Мы прошли в общий зал, заставленный столами. За двумя из них сидело несколько посетителей. В трактире пахло свежим хлебом, жареной рыбой, табаком и спиртным. С потолка свисала деревянная люстра с шестью свечами, за стойкой на полках лежали бочки с ромом и пивом, стояли бутылки с разным вином. В большом очаге весело горел огонь, потрескивали, разбрызгивая искры, поленья. Перед ним на стуле сидел с трубкой в зубах и со стаканом в руке человек лет сорока пяти в потертом камзоле, широких штанах и простых башмаках. Вероятно, это был тот самый моряк, единственный постоялец, о котором обмолвился Хокинс. Увидев нас, он едва заметно кивнул головой. На его квадратном подбородке синел широкий шрам, в рыжих волосах с просмоленной косицей белела седая прядь. Он проводил индейца тяжелым взглядом водянисто-голубых глаз и снова уставился на пламя. Из дверей кухни выглянуло круглое лицо женщины средних лет. Все ее внимание также обратилось на жителя американских лесов.

Хокинсы провели нас по лестнице на второй этаж и показали комнаты. Они были небольшими, но уютными. Уложив Макгуайра на кровать, матросы отправились на берег, а я прошелся по своей комнате, повесил треуголку на крючок и взглянул на себя в зеркало… «Вылитый дед Антон», говорил отец, Царствие ему Небесное, имея в виду мои темно-каштановые волосы, карие глаза, прямой       нос и твердый подбородок. Хотя сам был, по утверждению дяди Егора и дяди Дениса, его полной копией… Смотрю, осунулся ты, брат, тени под глазами… Ну, ничего, отдохнем, наберемся на берегу сил, подлечим помощника, и снова в путь!»

Пригладив волосы, я спустился вниз, перебросился парой фраз с Ястребом и подошел к столу, за которым сидели хозяева.

– Выходит, вы пробудете здесь до выздоровления вашего помощника, – сказал Джим, указывая мне на стул. – Надеюсь, вам здесь понравится. У нас неплохо готовят, всегда в наличии пиво, вино и ром.

– Мы заботимся о постояльцах, – добавила миссис Хокинс. – Это в наших интересах, не то захиреет «Адмирал Бенбоу», стороной его станут обходить люди, не приведи Господи!

– Полагаю, нас здесь все устроит, – присев за стол, я отсчитал несколько шиллингов. – Это вам задаток, остальное потом.

– Хорошо, хорошо, мистер Хук!

– Как насчет обеда? – поинтересовался Хокинс, спрятав деньги в карман. – Вы не проголодались?

– Было бы неплохо слегка перекусить и выпить доброго испанского вина, – улыбнулся я и посмотрел на индейца, – А, Ястреб?

Тот кивнул и продолжил, медленно вышагивая, осматривать трактирное помещение.

– Абенака спиртным не угощать, – шепнул я хозяину. – На дух не переносит.

Через пять минут мы с моим другом ели хлеб, жареную рыбу и нарезанную сухую колбасу. Я подливал себе в стакан мадеру, Хокинс, присевший за наш стол, – амонтильядо.

– Основал трактир мой отец, да покоится он с миром! – рассказал он по моей просьбе о своем заведении. – Умер, когда мне едва исполнилось шестнадцать. Тогда здесь было не так уютно, как теперь, посетители заглядывали, но гостиничные номера большей частью пустовали. Мне посчастливилось в тот год разжиться деньгами, мы с матерью сделали капитальный ремонт, заменили крышу и полы, наладили поставку продуктов, самого разного вина и пива, в гостинице навели порядок. Те, кто заворачивают к нам пропустить рюмку–другую и перекусить, уходят довольными, не на что жаловаться и постояльцам. Не припомню случая, чтобы нам предъявили претензию… А как вы оказались в этих местах, капитан Хук?

– Долгая история, но время у нас есть. – Я достал из кармана свою пенковую трубку, набил ее табаком из кисета и разжег. – Начнем с того, что по крови я русский…

– Как?.. Вы – русский?!

– Мои деды и бабушки, как по отцовской, так и по материнской линии родились в России, в г. Романове, степной крепости, построенной в защиту от набегов крымских татар и других кочевников. Татары и полонили в одном из набегов родителей отца, а затем доставили их в Крым и продали туркам. Они сумели бежать, попали в Черном море на пиратский корабль и ушли на нем к берегам Америки. Покинув пиратов, они поженились и осели в Массачусетсе. Старший их сын, Денис, стал со временем владельцем торговой фактории в Мэне, средний, Иван, мой отец, сделался морским торговцем, младший, Егор, друживший с детства с индейцами, по сей день верховодит небольшим лесным племенем. Мой приятель Полосатый Ястреб, – указал я на абенака, – как раз и является представителем этого народа.

Отец посетил родину предков, городок Романов-в-Степи, ровно сорок лет назад, в 1711 г., а уехал из него вместе с молодой женой, моей матерью… В первый раз он взял меня в торговый вояж к Карибским островам в 1738 г., мне только-только исполнилось десять. С тех пор я и полюбил море. Старший брат, которому много за тридцать, сиднем сидит в Бостоне, заведуя нашим делом, а я почти всегда в пути.

Отец умер прошлой весной, Царствие ему небесное! Матушка заскучала, извелась вся и попросила меня отвезти ее на родину, чтобы провести остаток дней там, где и родилась – на берегах реки Воронеж. Обсудив дело с братом и двоюродным дядей, живущим в нашем доме, я загрузил трюм бобровыми шкурками и другими мехами, взял ее на борт, и «Ласточка» отправилась в долгое плавание через океан. По пути мы попали в жестокий шторм, нас здорово потрепало, но все обошлось. Сбыв груз бристольскому торговому партнеру, я взял курс на Балтийское море. По счастью, зима в Финском заливе оказалась мягкой, лед на его поверхности так и не возник. Оставив шхуну в Кронштадте, мы с матушкой и Ястребом добрались почтовым трактом сначала до Москвы, а потом и до бывшей степной крепости. Находясь в городке, я побывал на погосте села Подгорное, чтобы помолиться у могилы прадеда, Кузьмы Юрьевича. Вместе с индейцем выбирались на зимнюю рыбалку, весьма удачно поохотились на тетеревов в заснеженном сосновом бору. Ястреб и в России был в центре внимания, за ним толпой бегали мальчишки, на него ходили смотреть как на диковинку. Через неделю я распрощался с дорогим мне человеком, с многочисленными родственниками, и мы с моим другом тем же путем вернулись в Кронштадт.

«Ласточка» расправила паруса и отправилась в Бристоль для загрузки необходимым товаром. В Балтийском море случилось непредвиденное: после сердечного приступа приказал долго жить судовой доктор. Беда, говорят, не приходит одна. В Северном море при сильной качке мой помощник повредил ногу у щиколотки. Казалось, ерунда, сущая безделица, но рана воспалилась. Макгуайру в пути стало так плохо, что я вынужден был бросить якорь в вашей бухте… Вот вкратце и все.

– Досталось вам! – покачал головой Хокинс. – Шторм, путешествие по заснеженной России, трагедия с судовым врачом, этот случай с помощником. Надеюсь, с ним все будет хорошо. Доктор, поди, уж в пути.

Только мы заговорили о местных порядках, о борьбе с контрабандистами, как снаружи послышался цокот конских копыт и сдержанное ржание.

– Легок на помине! Он это, не стоит и сомневаться.

Лошадь остановилась у коновязи, и в следующее мгновение в зал вошел с иголочки одетый средних лет поджарый джентльмен в белоснежном напудренном парике и с небольшим саквояжем в руках.

– Добрый день, доктор Ливси, – приветствовал его Джим, вставая из-за стола. – Рад видеть вас, сэр.

– Рад и я, Джим, – прозвучал в ответ приятный баритон. – Выглядишь неплохо.

– Как поживаете? – осведомилась мисс Хокинс.

– Не жалуюсь, совсем не жалуюсь. Вижу, и с вами все в порядке. Ну, и где же ваш больной? – Ливси мельком оглядел меня, затем абенака. – Мальчишка сказал, что надо помочь моряку со шхуны «Ласточка», с которым высадился настоящий индеец с перьями в волосах и томагавком за поясом.

– Все верно, – сказал Джим. – Знакомьтесь, капитан Хук, рядом с ним Полосатый Ястреб… А больной в одной из комнат. Пройдемте наверх.

Черноглазый джентльмен с аристократическими манерами коротко нам кивнул и, развернувшись, последовал за Хокинсом на второй этаж. Оставив Ястреба с Хейвудом в трактире, я также поднялся по лестнице к Макгуайру.