Шло время. Мы шли в ногу со временем. Но не в вашу ногу, а в нашу. В голове моего друга Александра не знаю, что творилось. Вел он себя странно. Была моя смена, шли мы в космосе. Шли причем несколько недель по времени корабля (ну, то есть среднее время на Малек) прямиком через несколько каскадов метеоритных облаков. Не могу сказать, что сложно было обходить в космосе эти каменья. Пускай там, где мы шли, и не сказать, что было светло, но все ж таки расстояния между камнями были приличные (никак не меньше 15-17 км между ближайшими из тех, которые нам попались). Корабль-то наш юркий, я тоже с опытом маневрирования. К примеру, на подлете к 6 планете нашей системы1 такие порой возникают истории, если вдруг посчастливилось попасть в дни галактической ярмарки искусств и ремесел. А при этом еще все штатные диспетчеры отказались работать до окончания сборища, потому что снова прилетели умельцы-кузнецы из соседней галактики и прилетели опять на своих двоих, на крыльях то бишь. И прилетели не вдвоем, втроем, вчетвером, а, наверное, всем табором, человек эдак 1,5 миллиона. По-моему, им просто нравится гулять вот так всей планетой в далекую глушь (ну, мы-то центровые, понятно, но для их галактики это глушь). Ну и у них, в общем, начинается гулянка, они в силу своих особенностей спокойно могут и в атмосфере летать, и без атмосферы, и над поверхностью планеты, и в открытом пространстве, и с воздухом, и без. Ну, в общем, по барабану им. А еще их в вакууме начинает, по-моему, уносить в сторону неутомимого веселья. Наступает у них эйфория на много часов и дней. Да еще и это все у них происходит без всяких последствий, то есть какого-то внутреннего стопора нет. 1,5 миллиона 5-метровых обаятельнейших крылатых людей в итоге крутятся, мягко говоря, в коконе собственного безопасного наслаждения вокруг планеты целый месяц. Это, как Вы понимаете, мало-мало затрудняет продвижение всяких торговых повозок с их габаритами, туристических лайнеров, да и вообще для любого движущегося объекта вне зависимости от объемов становится непросто пришвартоваться на станцию у планеты или тем более приземлиться. К тому же, заденешь корабликом одного такого – ну мало ли, межгалактические отношения, все дела. Они-то вроде ребята простые, но все же. Поэтому в очередной их прилет на очередную ярмарку диспетчеры решили поберечь естественный цвет своих волос на голове и дружно ушли в отпуск. Это был легендарный маршрут для каждого, кто в тот месяц пытался прорваться к планете. Лично нам с Александром нужно было (потому что очень хотелось) принять пассажира (родом из одного отдаленного местечка) с поверхности этой планеты и именно в тот момент для круиза по нехоженым тропам сразу за одной не очень далекой туманностью (ну, вы ее знаете, возможно, как «Северная Америка»). А когда мы поняли, куда влезли на подлете, то я поспорил с моим другом-капитаном, что проведу корабль так, что ни одно перышко с крыла галактических соседей не коснется парусов или обшивки нашего корвета по имени «Эвер». Так и вышло, хотя один из этих кузнецов залетел к нам на палубу и мы недолго с отдачей и искренним взаиморасположением пообщались (но перьями своими парусов и обшивки он не касался, я проконтролировал).

В общем, возвращаюсь к основному повествованию. После таких тренировок для меня идти через разреженный космический камнепад – это нормально, в порядке вещей. Но вот в чем странная штука-то все же. За 2 недели случилось нам на пути 2 таких приличных курумника посреди пустынных просторов. Потом в конце 3 недели пути – еще один небольшой и опять, говорю ж, посреди пустыни. А потом и еще интересней стало. Один за другим с интервалом в 5 дней на нас сверху посыпалось неизвестное что-то. Ну вроде как помесь обычного земного дождя с огнями Эльма – то есть такие маленькие мокрые светящиеся капельки. Они проходили через силовое поле корабля неизвестно почему, долго-долго, по целым минутам падали на палубу, пританцовывая в степенном ритме и как будто даже крутясь в танце со своими партнерами – такими же светящимися белым искристым светом невесомыми капельками. Потом они наконец упадали на палубу и еще сутки светились на досках, пока не растаивали, оставляя обычное, как от воды, мокрое пятно, но высыхало оно тоже очень долго, еще около суток. Они были при этом немножко теплые и, когда я потрогал одну такую каплю, от нее мне в руку ударил небольшой разряд, но не электричества, а чего-то похожего, силы более мягкой, даже ласковой, хотя и упругой, упорной. Через 20 часов примерно они растаяли и в первом, и во втором таком ливне. Мы и с одного такого случая с Александром ошалели, а уж когда это дважды повторилось, то и вообще углубились в длительные раздумья. По-моему, эти разряды еще и как-то ошеломляюще на нас подействовали. Естественно, мы оба по многу раз касались этих капель. Так вот потом еще в течение оставшегося пути (а это где-то полгода – туда и обратно очень всегда хочется – не больше) повысилась у каждого из нас в отдельности чувствительность, что ли. Я стал картины писать, пейзажи всякие, в основном, правда, пейзажи с обязательным изображением каких-либо изобретений в работе. Александр вдруг музыки насочинял. До сих пор, вон, шпарит. Как не зайдем в таверну у нас дома или еще где на космических просторах— если там живые музыканты есть (да или хоть бы просто инструмент какой) – обязательно попросят сыграть что-нибудь, если любители музыки найдутся, ну, те, кто в лицо узнал знаменитого теперь капитана-музыканта. Навострился, в общем. Но уверен, что это из-за прикосновения к тем каплям с нами такое приключилось художественное. Причем у друга моего еще и слава пошла. Мол, мелодии его оздоравливают, заживляют душевные ранения, которым, казалось бы, не бывать сносу. Возводят к радостному на постоянной основе состоянию. Так вот.

Кстати, в год начала нашего путешествия в созвездии Лебедь у вас там на Земле открыли рассеянное звездное скопление NGC 6874 (забавные вы названия даете, у нас как-то попроще принято), а к моменту нашего прилета в точку назначения вы, между прочим, допетрили разделить у себя в головах млечные туманности на истинные и ложные. Какой там у вас по вашему календарю год был – ну, это уж вам лучше знать.

А, кстати! С того похода через эти курумники и в особенности через 2 необыкновенных ливня, никогда до этого не встречавшихся нам, повидавшим многое корабелам, завелся в штате наконец-то (мы так были рады, как дети) свой, родненький, птах. Не попугай, конечно же, вообще какой-то странный птах. Но яркий, маленький, чуть больше снитча (ага, из Гарри Поттера), фиолетово-желтый по крылышкам, с брюхом оранжевым, белым носом, то есть клювом, и гораздо более всего этого многообразия оттенков цветастой речью. Да, он еще и говорящий же, оказалось.

Сначала, когда Александр стал музыку сочинять (а началось это через неделю после невероятных ливней), я стал прислушиваться и удивляться, что, дескать, ничего себе, этот запыленный ящик в капитанской (т.е. моей при путешествиях в космосе) каюте – это, оказывается, клавесинус. Да еще рабочий и даже, по-моему, настроенный (а может, Александр сам настроил, а что, талант откуда-то к сочинению музыки ж вдруг проявился, вместе с ним и слух, ну). Потом этот наш новый житель заговорил. Первым делом подтвердил наши подозрения, что он создан из невидимых и неосязаемых флюидов от этих капелек. Дальше он про себя как-то не распространялся особо. Назвался Адамонти (не кличка, говорит, а необходимость). Влился в наш небольшой коллектив, даже не ахти какую работу (ну, для космических пространств) впередсмотрящего (больше вездеболтающего) стал выполнять. Потом, когда мой утонченный друг стал выдавать более-менее сносные мелодии (эт я преуменьшаю, на самом деле в том-то и история, что мелодии его сразу стали за живое задевать), а я в это же время написал уже третий десяток маленьких картин (чертежной бумаги было миллион в рулоне, потом я и холсты варганил из запасной парусины, карандашей полно, да и краски, пускай и строительные, не только в оперении космического птаха присутствовали), птичка вылетела из клетки, образно выражаясь. В один из дней сижу я, скрестив руки и ноги, на палубе, передо мной самодельный мольберт (сколотил из реек), на нем холст с пейзажиком, где изображено припорошенное снегом по берегам полузамерзшее озеро в круге доброжелательных, но грозных и резких гор. Обозреваю дело рук своих. Тут из моей (ну да, клавесинус же там) каюты раздается задорная закрученная мелодия. Мелодия быстрая и, как чувствую, не предназначенная для либретто. Но вдруг вступает тоненький, но твердый, отчетливый голосок птаха и поет в очень-очень быстром темпе слова, четко попадая в ритм. Слова-то, между прочим, необычные, хорошие. Я вот хорошо, что и так на палубе сидел, но и то – чуть не прилег. Очень удивился. Ладно поет. Но я потом спросил – свои стихи поет, животное. Качественно. Но вот ладно бы упражнения музыкальные друга моего Александра в течение года каждый день по 2 часа. Это вроде как медитация такая. В конце концов, я ж всегда в трюм могу уйти, да? Там не слышно, если за 4 мешками с зерном забаррикадироваться. А вот голос этого нашего космического не-попугая – он же не от мира сего, он все равно проникает, стихи его необычные. Признаю, талантливые. Но иногда, то есть очень часто, его заносить стало (видимо, на него тоже музыка так вдохновляюще действовала) и он порой всякую подряд молол. Не то чтобы чушь. Но и не откровение, так сказать. Просто птичью свою сермяжную обывательскую правду. Такой вроде как птичий шансон с налетом волшебственного происхождения и необыкновенных условий исполнения. Надоел, в общем, немножко. Помню, в какой-то момент после полудня, после обеда (в основном, овощи на обед, у нас небольшая грядка есть с быстропроизрастающим, буквально за сутки, разнообразным свежим рационом овощей, зелени и фруктов) подошел я босой и без кителя, в одной тельняшке к фальшборту, неторопливо огляделся, взглянул вверх (через силовое поле видно всю красоту космоса, как сквозь мытое стекло). Там были яркие спокойные звезды. Рисунок пространства уже изменился, почти ничего я не узнавал, все объекты на взгляд были новыми для меня. В эту область и вообще в эту сторону космоса мы еще не заходили с Александром. Если смотреть на карту, то мы двигались от Денеба влево, примерно как на запад. Не то чтобы это совсем непопулярное направление, но нам в той стороне бывать не доводилось. Я, помню, поймал себя на мысли, что «мне бы сейчас зерно в трюме в мешках пересчитывать (захватили попутно 3 мешка малекского зерна 3 культур – зерно обычно на дальних рубежах всегда спросом пользуется получше металлов или еще чего, зерновые на каждой планете уникальны, обмен культурами, так сказать) или паруса проверить, а я тут на звезды глазею». И – ба-бах – после этой мысли моей тут же взревел (ну, преувеличиваю, запел) клавесинус легкой трелью, но отправляющей прямо туда, вверх, водить хороводы между и вместе со звездами. Казалось, и сами звезды отозвались, и задрожали, как в божественном экстазе, и своей великой силой передали эти хороводные узоры мне в голову. Пока звучала музыка, я бродил вдоль левого фальшборта, запрокинув голову, изучая этот удивительный танец и пытаясь найти хотя бы кусок пространства, не отозвавшийся на мелодию обворожительным движением. Не было такого куска на полотне, каждая звездочка желала двигаться в такт музыке. Когда музыка закончилась, я долго еще ухмылялся про себя, качал головой и удивлялся новым возможностям моего друга и детскому баловству светящихся шариков над нами. Такое повторялось еще несколько раз за время годового пути. Причем не каждый раз звезды танцевали под музыку Сашкину. Как будто и правда должно было совпасть их настроение и звучание в этот момент мелодии. Еше одна странность.