Однажды кто-то из деревенских поехали в церковь, Евдокия попросила:
– Возьмите нашего сыночка, окрестите в церкви!
– А как назвать-то? Какое имя дать мальцу при крещении?
– Да как батюшка назовёт, – ответила Евдокия.
При крещении батюшка младенца нарёк Василием. Когда привезли малыша домой, Евдокия спросила:
– Как назвал батюшка дитя?
– Василием, – ответили односельчане.
– Ну, будет Васяткой. Василий у нас уже есть!
Так и звали всю жизнь братьев – Василий и Васятка.
Гусевы Степан и Евдокия оба работали в колхозе. Дети подрастали. Матрёна, привязалась к внукам, целыми днями нянчилась с ними. Только и слышно, бывало:
– Васька, Верка, Мишка, Петька!
– Вот я всё мамане расскажу, бабушка, что меня купаться не пускаешь! – грозила старшая Верка.
– Я вот те расскажу! Я те расскажу! – грозила внучке Матрёна и, схватив прут, бежала за Веркой. Да где уж! В ногах уже прыть-то не та. А Верка, сверкая голыми пятками, уже бежала по картофельной ботве небольшого огорода.
Пока бегала за Веркой, убежали мальчишки из дому. Тогда Матрёна шла прямиком к пруду, заранее зная, что все внуки там.
Деревенский пруд со всех сторон окружали заросли ивняка, ветки которого касались воды. Казалось, что это сказочное царство. Ребятня любила это место!
Пруд был настоящей подмогой чуллинцам! Он образовался в овраге за счёт атмосферных осадков, стекающих с прилегающей к пруду территории. Каждую весну в него стекали талые воды. Здешние бабы на специально построенных мостках полоскали бельё, брали воду в бани, поливали огороды, мужики поили скот. Так же пруд служил в качестве противопожарной безопасности. А зимой пруд был прекрасным катком для детворы! Чуллинцы понимали, что без воды придётся туго, поэтому чистили пруд не один раз, содержали его в порядке.
Пока Матрёна ковыляла к пруду, вся злость её улетучилась! Глазами нашла лица купавшихся внуков, и сердце полностью растаяло под лучами летнего солнца.
– А ить жарко, – подумала про себя Матрёна и пошла за бугор, где никто не купался. Скинула одежду, осталась, в чём мать родила. Залезла в тёплую воду и позабыла от удовольствия про всё на свете!
…Евдокия была в поле, когда разболелся живот. Степан на лошади привёз ее домой, и не прошло и часа, как на свет появилась Тоська.
Когда Матрёна вернулась домой, ее встретила взглядом улыбающаяся Евдокия и тихое дитячье посапыванье.
4
Самый младший из Григорьевского рода – Фёдор – высокий, худощавый, рыжий. Отец с матерью родили его в 1902 году. Рос Фёдор умным, работящим. Оставшись без отца, в полной мере хлебнул и холод, и голод.
Хоть и рыжий был, а девки как любили! Пел Фёдор хорошо, душевно! Любая работа в его руках спорилась! Научился плести корзины, хлебные чашки. Плетёт корзину Фёдор и поёт! Все соседи сбегались послушать его! С возрастом Фёдор порусел, глаза стали ещё голубее: будто небо в них отражалось! Красавец, да и только!
Девки деревенские проходу не давали:
– Фёдор, спой нам песню!
– Фёдор, погоди, вот эту лучше спой!
– Федь, а ты вечером придёшь на игрища?
Паренёк лишь улыбался им, шутя, переводил разговор на другое и шёл по своим делам.
Ещё в школе Фёдор показал себя способным к наукам, и его направили учиться на ветеринарного фельдшера в уездный город.
В жены он взял Анну Горестову из деревни Малое Фролово. Анна была девушка красивая, тихая. Не зря говорится, что «в чужой деревне девки краше». Жили в маленькой бедной избушке. Родились у них четверо детей: Иван, Клавдия, Анастасия и Нина. У сестры Фёдора – Евдокии дети подросли, и Матрёна стала жить в семье младшего сына.
Фёдор с женой работали, постаревшая Матрёна нянчилась с внуками. Тяжёлое время это было. Голод. Сеять нечем. Хлеб ценился на вес золота. Нещадные дожди губили урожай. Люди рады были маленькому кусочку хлеба, который пекли напополам с лебедой.
Весной 1921 года была страшная засуха. Кроме лебеды на полях ничего не было, и из нее пекли лепешки.
– Тятя, а зайчик нам гостинец передал? – пытливо всматривалась в лицо Фёдора шестилетняя Клава.
Отец отводил глаза: в карманах никаких гостинцев не было, но тут же успокаивал малышей: пел им песни, рассказывал байки об отважном рыцаре Горохе, который скоро вырастет и накормит всех. Дети внимательно слушали и засыпали под незамысловатые сказки отца.
Многих сельчан скосили не только голод, но и болезни. Но уже в 1923 году был хороший урожай проса, и жизнь постепенно налаживалась.
Анна, жена Фёдора, всё время жаловалась на головные боли. Но, несмотря на недомогание, женщина была трудолюбивой, чистоплотной. Фёдор всегда радовал ее новыми лапоточками. Наплетёт лаптей на всю семью, и вроде бы одинаковые они, но Анне дарил особенные. Ух, как радовалась Анна-то! И не подарок вроде, а как сердце колотилось от радости!
Близилось к концу лето 1933 года. Горох уродил на славу! Фёдор, возвращаясь с работы, останавливал коня у колхозного поля и тайком рвал стручки гороха, прятал их за пазуху, чтобы не дай Бог кто не увидел!
– Поехали, Чалая, домой! Туча вон какая идёт! Да и дома заждались нас! – говорил Фёдор с лошадью, а та, насторожив уши, будто понимала своего хозяина, покорно бежала рысцой.
Ехал Фёдор, посматривал на тучу, вздыхал, молча, молил Бога, чтоб урожай не пострадал. Вот и видны первые домишки родной деревни. Слава Богу – дома!
Как дети радовались гостинцу от «зайчика»! Наперебой кричали:
– Дай мне, тятя!
– Мне дайте!
– Ты уж взял, Ванька! Я усмотрела! – пищала маленькая Клава и подкладывала стручки гороха младшим сестричкам – Настёне и Нине.
Ночью выпал град. Рано утром в окошко Григорьевых постучал председатель колхоза:
– Анна, собирай баб! Горох прибило. Надо убрать, а то каюк урожаю будет.
– Я мигом, Петрович! Всех соберу сейчас! Всё уберём! – и Анна торопливо накинула на себя одежонку и побежала собирать женщин.
Пока бегала по домам, звала на работу баб, сильно вспотела. От выпавшего града на улице было прохладно, хоть и август, а ноги в лаптях замёрзли. Да и сама замёрзла. К вечеру у Анны поднялся жар, всю ночь не отходил Фёдор от постели жены. Утром жар спал, и Фёдор немного успокоился. Поехал в соседнюю деревню по работе. А когда вернулся вечером домой, Анна лежала мёртвая. Матрёна со старушками уже обмыли покойницу. Дети, мал мала меньше, испуганно прижались к бабушке и смотрели на мёртвую мать.
Плакала маленькая Нина, просила материну грудь… Как не успокаивала её Матрёна, ребёнок плакал и плакал. А потом Нина замолчала, обессилено закрыла глаза и уснула…
Остался Федор Евдокимович один с четырьмя детьми на руках. Горе горькое полонило сердце Фёдора. Дети зовут мать, хотят есть, а у него из рук всё валится. Как чумной стал. Неразговорчивый. Осунулся. На работу ездил чернее ночи. Матрёна перебралась жить в дом сына, но ей не под силу было справляться с такой оравой:
– Женись, Фёдор! Детям мать нужна. Хозяйка в доме нужна! Я не вечная. Женись!
Целый год думал Фёдор. Где найти хорошую, добрую жену, чтобы не обижала детей? И посоветовали ему добрые люди взять в жены Галеньку Демидову:
– Есть, мол, в Малом Фролове девка хорошая, работящая и нравом скромная и добрая, да небольшой изъян: глаз один кривой.
5
Над деревенькой с самого утра заходили тучи.
Малое Фролово было основано в 18 веке, расположено в верховье реки Турма, в 29 километрах к северо-западу от уездного города Тетюши Казанской губернии.
Семён Демидов вместе со старшими дочерьми гнал на выпас скот. Девки останутся приглядывать за коровами и телятами, а у Семёна Петровича и так дел невпроворот: надо было помочь куму с покосом.
Уважали деревенские люди Демидова. Никогда слов на ветер не бросал: если пообещал что, то обязательно сделает, поможет. Всё в его руках кипело. За какую работу бы не брался – выходило всё наилучшим образом. И детей к порядку сызмальства приучал. Сначала как-то непривычно было, что девки одни. Всё смеялся:
