Мы перелезли изгородь, прошли мимо закрытой юрты, внутри которой смотрела на нас Хуртуях-тас, и дошли до площадки с костровищем.

У ребят всё не получалось развести огонь на ветру, и пришёл охранник с дровами, помог разжечь костёр. Будто его кто-то послал помочь нам. А после очищения у огня охранник открыл нам стеклянную юрту с Великой Каменной Матерью. Так, на рассвете в ту ночь, я увидела Её. Думаю, это Она захотела нас увидеть. И позвала. Пока мы заваривали ритуальный чай, я услышала историю Хуртуях. Пять тысяч лет назад она, знатная женщина, потеряла всю свою семью во время нашествия врагов. Мужа, дочь, сына. Великое горе. Обратилась она тогда в камень, и с тех пор помогает женщинам сохранять свои семьи. Рассказав эту историю, охранник ушёл. А мы налили Хуртуях-тас ароматный улун в маленькую фарфоровую чашечку и сами пили чай вместе с ней. И когда я прислонилась к ней, то почувствовала в своём животе тепло.

Спустя три дня я узнала, что беременна.

– Делай аборт – сказал муж.

И тут я поняла, для чего в ту ночь Хуртуях-тас позвала меня к себе.

– Не буду – ответила я мужу – потому что, если сделаю, вся моя жизнь пойдёт не по тому пути, и семья наша разрушится.

А спустя девять месяцев в Мексике появился Ваня.

Ветер всё крепчал, как и в ту ночную поездку два года назад. Я зашла с Ваней в юрту-кафе.

– У вас сын – хакас? – поинтересовалась девушка за стойкой.

– У меня трое детей-хакасов. Потому что муж-хакас. А Ваня – внук Хуртуях-тас.

– А что же вы к ней не зайдете?

– А вдруг она мне ещё одного ребёнка даст?

– Нет. Нужно ведь не только просить, но и благодарить.

– Посмотрите за ним пять минут? Я сбегаю?

Девушка, крепкая, краснощёкая, кивнула и тут же дала Ване ещё одну талгановую конфету.

Я вбежала к Хуртуях-тас. Табат и Шайя ещё были здесь. Я попросила их дать мне пять минут. И мы остались одни. Я обошла её три раза, положила у её ног подношение, прикоснулась лбом к прохладному камню:

– Благодарю тебя, Каменная мать. За Ваню. За любовь в нашей семье. За то, что ты делаешь для нас, женщин. Благодарю.

Затем я прижалась к изваянию сердцем, стараясь подарить немного тепла Той, кто помогает всем женщинам. И почувствовала ответное тепло.

– Не воюй с ней, – передо мной появился образ женщины средних лет в высокой шапке с расшитым пого на груди – Ты ещё не знаешь, но вы знакомы ближе, чем ты можешь себе предположить. Так что не воюй с ней. Мы женщины – все сёстры друг другу. И храни моего внука.... И свою семью.

Охранительница исчезла. На миг я увидела битву, где мы, две валькирии, вместе с Табат, забирали наверх, в Валгаллу, души павших воинов. А затем эта картинка пропала. И в эту минуту я ощутила сознание Хуртуях как всю солнечную хакасскую землю от горизонта до горизонта. На секунду – я сама стала этим сознанием-пространством от горизонта до горизонта. А за этим в сердце пришла любовь – к женщине. К Женщинам. Я поняла, что всё это время воспринимала женщин, как конкуренток, даже подруг, но только зачем, ведь они как я. А любовь разгоралась в моём сердце всё сильнее и сильнее – нежная и горячая – как я могла не любить женщин раньше, ведь они со мной одно целое, ведь они, как и я, и есть любовь. Мы – женщины – есть любовь. И пространство. Мы создаём эту Землю и всю Материю. Как я могу не любить саму себя, своё женское начало. Всё это я осознала в этот момент. И даже Табат мне стала симпатичнее. У неё столько энергии, она разрывает её, но она нашла свой путь, своё предназначение. А нашедшие свой путь дороги Богам и им всегда будут давать опору и поддержку. И самых лучших мужей.

***

Я ещё раз поклонилась Хуртуях-тас, и вышла из стеклянной юрты, показав знаками моим израильтянам, что теперь они могут снова зайти. А я вылезла через изгородь к старому тополю. Гладила его морщинистую, растрескавшуюся кожу, и мне вдруг стало легко возле него, будто он забрал часть моих огорчений и жизненной усталости.

И затем поспешила в кафе. Сразу после этого оно закрылось. Закрылась и юрта с сувенирами. А мои израильтяне всё не появлялись. Я успела покормить Ваню, сбегать в туалет, подумать и не раз, что устала и хочу домой, когда, наконец, увидела их силуэты.

Силуэты остановились у закрытого магазина, а затем один из них, тот, что пониже и потолще, начал кричать что-то через ветер, активно жестикулируя руками. На мой взгляд гораздо разумнее было подойти, а не тратить энергию на ветер. Я помахала Табат рукой, она подбежала. Её глаза были широко открыты.

– Вы не купили для меня те фигурки, которые мне так понравились?

– Нет.

– Ох, для меня это очень-очень важно! Что же делать? Вы не знаете, как позвонить девушкам?

– Нет.

– Но им обязательно надо позвонить.

Видимо, теперь она не успокоится, пока не купит свои фигурки.

– После вас же закрывал сторож, может, он поможет?

– Отличная идея!

Они нашли сторожа. Сторож открыл дверь в магазинчик. Но он не знал цен. В результате одной из девушек, работающих в магазине, пришлось вернуться. Вопрос с фигурками был улажен, но возник вопрос про туалет. Табат не нравились деревянные домики-туалеты, а платный уже был закрыт.

Наконец, спустя сорок минут, все вопросы были улажены, и мы тронулись в обратный путь. Я, поколебавшись, сдала всё-таки руль Шайе. С огромным облегчением, если честно. Я была уже так истощена всеми событиями. А Шайя выглядел надёжным водителем, да и гаишников на дорогах Хакасии не много. Теперь израильтяне, оба, сидели впереди, а я с Ваней на руках сзади, недоумевая, как Шайя тут поместился с его длинными ногами. В это время у Табат случился очередной приступ активности.

Она вспомнила про серебряные украшения, о которых я ей рассказала сегодня. И потребовала телефон их мастера Юли, чтобы прямо сейчас той позвонить.

– Начало десятого вечера. Магазин уже закрыт, и по российским меркам звонить в такое время невежливо!

– У её сестры магазин в Израиле, и она хочет сделать этой девушке выгодное предлоМашие по бизнесу. У них в Израиле можно в два часа ночи позвонить человеку, если собираешься ему сделать выгодное предложение по бизнесу.

– У нас не Израиль, Табат! И у меня телефон всё время вырубается, и я не могу прямо сейчас узнать телефон Юли. Давай завтра?

Но мой самсунг, про который Табат недавно кричала, что он радиоактивный, потому что в трещинах, уже у неё в руках. Табат суёт его в свою зарядку и изо всех сил пытается реанимировать. Но как только она передает его мне, телефон вырубается.

На пятой попытке я заорала:

– Хватит! Я устала. Можно, в конце концов, оставить меня хотя бы чуть-чуть в покое? Я просто хочу побыть в тишине десять минут!

Кажется, Табат наконец-то смутилась.

– Я не хочу на вас давить – пробормотала она, – мы провели такой прекрасный день!

Шайя сочувственно берёт её за руку. А я так истощена, что в моей голове и теле образовывается какая-то странная, даже приятная пустота. Уснувший Ваня на моих руках сопит, а я смотрю в догорающее красным закатом небо и просто дышу. Раз вдох, и два вдох, и раз вдох, и два....

Табат хватает на целых пять минут тишины. Теперь её мучает чувство вины и благодарности. Она поворачивается ко мне и выпаливает:

– Хотите послушать чудесную музыку из пустыни – специально для Вас!

Тут же достаёт плеер, подключает мобильную колонку. Музыка, и правда, прекрасная, я хочу, чтобы она звучала всю дорогу. Но Табат выключает музыку уже через десять минут. И всё-таки пока звучит эта музыка, я снова и снова, как к путеводной звезде в ночной пустыне, обращаюсь в своей голове к одной и той же мысли: «Господи, она не даёт ему детей, она – некрасивая, болтливая женщина. Просто большой вздорный ребёнок. Но он любит её, любит по-настоящему. И так же мой муж любит меня. Не за красоту, нет, не за то, что мы им даем. Кажется, в основном мы даем им неудобство нашей неуемной энергией и постоянными желаниями. Но они просто любят нас такими, какие мы есть, если, конечно, мы сами себя любим. Разве это не чудо? Они любят нас такими, какие мы есть! Если только мы сами принимаем себя и свое великое женское начало – любовь».