– Вы бы смазали чем колесо, Платон Львович, – негромко посоветовала я.

– Да чем же смазать, чем же смазать, по нашей бедности… А и то, побогаче которыи, у тех тоже скрипит, так что ничаво…

Над нами, скрежеща медленно вращающимся ротором, пролетел ржавый пепелац – я даже не очень удивилась, увидев его здесь. Скрылся за горизонтом.

– У Алексея свет Анатольича сальца спросите! – поехидствовала я. – Аль не даст?

– Когда ж ему, матушка! Он ведь, когда о благе нашем не промышляет, всё со Злым-Терраном-Кочующим-Деспóтом борется!

– А Злой-Терран-Кочующий-Деспóт – это кто?

– Как же кто? Государь-Анпиратор!

– А вы, Платон Львович, никак, оппозиционер? – насмешливо полюбопытствовала я. – Против власти выступаете?

– Что вы, матушка, как можно! Бога-то не гневите!

– Как же это у вас получается, что и один – свет очей, и другой – благодетель? Как вы примиряете в своей голове это противоречие?

– А хто энто говорить, что мы примиряем? – почти обиделся мужичонка. – Это пущай там, в лондонах да парыжах, примиряють, а нам не надоть! У нас свой Русский Путь! Государь-Анпиратор проложил! – Он даже приосанился на миг. И вдруг втянул голову в плечи, торопливо закрестился, почти затрясся: – Ой, накликал, накликал! Скачет…

В воздухе действительно нарастал нехороший гул. Тревожно посмотрев через правое плечо, я увидела в воздухе густое и всё растущее облако пыли.

Облако раздалось – из него выступила невообразимо огромная фигура металлического всадника.

Всадник мчался во весь опор наперерез дороге. Я, как заворожённая, глядела на быстро мелькающие ноги коня. Голова всадника скрывалась в облаках – или, может быть, всадник вовсе был без головы.

– СЛААЗЬ! – разнёсся по пустыне заставляющий дрожать землю трубный голос.

Платошка кубарем скатился с телеги, плюхнувшись в грязную лужу (единственную на всей пустынной части дороги – ну надо же было так!) и, не оглядываясь, побежал куда глаза глядят. Я осталась сидеть с прямой спиной: вот уж дудки!

Колоссальное копыто упало с неба чуть ли не в сантиметрах от меня, и я полетела вверх тормашками.

Почти сразу я встала и отряхнулась. Ни лошадки, ни телеги – в песке отчётливо виделся отпечаток копыта размером с хорошую воронку от артиллерийского снаряда. Или с надувной бассейн средних размеров: он быстро наполнялся водой. Всадник скрылся в облаке пыли на горизонте.

– Жалко тебя, коняшка, – сказала я, снимая с головы платок и промокая испарину на лбу. – Надеюсь, Платон Львович купит в городе другую… Так, а мне-то что делать?

Жара стояла невыносимая, хотя по-прежнему на сером небе не было ни намёка на солнце. Дорога после проезда Государя-Анпиратора исчезла: замело песком, наверное. Я скинула ватник (под ним обнаружилась вышиванка) и, выпростав ноги из сапог, опустила их в пруд, уже наполнившийся водой по самую «бровку». Зачерпнула воду и попробовала на вкус. Вода была, увы, солёной…

Помнится, моя предшественница двухвековой давности купалась в море слёз. Может быть, и мне надо так поступить?

– Нет, не надо, – раздался за моей спиной свистящий шёпот. – Грех.

Я быстро обернулась. Передо мной на хвосте стояла пустынная гюрза.

«Бояться нельзя! – приказала я себе. – Это же просто сон: ничего здесь со мной не случится!»

Вслух я спросила:

– Почему грех?

– Потомуш-што это море слёз либеральной интеллигенции.

– Не самое большое море, скажем честно… В любом случае, – вспомнила я спасительное, – слово «грех» очень изношено. Какой смысл потрясать в воздухе жупелом греха? Этим гордым и бессильным словом пользуются тогда, когда хотят бросить камень в другого человека – разве нет?

– Ты не понимаешь, деточка, – прошелестела гюрза. – Твои слова верны в мирах начиная со Святой Руси и выше. А здесь, в Нижних Грязищах, действуют совсем другие законы.

– В мирах выше? – переспросила я, чувствуя, что стою на пороге какого-то важного понимания.

– Ты ведь с Земли, верно? Вообще, живые к нам нечасто заходят.

– А если живые заходят сюда нечасто, то я могу здесь найти – уже ушедших? – догадалась я.

Змея кивнула (всем телом).

– Гюрза, видела ли ты в вашем мире Александра Михайловича?

– А зачем тебе Александр Михайлович? – ответила змея вопросом на вопрос.

– Всего лишь навсего сказать ему спасибо…

Змея свернулась клубком на песке. Слегка приподняла голову:

– Я не видела здесь Александра Михайловича. Не думаю, что он когда-либо проходил этим миром. Только разве за грехи юности… Здесь оказываются те, кто смотрел на жизнь в России как на безысходное горе и мрак. Они получают по своей вере.

– Я никогда не считала жизнь в России безысходным горем и мраком!

– Ты просто вошла дверью, которую сама открыла. Поэтому и можешь вернуться.

– А… как мне вернуться?

– Через зеркальце в кармане твоей верхней одежды. В твоём уме связь с Землёй видится как зеркальце. Сделай с ним что угодно – и тогда вернёшься. Или выбрось его – и тогда останешься здесь.

– Спасибо! – вежливо поблагодарила я и, не откладывая в долгий ящик, вынула осколок зеркальца из ватника, обмотала платком, крепко зажала в левой руке. – Я уже устала, хочу пить, ноги ломит, но… как мне узнать достоверно, не был ли в этом мире Александр Михайлович?

– Иди в столицу и спроси в Канцелярии.

– Пешком?

– Нет, не советую: ты будешь идти тысячу лет.

– Как тогда?

– Вымешать до дна!

Вышелестев последний совет, гюрза юркнула в какую-то неприметную нору в песке. Только её и видели.

Вымешать до дна – вот как! Оглянувшись по сторонам, я увидела оглоблю – всё, что осталось от телеги и лядащей коняшки.

Опустив оглоблю в мутную воду – пришлось выбраться на берег, конечно, – я принялась её методично размешивать. Вода, будто только того и ждала, с бурлением начала уходить из водоёма. Минута – и её не было.

На дне блеснула совсем небольшая шкатулка или, может быть, табакерка, тускло-золотая.

Спустившись по откосу на дно в этом своём ужасном наряде – юбочка до колена, резиновые сапоги и вышиванка – я открыла табакерку.

Из табакерки, зевая и потягиваясь, вылез крохотный старый чёрт и, ступив на песок, быстро увеличился в размерах до моего собственного роста.

Чёрт был очень натуральным: рога, хвост, копыта, седая шерсть на ляжках – и поношенный вицмундир какого-то дореволюционного ведомства. На мундире сверкнул орденок, изображающий льва внутри стилизованного солнца.

– Вам чего, сударыня? – хмуро поинтересовался чёрт. – Хотите поговорить о квадриллионе километров или об ответе Алёши Ивану?

– Сейчас как дам по шее! – прикрикнула я на него, обозлившись: с чертями я не собиралась проявлять никакой вежливости. – Мне нужно в столицу, неуважаемый.

Чёрт кисло поморщился:

– Всем нужно в столицу: что вам там всем, мёдом намазано, что ли? Есть два способа: один – по старинке, методом кузнеца Вакулы, на моём загривке. Но, знаете, не советую. Удовольствие для нас обоих ниже среднего, а ещё и свалитесь вдруг. Второй – быстро и с комфортом…

– Как угодно, согласна на второй, только поскорее, если можно!

– Тогда будьте любезны помочь старику…

Кое-как я помогла этому недоделанному фавну выбраться из воронки. Оказавшись наверху, чёрт взял кисточку своего хвоста в правую руку и проворно начертил в воздухе чертёж советского грузовика, вроде «Полуторки», но с дощатым фургоном. Чертёж на глазах твердел в воздухе, обрастая цветом и плотностью. На одном боку чёрт так же быстро начертал «Хлеб», на другом – «Пейте советское шампанское!». Открыл задние двери фургона – и издевательски-вежливым жестом пригласил садиться. Двери захлопнулись за моей спиной, мотор взревел, мы понеслись через пустыню.

«Мы» – потому что слабый свет из окошка, соединяющего кабину водителя с фургоном, позволял разглядеть ещё двух попутчиков: полуголого растатуированного бандита и субтильную старушку с ярко-рыжими кудрявыми волосами. Кого же она мне напоминала? Бандит, не теряя даром ни секунды, положил свою лапу на моё голое колено. Я сильно и хлёстко ударила его по руке, воскликнув: