священных обязанностей, мирянин мог продолжать свою мирскую жизнь, так что пять святых обетов — «не обижать», «не говорить неправды», «ничего не брать без позволения», «сохранять целомудрие» и «упражняться в отречении», — исполнение которых в самой крайней строгости предписывалось аскету, для мирянина имели значение этических правил, в которых, например, целомудрие обозначало супружескую верность. Впрочем, добровольная голодная смерть рекомендовалась даже мирянину как похвальное деяние.

В отличие от Иисуса и Мухаммада Будда подверг себя крайне суровой аскезе и, судя по его же словам, которые приведены выше, страдал. Но страдания не привели его к желаемому результату, поэтому он отказался от аскезы и выбрал срединный путь. Такой образ действий центрального персонажа этой религии, отражающий его религиозные позиции, восприятие себя и всего мира, миропонимание, не могли не служить ориентиром для его последователей. Это одна из важных причин, почему культ страданий отсутствует в буддизме, хотя сами страдания буддизм не отрицает[63].

Будда объясняет, что жизнь, «преданная удовольствиям, посвященная удовольствиям и похоти, — унижающая, чувственная, пошлая, низкая и невыгодная; и жизнь, посвященная умерщвлениям, — мучительная, низкая и невыгодная. Избегая этих двух крайностей, Татхагата обрел знание Срединного Пути, ведущего к озарению, ведущего к мудрости, приводящего к покою, знанию, нирване… Благородная истина о Пути, ведущем к прекращению страдания: правильный взгляд, правильное намерение, правильная речь, правильное поведение, правильные средства к жизни, правильное усилие, правильное памятование, правильное сосредоточение»[64].

25
{"b":"926144","o":1}