Убогость и замызганность комнаты пробудили у Белоштана обычную уверенность, он вытащил из кармана мятую повестку, помахал ею в воздухе, спросил:

– Вызывали? Здесь написано – «пятьдесят седьмая»… Человек, не поднимаясь, протянул руку, и Георгий Васильевич вынужден был преодолеть расстояние от дверей к столу с повесткой в руке. Однако сразу взял реванш: не подал повестку, а бросил ее на стол – небрежно и даже с омерзением.

Но Сидоренко не обратил внимания на демонстрацию Белоштана. Не встал, не подал руки, произнес сухо и официально:

– Я следователь республиканской прокуратуры Иван Гаврилович Сидоренко. Прошу садиться…

– Конечно, сяду, если уж предложили… – Белоштан все еще надеялся перевести разговор на интим, даже оперся локтями на стол и уставился в следователя, как в старого знакомого. – Даже из республиканской? – Сделал вид, что копается в памяти, и спросил, будто речь шла о лучшем друге: – Как там Михаил Федотович?

С Михаилом Федотовичем Шкуратовым, начальником управления республиканской прокуратуры, его когда-то познакомили в какой-то компании. Белоштан уже не помнил, где именно, кажется, на вечеринке или во время ресторанного застолья, но, собираясь к Сидоренко, выудил из памяти эту фамилию, не поленился позвонить в Киев и уточнить имя и отчество Шкуратова – все может пригодиться, знал это отлично, особенно намек на близкие отношения с непосредственным начальством Сидоренко.

– Михаил Федотович жив и здоров… – Сидоренко понял намек и внутренне улыбнулся. – Сейчас он работает юрисконсультом, кажется, в министерстве коммунального хозяйства…

«Осел, – обругал сам себя Белоштан, – Грицко осел, – недобрым словом помянул киевского приятеля, у которого спрашивал о Шкуратове, – не знать, что того уже поперли из прокуратуры!»

– Проштрафился? – выразил удивление.

– Ну что вы! Просто перестройка коснулась и нас… Теперь и Белоштан понял намек.

– Все под одним богом ходим, – примирительно произнес. – Судьба что весы: то вознесет, то опустит… Итак, чем могу быть полезен?

– Поговорим пока что, Георгий Васильевич, неофициально. Без формальностей. Если не возражаете?

– Зачем же возражать? – Белоштан внимательно рассматривал столичного следователя. Не зря сказал Сашко: керамика. Ни одного раза не улыбнулся, лицо каменное, смотрит не мигая. – Если приехали из Киева в наш медвежий, то не для душеспасительных разговоров. Я так понимаю.

– Правильно думаете, Георгий Васильевич. Привели в ваш угол… Хотя тут не могу с вами согласиться: город произвел на меня приятное впечатление – очень мило, река, вокруг леса… Так вот, привели нас сюда дела. Перестройка и гласность: люди проснулись, пишут, жалуются, а кому же отвечать на жалобы? Нам, грешным. Вот и хочется кое-что уточнить именно у вас. Поскольку занимаете должность в масштабах города солидную, в курсе всех дел – знаю, с вами здесь считаются, начальство уважает…

«И ты бы зауважал, если не был бы дураком, – не без раздражения подумал Белоштан, – достопримечательности города, и природа, как изволил выразиться, заиграли бы для тебя иными красками. Вывез бы я тебя в дубовый гай с девочками, устроили бы детский гомон на полянке – растопилось бы твое керамическое сердце, так как мои девочки и не такие растапливали. Лариса и Вероника, имена только какие! Не говоря уж обо всем другом… Лариса в бикини – богиня, умереть можно, развращенная, правда, но для одноразового пользования незаменима».

Наверное, Сидоренко что-то прочитал в глазах Георгия Васильевича, поскольку спросил:

– Считаете, говорю не то?

– Почему же, – овладел собой Белоштан, – в конце концов, так оно и есть. В Городе меня знают, как-никак, я бывший член горкома партии, здесь недодашь и не отнимешь, член мэрии…

– Рассчитываю на вашу откровенность, Георгий Васильевич.

«Рассчитывай, – чуть не вырвалось у Белоштана, – я сам с собой бываю откровенным раз в год. А фигу с маслом не хочешь?»

– Конечно, – ответил он, и глаза его засветились искренностью. – Можете на меня рассчитывать.

Сидоренко переложил какие-то бумаги на столе, заглянул в них и спросил:

– Георгий Васильевич, что у вас на Индустриальной улице?

«Прямо в яблочко!» – подумал Белоштан и почувствовал, как екнуло у него сердце. Но ни один мускул не дрогнул на лице.

– Цех детского трикотажа, – объяснил.

– И что он выпускает?

– Я же сказал: детский трикотаж.

– А можно конкретнее?

– Детские костюмчики – для младшего и среднего возраста. Пуловеры, джемперы, разные кофточки, шляпки… Разве все запомнишь.

– Где реализуется продукция цеха?

– Это зависит не от нас. Есть плановые органы…

– Поставим вопрос по-иному: какая часть продукции реализуется в области и непосредственно в Городе?

Белоштан пожал плечами. Понимал: пока идет пристрелка, все это – ради одного или двух вопросов, которые Сидоренко поставит позже.

– Я в эти тонкости не вхожу, – объяснил. – Этим занимается мой заместитель. Сейчас, правда, придется самому во все дырки заглядывать, хозрасчет, вертеться надо… По крайней мере, на этот цех мы не обижаемся. Продукцию выдает первосортную, модную, сравнительно дешевую – в магазинах она не залеживается.

– Вчера я обошел несколько магазинов: действительно, нет ни детских костюмчиков, ни джемперов, ни даже шляпок… Неужели так быстро распродаются?

– Дефицит, – вздохнул Белоштан. – Мы любим своих детей и стараемся красиво их одевать…

– И все же, где и когда можно увидеть продукцию, которую выпускает цех на Индустриальной?

– Хоть сейчас… – Белоштан даже сделал попытку встать, но, увидев, что следователь никак не отреагировал на его готовность, опять опустился на стул… – Сколько угодно! Не только посмотреть, но и потрогать.

– В каком же магазине?

– Ну, Иван Гаврилович, я удивлен. Я же сказал: дефицит! В выставочном зале нашей фабрики…

– А посмотреть цех можно? Ознакомиться с его работой? Когда?

«Правильно копаешь, – согласился в душе Белоштан, – но если бы ты приехал и неделю назад, когда цех еще не прикрыли, все равно ничего не раскопал бы. Две или три работницы на самом деле гнали детскую продукцию, которая все равно шла потом налево и по повышенным ценам, хотя документы в ажуре, продукция есть, попробуй прицепиться! А то, что остальные работницы производят дамские костюмы, роскошные мужские свитера, кофточки из мохера, то, извините, и эта продукция также запланирована… Конечно, официально для цеха она второстепенная, но случилось так, что немного забыли о ней, вот и приходилось наверстывать…»

Георгий Васильевич внимательно посмотрел на Сидоренко. Как сказал Сашко: керамический? Но берут почти все, за редким исключением, и нужно только знать, сколько дать. Не продешевить, прицениться… А если Сидоренко предложить, скажем, тысяч триста. Однако одернул сам себя: не сейчас, не горячись, Жора, дать всегда успеешь, так как суета нужна только при ловле блох…

Белоштан вздохнул:

– К сожалению, посмотреть цех нельзя: он прекратил свое существование…

– Как прекратил? – не понял следователь.

– Приняли решение о закрытии цеха. Посоветовались с местными органами и ликвидировали его.

– Извините, но вы сами только что сказали, что цех выпускал крайне необходимую для населения продукцию?

– А кто сказал, что мы остановили выпуск этой продукции? – Георгий Васильевич не смог скрыть торжества (на тебе фигу под нос, ищейка проклятая). – Наоборот, цех закрыли, поскольку решили увеличить выпуск трикотажа для детей.

– Не понимаю.

– На базе цеха по требованию трудящихся открывается кооператив, – сообщил Белоштан. – Кооператив, который будет выпускать все для детей. «Красная Шапочка», разве плохо?

«Запоздал, – промелькнула у Сидоренко мысль, – немного запоздал… Да не все потеряно. Не так просто закрываются у нас предприятия. Профильтровать всю документацию, опечатать склады, проверить наличие пряжи, готовой продукции.

– «Красная Шапочка»? – переспросил. – Красиво звучит. Даже немного вызывающе. Прошу вас, Георгий Васильевич, задержитесь на несколько минут. Тут есть представители республиканского управления, им поручено произвести ревизию на фабрике – поедете вместе.