(Ин. 3:7) может значить следующее: субъект рождается в подлинном смысле тогда, когда любовная устремленность преодолевает инерцию индивидуалистической самодостаточности. Когда в области желаний господствует Имя причинного начала личностной связи: Имя Единородного Слова.

В христианской традиции слово апокалипсис означает явление Имени. Любящий нас является Личностью и имеет Имя: Христос Иисус, Жених сокровенного «Я» или наших душ. Призыв любви, исходящий от Него, — необходимое условие «рождения свыше» для нашей личности — имеет историческую плоть, плоть ощутимого события.

Путь жизни и путь естества, любовь и смерть. О пути мы судим по тому, где находятся наши желания. Там рождается субъект, бессмертный или тленный. Со странной на первый взгляд динамикой «пшеничного зерна», которое должно умереть, чтобы воскреснуть. Зерно человеческой обособленности должно «истощиться» от всякого требования автономного существования, должно черпать бытие и жизнь не из желания быть независимым, но из любовного самоприношения. Чтобы человек стал бытием «кенотически» любящим, как и Бог, Который есть кенотическое «взаимосаможертвование» троицы Личностей.

Путь жизни, путь пребывания Бога в области желаемого, путь кенотической любви.

ЗЕМЛЯ ЛЮДЕЙ картина для взгляда желания. Снежный пейзаж, поезд скользит по ночной долине, шелест в тишине. Пробегающие картины, разбросанные поселки, отблески от каждого светящегося окна. За каждым отблеском крыша, мираж счастья: горячий суп, нежный поцелуй на сон, соседи, друзья и верный пес, бодрствующий на пороге.

Земля людей, не известная для взгляда желания. Возможно, что в убегающем отблеске бодрствует разрыв. Немой или открытый, как разодранная рана. Горячий суп? — да, рутинная и мучительная обязанность. Собираются грязные тарелки, которые нужно мыть — ежедневная обременительная забота. Пес, которому забыли дать поесть — «всего не успеешь». Невыносимая усталость без единого слова утешения, ласки или нежного взгляда за целый день. Так что и в кровати нежность остается неразделенной — ситуация почти комичная. Нужно упрашивать — и это смиряет. Для множества родов любовь была ради уступки, как один миг телесного наслаждения и ничего другого. Заканчивают, поворачиваются друг к другу спинами и засыпают. Похороненная жизнь, каждый день — слепой круг вращения жернова.

Земля людей, недоступная лиризму путешественника. Пейзажи, наполненные вожделениями; и поглощают ады, состоящие в том, чтобы идти вместе, не будучи друзьями, в обоюдном одиночестве. Несовпадающие чувства, разногласные желания, неуступчивые предпочтения. Они могут быть одеты в ложное чувство геройской снисходительности, благочестивого терпения, смиренного пережидания. И обнажаются в своей разодранности во вспышке гнева. Кто действительно разгадает, что значит свечение окон в ночи — сияние ли это счастья или взрыв ненависти? Ненависть преобладает. Она не считается с разбитым от усталости телом, с тем, что на дворе ночь, но стремится разодрать души, чтобы они истекли кровью. Твое и мое право не совпадают, себялюбие становится настоящей паранойей. Каждое слово имеет свою собственную логику и не способно стать диалогом. Логикой детских травм, преданной юности, неудавшихся отношений с матерью или отцом. Неизвестно, с кем мы воюем в лице другого, однако, во всяком случае, не с ним самим. Кто-то другой кроме нас должен заживить наше обездоленное «я», ответственное за наши неудачи, наши неудовлетворенные желания. Единение в единой плоти значит, что другой есть наша плоть, не переставая быть другим. Плоть наших отвергнутых желаний, жажды признания, автономности, безопасности. Поэтому мы и стремимся разодрать эту нашу «другую» плоть с животной манией.

Земля людей, вся земля — могила. Могила мечты, чаяний, надежд. Мать земля; мать природа; природа, звереющая в панике выживания, в своем противостоянии ради того, чтобы не умереть. Облицовывает в мечты спондилезы «эго», которое агонизирует, безрезультатно пытаясь предотвратить смерть. В каждодневной внешней жизни наше естество выглядит благолепно, чтобы приобрести признание, опору, благополучие. В святая же святых совместного жития ширмы убираются, и самолюбие обнажает вызывающую паранойю.

Земля людей — панорама страданий. Всегда убегающие картины, кратковременные эпизоды путешествия. Поезд безостановочно скользит мимо темных балконов, грязных задворков многоэтажек, стоящих на жалко выглядящих окраинах больших и сияющих городов. Мансарды с резкими запахами, силуэты изможденных женщин за дешевыми занавесками. На них отображаются полные и обвислые тела, искривленные конечности, плохо выкрашенные волосы. С черпаком или тряпкой в руке; транзистор урчит что-то народное; ждут вечера. Когда мужья вернутся с работы или с карточной игры, они накроют на стол, струсят скуку дня в небольшой скандал. Затем и скандал незаметно затухнет перед экраном телевизора. После этого они растянутся на кровати для того, чтобы дать немного насладиться увядшему телу — дополнить ужин и выпивку. Здесь соединено все вместе: и мука и наслаждение в одной и той же горечи безнадежного существования.

Земля людей — многообразная драма. Двуликий путь: богатство и лишения — прибрежные виды одного и того же потока смерти. На противоположном берегу вид безукоризненных кварталов, ослепительных домов, светлых вилл. Теперь фон отображает изысканную пару, с утонченными манерами, так что можно писать картину; ужинают за столом. Хрусталь, фарфор и серебро отражают взаимную благородную улыбку; вино, выбранное в богатом магазине, сопровождает мягкость беседы. У обоих «воспитание», обилие ежедневных впечатлений. Однако взгляд — неуловимый коридор пустоты, мерцание холодного расчета. Это второй или третий брак, который заканчивается приличным и мирным разводом, распределением имуществ, совершающимся без тяжб. Изящная видимость прикрывает тайны спрятанных чувств и намерений. Всегда само собой разумеющиеся тень неверия в отношения и жизненно важное и необходимое условие балансирования. В своем внешнем поведении ходят по канату, и чувство отсутствия безопасности глубоко разъедает души. На каждый случай своя маска: для выходов, для кровати, для дружеских собеседований. Когти, скрытые под перчатками, острые зубы за улыбкой.