– Ты знаешь, чем глубже я нырял в это дело, тем яснее видел, как осторожны наши возможные противники, которые окопались в Генштабе. Они понимают, что находятся под дамокловым мечом, а это не самые приятные ощущения.

– Ну, разумеется. – пожал плечами Эйтингон.

– Не перебивай, пожалуйста. Я вот о чём. Ну, предположим, что Скаченко или Пономарев, или они оба, работают против нас. Косвенные доказательства этого у нас есть. Они связаны с троцкистскими группами, которые подпольно работают где-то в провинции? Да. Это практически доказано. Имеют прямую связь с этими группами? Маловероятно. Во-первых, рискованно, во-вторых – в Москве троцкисты подпольную жизнь свернули. Работать в одиночку никто из них не способен. В паре – тоже. Пороху маловато, особенно, учитывая убийства последних дней. Им кто-то отдает приказы. Он же опекает их, пытается защищать. Пытается запугивать нас. Пытается направлять нас по ложному пути. У нас активно работает резидент, связанный с троцкистами, но вполне самостоятельный. Вот он бы точно не побоялся Они ощущают себя неуязвимыми – дипломатические паспорта дают им такую иллюзию.

– Они?

– Это я фигурально выражаюсь. Тут явно есть единый центр принятия решений. Один человек. Его могут, конечно, заменить, отозвать, но двоевластие в таком деле нелогично. Есть резидент и группа агентов, которых он завербовал. Возможно, нашенские уголовники. Как тебе такая гипотеза?

– Интересно. Я тоже рассматривал такой вариант. Мы и сами поступили бы по необходимости аналогичным образом.

– Мысли великих часто сходятся, – улыбнулся Пронин.

– И это, между прочим, только подтверждает их правоту. Хотя без гарантий. Гарантий в нашем деле не бывает. Ты пока еще не убедил меня, зачем им было убивать Никиту.

– Это могло быть и неумышленное убийство. Допустим, Никита заметил слежку и дернулся. Он был парень боевой. Ну, а агент, спасая собственную шкуру, пошел на убийство. Возможный вариант?

Эйтингон с уважением посмотрел на Пронина.

– Возможный. Молодец. Умеешь ты просчитывать варианты. В нашем деле важное умение.

– Скорее – опыт, навык.

– Не скромничать, товарищ Пронин. Итак, две версии. Террор, запугивание нас или тебя лично. И – самодеятельность товарища Зайцева, приведшая к трагическому результату. При обоих версиях не исключается участие иностранного резидента.

– Я бы даже сказал – оно очевидно.

Эйтингон кивнул, предложил Пронину папиросу и сам закурил. Пронин воздержался.

– Его нужно пугануть. Иначе он долго себя не обнаружит. Нужно, чтобы он зашевелился.

– А у меня другое предложение, – глаза Пронина блеснули. – Я оперативно выясняю, кто в Генштабе работает на резидента. Мы берем его и через него стараемся выйти на хозяина. А пугануть мы его и без того пуганули. Второе убийство. Ты считаешь, что он еще не зашевелился? Только что нам от этого толку.

– Ну, можно было бы поискать убийц.

– Можно. И даже необходимо в любом случае. Но это долгий путь, на недели и месяцы. А круг подозреваемых в Генштабе у нас уже сложился. Там мы можем поставить мат в двадцать ходов, здесь – в четыре.

– Но можем и не поставить.

– В обоих случаях, между прочим. Так что выбрать? Неужто окольный путь?

Эйтингон махнул рукой:

– Ладно, убедил. Все-таки не зря я тебя привлек к этой работе. Люблю умных и энергичных сотрудников.

В первую очередь Пронин решил нанести визит Скаченко. Но сначала заглянул в архив. Он еще раз изучил ворох предложений и доносов, который исходил от штабных работников. Обычно они писали на имя Ворошилова, нередко – напрямую в НКВД. Анонимщиков среди них не было: серьезные люди, как никак. Удивительно, но процентов 70 бумаг подписал один человек – Скаченко. Множество предложений по реформированию артиллерии, кавалерии, по реорганизации школ младших командиров. Получалось крайне противоречиво. Ко многим – но не ко всем – предложениям прилагались положительные резолюции начальства. Пронин представил себе, чего стоили армии эти постоянные преобразования, в которых не было логики. Штабные мозги Скаченко легко переключались с одних принципов на другие и его новые предложения часто отменяли прежние… Нужно быть военным экспертом, чтобы четко определить тот урон, который нанесли армии эти кульбиты. Наконец, донос на Рокоссовского. Вот он, аккуратная машинопись, дата и подпись – от руки. Скаченко приписывал ему тесную связь с экс-начальником Управления боевой подготовки РККА К.А. Чайковским, который на момент написания доноса был уже 2 недели как арестован. Намекал на скрытую право-троцкистскую организацию в армии. Писал, что необходимо разобраться в социальном происхождении Рокоссовского, что он лжет в анкетах по поводу своего отца… Еще натянутое обвиненьице: «Его всегда тянуло к связям с иностранцами». Несколько примеров общения с немцами и турками, которые тогда стажировались в Красной армии. В то время Рокоссовским командовал 5‑м кавалерийским корпусом в Забайкальском военном округе. Вскоре после доноса его сняли с должности, а через две недели посадили. У Скаченко не было прямого повода завидовать Рокоссовскому персонально. Они не сталкивались по службе, наверное, даже не были знакомы. Значит, он выполнял чей-то заказ. За год Скаченко написал семь схожих доносов на командиров разного ранга. Шестерых арестовали, пятеро из них до сих пор сидят, одного оправдали по ходатайству Ворошилова. Любопытная статистика!

Нужно было надавить на этого хлопца.

Бравый командир встретил чекиста отрепетированной широкой улыбкой.

– Проходите, товарищ Пронин, очень рад!

– Иван Николаевич, зовите меня так. Отбросим официоз.

– Замечательно! Замечательно, Иван Николаевич.

Адъютант накрыл стол – чай, кофе, разнообразные закуски.

Пронин налил себе кофе, отхлебнул из чашки.

– Товарищ Скаченко, расскажите, пожалуйста, подробно о своих внеслужебных знакомых. Вот прямо по алфавиту давайте начнем.

Скаченко резко покраснел. Это напоминало допрос.

– Мои знакомые?

– Да, вы ведь общительный человек, не так ли? И никто не запрещает нам вращаться в разных кругах, дружить. Главное – военную тайну держать в неприкосновенности.

– Товарищ Пронин, Иван Николаевич, скажите честно, за мной следят?

Пронин кивнул.

Скаченко залпом выпил чашку кофе, обтер пот со лба клетчатым платком.

– Ошибка. Какая страшная ошибка.

– Вы совершили ошибку? – спокойно спросил Пронин.

– Наверное, и я тоже.

Он не мог сдержать волнения, тревоги.

– Тогда уж давайте не по алфавиту. Просто назовите человека, который полтора года назад посоветовал вам выступать с определенными предложениями на имя наркома. И с доносами на командиров Красной армии.

– Такое время, такое время, Иван Николаевич. Враги, они везде притаились. Нужна бдительность. И не я один сигналы писал. И в армии не я один.

– Да, вы написали не так уж много доносов. Но среди них есть откровенно беспочвенные. И они касались людей, которых вы даже не знали лично. Вы выполняли чей-то заказ. Мы знаем, чей. Но я даю вам возможность смягчить свою участь и назвать этого человека.

Скаченко затравленно посмотрел на Пронина, потом принялся изучать корешки хорошо знакомых ему книг на стеллажах.

– Вы его знаете? – тихо спросил он.

– Знаем и основательно за ним следим. В том числе и за вашими контактами. – рискнул Пронин.

– Беда. Беда. Я собирался написать на него. Всю правду написать. Я специально его затягивал, чтобы этот подлец себя разоблачил.

– Да, да. Я готов даже вам поверить. Где вы с ним познакомились?

– Впервые – десять лет назад. Помните, тогда немецкие офицеры приезжали к нам на учения? Я служил в штабе западного округа. Он пригласил меня в ресторан, мы хорошо выпили. Обычный веселый разговор. А потом…

– Слушаю вас.

– Прошло шесть лет. Он назначил мне встречу. Стал шантажировать. Мол, тогда я наговорил лишнего под хмельком. Негодяй.

– И он стал давать вам поручения?