Устроившись в Токио, я сразу принялся за осуществление своих планов. Прежде всего я отправился к представителю Эльсвикской фирмы, капитану 1 ранга Бойль, одному из английских офицеров, доставивших в Японию «Ниссин» и «Кассугу», оказавшие впоследствии такие ценные услуги.
Эти два крейсера строились в Эльсвике[2] и достойно поддержали славу величайшей кораблестроительной фирмы. Капитан Бойль только недоверчиво покачал головой, услышав о цели моего прибытия в Японию. «Они даже не разрешат вам близко подойти к их верфям и арсеналам, и тем более не допустят вас находиться на каком-либо из их военных кораблей. Чего вы хотите, если они не позволяют что-либо видеть даже иностранным морским атташе?»
Это был сильный удар, но интересы фирмы побуждали меня не останавливаться перед препятствиями. Я все-таки написал просьбы различным официальным лицам, намереваясь, по крайней мере, пустить дело в ход. Кроме того, я обратился за советом к агентам. Гостеприимный представитель фирмы Жардин Матисон жил в Иокогаме, куда я и отправился, чтобы с ним познакомиться. Он был чрезвычайно изумлен, услышав о моем желании, и даже выразил сомнение в том, станет ли даже морское министерство и рассматривать подобную просьбу.
«Но ведь в худшем случае мы только подвергаемся риску получить отказ», – настаивал я.
Серьезно обсудив положение, мы выработали план действий. Не вдаваясь в подробности, упомяну только о том, что мне посчастливилось заручиться содействием крупного японского коммерсанта, г. Таката, одного из самых популярных и влиятельных людей в Токио, и г. Кондо, другого многообещающего молодого человека.
Результатом хлопот было прямое обращение с просьбой к самому морскому министру. Подав прошение, мне ничего более не оставалось делать, как только ждать результата и надеяться, хотя дело мое было слишком ничтожно по сравнению с грандиозными задачами и решениями, лежавшими в то время на ответственности правительства.
Я проводил время, посещая товарищей корреспондентов, изучая японские нравы и глубоко наслаждаясь причудливыми красотами Токио. Надо было посетить и разные общественные парки, сады, театры, вечера и тому подобные места забав и развлечений.
Свойство японцев делать все основательно бьет в глаза в Токио на каждом шагу, даже по отношению к уходу за деревьями. Они тщательно подрезают деревья своих общественных парков и предохраняют их от влияния времени и непогоды. Если срезается толстый сук, на ствол делают накладку, похожую на большой железный обруч, плотно прилегающую к дереву для предупреждения гниения. Некрасивые трещины и дупла в деревьях заливаются цементом не менее заботливо, чем зубной врач пломбирует пустой зуб, – в результате деревья их садов и парков имеют всегда вполне здоровый вид.
Японские базары представляют собой громадные склады, где можно купить всевозможные дивные, оригинальные японские вещи, и являются неистощимым источником наслаждения для европейца. Тщательно обдуманная система дверей заставляет посетителей двигаться постоянно в одном направлении и проходить перед прилавками в строгом порядке. Эта превосходная система предупреждает всякую толкотню. Продавцы никогда не пристают с предложениями покупки товаров и выглядят всегда веселыми и довольными. Купили вы, – вас усиленно благодарят; не купили – вас провожают ласковым взглядом. При некоторых базарах устроены сады, где в горшках выставлены на продажу всемирно известные карликовые деревья. Тут же, рядом, небольшие пруды с множеством неповоротливых золотых рыбок редких сортов, которые целый день лениво дремлют в светлой воде, едва сдвигаясь с места, когда в пруд опускают сачок.
Почти у каждого японского мальчика есть золотая рыбка; он заботливо ухаживает за ней, стараясь, чтобы она как можно дольше осталась жива и здорова и постоянно сравнивая ее с любимыми рыбками своих товарищей. Любовь к цветам и рыбам составляет главное очарование японских детей, которые до того добры и деликатны в обхождении друг с другом, что, право, мне кажется, нельзя найти ни одного дурного мальчика во всей стране. Это результат общественного воспитания. В Японии слушаются все: ребенок слушается своих родителей, маленькие дети – старших братьев и сестер, девушки и женщины – своих братьев и мужей. Со стариками всегда обходятся с нежным уважением, граничащим с почитанием. В Японии неизвестна система работных домов; на нее посмотрели бы, как на унижение всей нации. Каждый считает своим нравственным долгом содержать престарелых родителей, и следовательно, каждый везде видит веселую молодость рядом со счастливой старостью. Сколько времени еще может пройти, пока безжалостный коммерческий дух, постепенно подтачивающий лучшие народные свойства, не наложит на них свою печать и не разрушит великодушные, гуманные характерные черты этого очаровательного народа? Дай Бог, чтобы Япония сумела охранить себя от предательского влияния этого духа и сохранила бы во всей своей неприкосновенности древние, высоко нравственные принципы и в наш век поклонения золотому тельцу.
В большинстве правительственных учреждений всего мира чиновники никогда не торопятся! В этом отношении не составляет исключения и Токио, хотя, конечно, японцев, в виду исключительной важности текущих событий, обвинять было бы несправедливо.
Наконец я получил письмо от морского министра с уведомлением, что моя просьба должна быть подана через английского посланника. Сэр Кл. Макдональд, выслушав меня с ласковой улыбкой, обещал сделать все от него зависящее. «Но, – прибавил он, – ведь вы не один в таком положении», и вслед за этим он начал рассказывать о непреодолимых трудностях, испытываемых всеми военными атташе и корреспондентами.
Возвратившись в гостиницу, я тотчас написал официальное прошение, после чего мне только оставалось снова начать ожидать.
А между тем Токио было накануне большой внешней перемены. Наступал знаменитый сезон «цветения вишневых деревьев». Японцы совершенно справедливо гордятся своей прекрасной национальной эмблемой. Сезон цветения вишен самый лучший в году: весна только что наступает, зимнее небо получает ясный, свежий, радостный оттенок. Под влиянием ярких солнечных лучей, заливающих все своим блеском, цветочные почки быстро распускаются. Ранним утром все кажется покрытым как бы розовым снегом, птицы весело щебечут и вся Япония любуется и наслаждается красотами природы. Лучше всего любоваться цветущими деревьями, находясь на реке: медленно плывя в сампане[3], наслаждаешься голубым небом с морем розовых цветов внизу. Это сочетание цветов, отраженное в теплой желтизне реки, дает причудливую, редкую по красоте красок, картину. На берегах реки толпится множество ярко одетых японских девушек. они так весело и радостно болтают и смеются, что кажется, что именно аромат вишневых цветов способствует их увлекательному веселью. Все так красиво и живописно; единственным резким диссонансом являются европейские черные дождевые зонтики, употребляемые многими японцами для защиты от солнца. Только представьте себе кимоно рядом с этим полезным европейским изобретением, между тем, как японский национальный зонтик так изящен и грациозен! В садах видишь те же самые сцены: среди массы цветов толпы безумно счастливых молодых девушек. Чувствуешь себя снова молодым, когда любуешься ими!
Дни шли один за другим. Новости с театра войны получались чрезвычайно редко, хотя Gogei – газетчик специального издания, – и бегал ежедневно по улицам под аккомпанемент колокольчика, привязанного к поясу. Корреспонденты томились, ожидая распоряжений, но при подобных обстоятельствах нельзя было и требовать многого. Первое благоприятное известие я получил от г. Таката, который, однажды позвав меня к телефону, сообщил мне, что частным образом слышал о том, что мое имя попало в список приглашенных на пароход «Маншу-Мару», идущий в Порт-Артур. Эта поездка являлась чем-то вроде увеселительной прогулки, устраивавшейся правительством на широкую ногу. Выбор участвовавших строго ограничивался членами парламента, военными агентами иностранных держав и некоторыми корреспондентами.
