– Гетманова в Вильне, – отвечал староста, – потому что туда должен был прибыть гетман, а его одного она бы не пустила.
– Она вполне права, – вставил Брюль, – она – его лучший адъютант.
– В каких отношениях гетман с женой, я не знаю, – говорил далее староста, – думаю, однако, что не слишком любят друг друга, а князю воеводе Виленскому вовсе не по вкусу прекрасная Магдалина.
– У него плохой вкус, – вставил Брюль.
– Он не раз давал доказательства этого, – рассмеялся Платер, – польная гетманова не задаёт себе вовсе работы, чтобы его приманить. У неё достаточно ухажёров, не считая мужа.
Староста вдруг прервался и стоял какое-то время молча.
– Вы, наверное, слышали о стольнике? – спросил он, понизив голос.
– Он в Петербурге, – сказал кисло Брюль. – Фамилия старается сделать из него великого человека, которым он никогда не будет. Не сомневаюсь только, что от отца и дядюшек он унаследует большую ловкость и умение сидеть в необходимости на двух стульях.
– Стольник вернулся из Петербурга, он в Вильне и усердно сидит при дворе около польной гетановой.
– Ах! – воскликнул Брюль. – Не слишком ли много – две Сапежины на одного Понятовского? Ведь известно, что он в больших милостях у княгини воеводивичевой Мстиславской. Достаточно бы было этой одной!
Платер рассмеялся.
– Ему приписывают не только эту новую добычу, но и надежду, что императрица на будущей элекции поставит его среди кандидатов на корону.
– Это уж слишком! – взрываясь смехом, воскликнул Брюль. – Вы грешите, мой староста, избыточным легковерием. Кому могло прийти в голову выдумать такую чудовищную нелепость! Стольник Понятовский! Кандидатом на корону!
– Relata refero, – ответил Платер, – хотя сам вижу, что слух нелепый. Для характеристики нынешней минуты и он имеет своё значение. Привезли его из Петербурга, не родился в Вильне.
– Он мог появиться на свет в Волчине, – сказал Брюль, – потому что Чарторыйским удобней было бы иметь на троне послушное существо своей работы, чем даже самим править.
Собеседники задумались. Затем, когда Платер думал, чем бы ещё накормить жадного до новостей Брюля, вошёл капеллан Августа III с поручением пригласить министра немедленно к королю. Брюлю хорошо были известны эти всегда по несколько раз на дню появляющиеся дела, для которых он был нужен, кончающиеся каким-нибудь очень банальным вопросом.
Король не мог без него жить, чувствовал себя покинутым и тревожился, и когда не о чем было с ним говорить, хотел хоть смотреть на него.
И на этот раз ничего более или менее важного он найти не надеялся, хотя капеллан уверял, что пришли письма от коронного подстольничего Любомирского, которые Август III сам распечатывал и велел их себе читать.
Узнав об этом, министр нахмурился, потому что боялся, как бы королевское своеволие не вошло в привычку, когда до сих пор всё проходило через его руки.
– Что же это случилось с его величеством, – сказал он капеллану, – что сам вскрыл письмо. Он мог найти в нём что-нибудь неприятное и беспокоящее, чего бы я мог предотвратить.
– Его величество, – ответил клирик, – так нетерпелив, потом что боиться, как бы вы не приказали отложить его отъезд в Дрезден.
Брюль, не дослушав до конца, тут же бросился в Саксонский дворец. Всегда запряжённые кони ждали команды.
Он застал короля с погасшей трубкой, тяжёлыми шагами прохаживающегося по покою. На столе лежало открытое письмо. Август III, ничего не говоря, отчаянным жестом рук показал его Брюлю, который жадно его схватил.
Коронный подстольничий имел обширные имения на границе с Валахией, ему было трудно там уследить.
Люди Любомирского, встретив татарских купцов, ограбили их и убили нескольких из их челяди. От этого поднялся вопль и нарекания не на Любомирского и его людей, а на саму Речь Посполитую.
Хан, угрожая, объявил, что если не будет удовлетворён, то стянет Орду и пойдёт с ней внутрь Речь Посполитой искать вознаграждения за свои обиды.
Испуганный король дрожал. Война с татарами, следовательно, с дикарями, жестокость и разбои которой были у всех на памяти!
Любомирский письмо хана с переводом переслал в оригинале королю, оправдывая своих людей, а в то же время подавая вторую жалобу татар, что Чарноцкий, богатый шляхтич из Сандомирского, который также имел собственность на пограничье, усмотрев возможную минуту, внезапно напал на них и привёл несколько сотен коней, пойманных на пастбище.
Поэтому татары имели даже два справедливых повода для объявления войны, и угрожали суровой местью, если бы не были награждены. Любомирский не признавал вину и татарские претензии удовлетворять не думал, а Чарноцкий, хотя дело было громким, сеном из неё хотел выкрутиться. Ни с одного, ни с другого сначала ничего нельзя было вытянуть, а татары кричали, что ждать не думают.
Король предвидел уже, что его из-за татар могут задержать в Варшаве.
– Брюль, – воскликнул король, – этому нужно быстро помочь. Мне уехать отсюда не дадут, покуда мы не удовлетворим прожорливость татар. Скажут, что я спасаюсь от татар, направляясь в Дрезден, а ты знаешь, как мне туда не терпится. Шесть лет я не имел ни одного достойного меня зрелища. Клеопида ждёт меня.
Брюль стоял, глядя на раскрытое длинное письмо хана и разбросанные бумаги; казалось, он думает над средствами обороны.
Король торопил.
– Ваше величество, – сказал он наконец, – кто осмелился отдать прямо в ваши руки эти бумаги, которые только при моём посредничестве должны доходить до вашего королевского величества? Я старался предотвратить, чтобы вам не доставляли напрасных забот. Это заговор на спокойствие, здоровье и жизнь вашего величества. Я сначала требую наказания этой наглости.
Август III немного задумался, но с благодарностью принял это возмущение Брюля.
– Брюль, – простонал он, – мы оставим это нарушение для расследования на будущее. Сначала нам нужно избавиться от татар.
Министр хорошо знал, что татар и христиан, когда с ними воевать нельзя или не хочется, можно одинаково сбыть деньгами. Жаль ему их было пачкать о грязные кожухи Орды, но угрозы его не тревожили.
Желая, однако, сойти за спасителя и приобрести у короля новую благодарность, он должен был хоть на мгновение испугаться языческой дичи.
– Да, ваше величество, – отвечал он с суровым выражением лица, – да, сперва нужно устранить всяческую опасность от Орды. Позвольте мне этим заняться.
– Всё сдаётся на тебя, ты один можешь меня спасти, – прервал Август, – Татары, должно быть, уже стоят на границе, когда мы и предчувствия не имели того, что нас ждёт. Татары и канцлер!
Брюль, во-первых, прошу тебя, пусть духовенство прикажет устроить богослужения в костёлах, чтобы отвратить от нас эту катастрофу, а потом…
– Мы начнём с Бога, – сказал министр с сильным вдохновением. – У меня та же самая идея, а потом… энергично возьмёмся за дело.
Задумчивый король простонал, с трудом выговаривая:
– Посполитое! Посполитое!
– Я надеюсь, что посполитое рушение не потребуется, – прервал Брюль. – Татары больше лакомы на грош, чем на кровь. Кто же знает? Может, нам удасться.
Август зарумянился и живо сказал:
– Но имеем ли мы деньги?
– Мы их всегда имеем, – отвечал министр, – но имеет их и коронная казна, которая за грехи шляхты должна платить. Прошу вас, ваше величество, соблаговолите быть спокойным, сбросьте на мои плечи эту тяжесть. Надеюсь с ней справиться.
Растроганный Август III обнял любимого министра, который, собрав бумаги, немедленно поспешил с ними в свой дворец.
Там он бросился на канапе, не поглядев даже на него, и спокойно занялся несравнимо больше интересующей его корреспонденцией, которая его ждала.
Были это доверительные письма, из которых по крайней мере половина выдавала своим почерком происхождение из будуаров и женских спален. Но не имели они уже для престарелого и остывшего министра никакого очарования и притягательной силы. Гораздо более интересными были тайные записки, которые приходили из разных сторон, донося о людях, о делах, об интригах, в которые Брюль был более или менее вовлечён. Умел он всем пользоваться и поэтому смотрел во все стороны. Только через него делалось то, что зависело от королевской воли, а Август III так к этому привык, что ничего сам собой или через кого-нибудь сделать не смел без Брюля. Ежели случайно что-нибудь решалось, минуя его, почти всегда случалось потом чудо, сделанное нужно было переделывать, обрабатывать и отзывать.
