Кто заставил меня прыгнуть? Если бы я не прыгнул, она бы попала мне в грудь… (СМЕРТЬ!) Или в шею… (СМЕРТЬ!) Или в лоб… (СМЕРТЬ!) Если бы во время моего сальто она задела носовую кость… (Стопроцентная СМЕРТЬ!) Или верхнюю или нижнюю челюсть… (Всё одно – СМЕРТЬ!!!) А в это время Земля крутилась вокруг своей оси… Неслась вокруг Солнца… В кобыльей вселенной мгновенно родился взрыв гнева… В моей крохотной, ещё неокрепшей вселенной появился ВЗРЫВ СТРАХА, который и спас меня от смерти. Но откуда взялись эти ТРИ миллиметра?! КТО ИХ ОТМЕРИЛ? Думаю, что объяснить это можно только… Великим Чудом!

Но… Проходит каких-то шестьдесят лет, и история с тремя миллиметрами повторяется ещё раз! В 1988 году я купил половину старого здания сельской школы постройки 1904 года с намерением сделать из неё «загородную мастерскую». Мне достался один класс с двумя большими окнами и часть коридора. Между классом и коридором – громадная печь из белого кафеля, на которую можно только любоваться – для обогрева она требовала огромное количество дров. Кончилось всё тем, что я приобрёл замечательную печку – суперусовершенствованный чугунный вариант буржуйки военных лет – и вмонтировал сияющую трубу из нержавейки в дымоход кафельной школьной печи. Высота моего класса – четыре метра, высота чугунной печки – около метра, а последнее кольцо трубы-нержавейки заходит в печь на высоте чуть больше трёх с половиной метров. Раз в год и трубу, и дымоход необходимо прочищать, и вот лет семь назад, приехав ночью поздней осенью в громадную, нетопленую кирпичную пещеру и затопив свою буржуйку, я вдруг оказался в холодном и полном густого дыма классе. Я забыл почистить дымоход и трубы перед отопительным сезоном! Не буду останавливаться на деталях, как я вываливал глубокой ночью на белый снег густую сажу из всех колен трубы, как, стоя на хлипкой стремянке, вытаскивал ковшом сажу из дымохода… Наконец, когда всё было вычищено, я стал монтировать трубы с самого верха. Внизу из печки выходила короткая стальная труба, намертво приваренная к корпусу печки, на которую и нанизывались все остальные звенья. И в момент, когда я пытался глубже вставить в дымоход самое верхнее коленце, моя стремянка выскользнула из-под моих ног, а я полетел с трёхметровой высоты вниз и попал нижней губой (к величайшему счастью, вскользь!) прямо на край стальной трубы! А вес у меня 85 кг! Удар по челюсти – даже вскользь! – и на несколько секунд потеря сознания! Развалившаяся пополам нижняя губа и, как я тогда думал, страшная потеря крови! В моей аптечке оказались пачки салфеток и бинтов, две склянки настойки прополиса, несколько пакетиков белого стрептоцида и пакет бактерицидных пластырей – и всё ушло только на то, чтобы остановить кровь. Но что-то, видно, произошло и с мозгами (небольшое сотрясение?): остановив кровь, я тупо снова полез наверх, установил все трубы, зажёг печь и только после этого поехал в травмпункт ближайшего райцентра, где мне в три часа ночи молодой доктор на удивление изящно зашил губу. А после расспросов о моей травме он сказал поразительные слова: «Вам невероятно повезло: если бы вы упали на вашу трубу всего на три миллиметра ближе, мы бы с вами сейчас не разговаривали – у вас были бы срезаны носовые кости, а это СМЕРТЬ!»

Наша славная мужская 33-я школа была одной из самых спортивных и одновременно самых бандитских школ в городе. «Главными» видами спорта были баскетбол и бокс. Ну и, конечно, после того, как открыли высоко в горах каток «Медео», коньки! Один из наших десятиклассников (я даже помню его имя – Володя Мухамеджанов) играл за сборную баскетбольную команду СССР! А у меня перед глазами каждый день было баскетбольное поле во дворе моего дома-школы. И как только выдавалось свободное время, я играл в баскетбол как угорелый до самой темноты, и моя мама очень часто звала меня «домой» из окна второго этажа нашей школьной комнаты. На первом этаже у нас был громадный физкультурный зал, в котором почти каждый месяц проходили заседания судов (в основном над бандитами из нашей же школы). Весь седьмой класс со мной за одной партой сидел странный парень Стасик Уткин – худой, бледный, всегда спавший на уроках, потому что ночами, как он говорил, работал в гараже Центрального парка. Его старший брат, как я уже сказал выше, был комсомольским секретарём нашей школы. Понимая, что Стасику приходится работать по ночам в гараже, я никогда не был против, если он списывал у меня всякие домашние задания. Он был очень стеснительный и молчаливый, и с ним никто не дружил. Когда я переехал в новую школу, я попал на какое-то время в юношескую баскетбольную команду алма-атинского «Динамо» и каждый свободный день (от птиц, охоты и занятий в школе) через весь город ездил на тренировки на стадион «Динамо». Руководила нашей баскетбольной группой алма-атинская знаменитость – гигант-чеченец Уайс Ахтаев, его рост, как нам говорили, был 2 метра 14 сантиметров! И вдруг – весь город буквально «встаёт на дыбы»! (Я узнал об этих страшных событиях как раз на стадионе «Динамо», где шли тренировки.) Открылась банда убийц, которыми руководил заведующий тем самым гаражом, в котором «работал», по его словам, Стасик Уткин! Они орудовали довольно долго, разъезжая по ночному городу на гаражной «полуторке», и успели убить и ограбить десятки жертв. Суд проходил в спортивном зале моей бывшей 33-й к тому времени уже не мужской школы, и Стасику за два жестоких убийства, которые совершил лично он, «по малолетству» дали десять лет колонии строгого режима. А в январе 1959-го, всего через четыре года после суда в 33-й школе, случилась наша «яркая» поездка на Кольский полуостров, и мы с Кидом Кубасовым стояли в дверях вагона, сплошь покрытого ледяными наростами и сосульками, на станции Оленегорск (для нас конечной) и ждали, когда под нами вдоль нашего поезда пройдёт нескончаемый, как нам казалось, этап заключённых – под свирепый лай немецких овчарок и хриплый мат вертухаев-охранников. И вдруг – я до сих пор считаю этот случай одним из величайших чудес моей жизни – прямо подо мной при сполохе полярного сияния один из зэков поднял голову, и мы встретились глазами. Боже мой! Как редко в жизни я бывал так же взволнован, как в тот момент. Я буквально заорал: «Уткин!» И выпрыгнул из вагона прямо к нему в объятья. Мы оба заревели то ли от неожиданности, то ли от счастья – я уж не знаю. Но в это мгновение наступила звенящая тишина – даже собаки, по-моему, всё поняли. И – невероятная реакция командира охраны, молоденького лейтенанта. «СТОЯТЬ!» – заорал он натруженным голосом, и колонна остановилась. Казалось, лейтенант был ещё более счастлив, чем мы с Уткиным. «Вы что, родственники? – радостно улыбаясь, хрипел он. – Братья?» И Стасик Уткин сквозь слёзы выдавил: «Мы одноклассники…» И мы с ним снова блаженно заревели. Его слова услышали все – и охранники, и зэки, словом, те, кто был в радиусе нашей встречи, и тут раздались аплодисменты, как в театре! Кид вынул фляжку с водкой, и мы вчетвером осушили её «за встречу за полярным кругом»! Бог знает где! – за тысячи километров от нашей парты в 33-й школе, стоявшей всего в двенадцати шагах от моей комнаты, где я прожил целых восемь лет! И снова: КТО нас свёл? Тютелька в тютельку, как говорится! Мы только в тамбуре простояли около получаса! Да и Уткин мог пройти в первых отрядах! Получается, что больше четырёх лет мы шли разными дорогами из нашей родной 33-й мужской, чтобы оказаться в Оленегорске в семь утра кромешной полярной ночи и при случайном сполохе полумёртвого зеленоватого света встретиться глазами! Примерно через пятьдесят лет мои воспоминания о путешествии на Кольский полуостров вылились вот в такие стихи: