Для приемки беженцев была наскоро разработана система, которая сводилась к следующему. В Лондоне было создано пять приемных центров – на улицах Фулэм Роуд, Бальгау, Буши Парк, Кристал Пэлис и в Норвуде[2]. Эти центры, созданные советом лондонского графства, функционировали по образцу работного или исправительного дома и управлялись специальными наставниками. Меня, как офицера службы безопасности, прикомандировали к центру в Норвуде, который я знал лучше остальных. Раньше здесь размещался госпиталь. Все здания были двухэтажными и не имели ни подвалов, ни бомбоубежищ. Вокруг зданий, которые мы занимали, быстро воздвигли проволочную изгородь. Нас охраняли солдаты.

Навести порядок в темноте в толпе незнакомых людей – нелегкая задача. Однако так или иначе это удавалось. Беженцы регистрировались с указанием их фамилий и национальности. После этого им давали глоток чего-нибудь горячего и немного еды, а затем перед нами вставала проблема найти одеяла и место, где они могли бы провести остаток ночи. Это подобие порядка, наведенного с таким большим трудом, часто нарушалось паникой, вызванной очередным воздушным налетом. Казалось, немецкие бомбардировщики избрали «аллею бомбежек», которая проходила через Норвуд и Кристал Пэлис, и какой-нибудь из этих центров при каждом налете обязательно получал свою долю бомб. Работники центра и я всю ночь проводили на ногах, и на рассвете у нас слипались глаза. Но именно теперь начиналась настоящая работа. Беженцев подвергали санобработке, а затем их осматривал врач. Беженцы с инфекционными болезнями – оспой, чесоткой и прочими – изолировались. Многим другим после долгого и трудного путешествия требовалась медицинская помощь.

Затем к работе приступала контрразведка. Вещи, принадлежавшие, пожалуй, семистам беженцам, надо было рассортировать и тщательно осмотреть – каждый клочок бумаги, каждую страницу книги, одежду, включая подкладку и швы, чемоданы, сумки. Это была не поверхностная, формальная проверка, как во время таможенного досмотра. Многие беженцы, стремясь хоть чем-нибудь помочь стране, которая явилась для них убежищем, привезли с собой карты, фотографии и чертежи, содержавшие сведения о немецких оккупационных силах, и все эти документы нужно было изучить.

Как только эта работа завершалась, начинался устный допрос. От подлинных беженцев отделяли подозрительных лиц, которых задерживали.

Весь этот процесс изоляции беженцев от внешнего мира занимал приблизительно неделю. Им не разрешалось получать письма и поддерживать связь с внешним миром до официального разрешения контрразведки. Затем беженцев направляли к чиновнику, ведающему иммиграционными вопросами, и лишь после того как он выдавал им документы и удостоверения личности, они получали официальное разрешение «поселиться» в Англии. Все сомнительные беженцы – в их числе иногда оказывались честные люди, которые не могли доказать свою невиновность, – находились под охраной. В Англии было создано центральное регистрационное бюро, функционировавшее, кстати сказать, довольно эффективно, где собирались все сведения о каждом беженце. Часто можно было проверить рассказ беженца через центральное регистрационное бюро или найти прибывшего ранее беженца, который мог рассказать всю правду о беженце, вызвавшем подозрения.

Этим несовершенным методом пользовались до апреля 1941 года, когда моему коллеге и мне поручили создать специальный центр, известный под названием Королевская викторианская патриотическая школа (Royal Victoria Patriotic School). Она находилась в Клафаме.

Опираясь на свой опыт работы во временном центре для беженцев, где я напряженно трудился в течение многих дней и ночей, я вместе с моими коллегами разработал эффективную систему, благодаря которой все беженцы проходили процедуру проверки с наименьшими для них неудобствами, а мы тем временем могли заниматься вопросами безопасности. Приток беженцев к этому времени уменьшился, а число следователей значительно увеличилось, и мы, таким образом, могли уделять больше внимания каждому беженцу. Начиная с апреля 1941 года и кончая октябрем 1942 года, когда меня перевели на службу в голландскую контрразведку, я исполнял в этом заведении обязанности руководителя следователей. За этот период число следователей увеличилось с пяти до тридцати двух.

За шесть первых месяцев нашей лихорадочной работы, особенно после эвакуации Дюнкерка, несколько шпионов определенно могли ускользнуть от нас. При тогдашнем беспорядке и без достаточного количества опытных следователей было невозможно выявить всех подозрительных беженцев. Количество прибывающих беженцев было огромным, а время, которым мы располагали для их изучения, – слишком коротким, чтобы можно было добиться желаемых результатов.

Проверка беженцев в Лондоне не была единственным поручением, которое мне пришлось выполнять в дни Дюнкерка. После падения Франции немцы контролировали все побережье Западной Европы, кроме, пожалуй, Португалии. Лиссабон оказался единственным портом, откуда можно было официально выехать в Англию. Корабли из Лиссабона регулярно прибывали в Ливерпуль и Глазго, гидропланы – два раза в неделю в Пул, возле Борнемута, а самолеты аэродромного базирования – в Уитчёрч, возле Бристоля. Помимо работы в Лондоне я должен был еще с группой следователей выезжать в эти четыре пункта для проверки всех прибывающих, как англичан, так и иностранцев. Эти поездки занимали очень много времени. Мне кажется, из агентов контрразведки только я оставался на этой работе, пока не оказался в клафамской школе, куда для проверки направлялись все прибывающие самолетом и пароходом.

Такова была обстановка того времени. На ее почве родились мои рассказы, взятые из самой жизни. Условия работы контрразведки в период второй мировой войны были намного сложнее тех, которые создались во время войны 1914 года, когда без особого труда выловили всех немецких шпионов и когда ни одному «беженцу» не удалось улизнуть.

Английские экспедиционные войска в мае 1940 года не были готовы оказать противодействие немецкому наступлению, не чувствовала себя сильной и контрразведка. Она должна была учесть горький опыт прошлых лет, ибо теперь каждая ошибка могла оказаться роковой.

Мы никогда не задумываемся над тем, какую важную роль играет тщательный осмотр вещей подследственных, и не уделяем этому должного внимания.

Прежде чем встретиться с подследственным, надо тщательно осмотреть его имущество, причем особое внимание должно уделяться содержанию записных книжек, дневников и вообще каждому клочку бумаги, на котором что-нибудь написано.

Любой обрывок бумаги, даже папиросной, следует тщательно изучить.

Все бумаги, содержащие загадочные записи, надо отложить, а в конце первого же допроса потребовать от подследственного объяснения.

Все адреса нужно взять на заметку и также потребовать объяснения при допросе.

Если среди вещей имеются книги, особое внимание необходимо уделять форзацам. Если книги обернуты бумагой, обертки надо снять. Если уголок страницы загнут, ее следует внимательно осмотреть – на ней могут быть знаки или наколы.

Если вы найдете словари, перелистайте страницы, на которых начинается новая буква, и посмотрите, нет ли под этой буквой или над ней каких-нибудь знаков.

Необходимо осмотреть внутреннюю часть спичечных коробок, предварительно высыпав из них спички.

Любые химические вещества, даже патентованные лекарства в таблетках или порошках, не должны оставаться без внимания следователя.

Обращайте особое внимание на вату, деревянные зубочистки и палочки из апельсинового дерева в записных книжках.

Особенно тщательно осматривайте использованные листы копировальной и промокательной бумаги; может случиться так, что именно благодаря им вы получите важные сведения.