Annotation
Беда обитателям казахской степи, если высохнет единственный на всю округу колодец…
Борис Ряховский
Борис Ряховский
СУХОЙ КОЛОДЕЦ
РАССКАЗ
Рисунки И. Харкевича
Опасно бездорожье в ночной степи. Митя сжимал баранку в руках, когда колонна обходила черные провалы оврагов, когда колесо попадало в лисью нору и станок качал мачтой, грозя опрокинуть машину. Вел колонну Нурыш, начальник отряда.
Колонна стала, стихли моторы, Нурыш сказал:
— Заночуем у чабана. Выпьем холодной воды. Здесь колодец.
Буровики шли к юрте со спальными мешками в руках. Они предвкушали ужин, вкусный чай и сон на прохладной земле.
Вышел чабан. Он заговорил с Нурышем по-казахски. Тот выслушал старика и сказал буровикам:
— Беда, здесь колодец обвалился, отара без воды.
В темноте черным пятном шевелилась отара. Появилась овца, обошла каменный выступ колодца и стала возле сухой колоды.
Чабан выслушал Нурыша, принес толстую волосяную веревку. Нурыш обвязался, прицепил к поясу фонарик. Начали его опускать в колодец.
Буровики сгрудились вокруг колодца.
Глядели в черную дыру, переспрашивали чабана: «Отец, сколько, говоришь, тут глубины?»
— Шестьдесят метров будет, — отвечал чабан.
Нурыш посигналил веревкой, его выволокли, он отдышался, стал рассказывать: «Верхняя часть колодца облицована камнем. Ниже круглые камни с дырками посередине, лежат друг на друге как баранки. Сдвинулись баранки, дырки не совпадают. Кулак мой проходит, а ведро никак не пройдет».
Дул холодный ветер, хлопала на крыше юрты кошма загнутым углом. Овцы лежали неподвижно, тяжело дышали. Сторожевые псы не поднимали голов: ослабели от жажды.
Пала роса. Белая полынь, осока-черноголовка, кустики верблюжьей колючки — все стало седым, степь затуманилась.
Овцы, что были посильнее, поднялись и стали разбредаться, лизать влажные веточки полыни. Чабан ушел в глубь отары, расхаживал там, расталкивал овец. Отыскав ягнят и вконец ослабевших овец, брал на руки, относил в сторону, чтобы не затоптали их.
Собаки пытались удержать овец в отаре.
Один лишь верблюд был спокоен. Он мерно двигал челюстями.
Буровой мастер спросил чабана:
— До соседнего колодца далеко? Самых слабых овец и ягнят мы сможем отвезти на машинах.
Чабан ответил:
— Соседний колодец поит свою отару. В нашей степи при водопое колодцы вычерпывают до дна…
Нурыш велел собираться в путь. Пыхнули, застучали машины, выбросили в степь перья света. Забегали шоферы.
Геолог Колякин забегал, замахал короткими ручками.
— Ребята, да вы что, отступились?..
Его не слушали. Он достал из рюкзака фонарик, повесил на шею. Обвязался веревкой, позвал: «Ребята, спускайте меня». Никто не откликнулся. Тогда Колякин привязал второй конец веревки к бетонному бруску, вскочил на выступ колодца — и вмиг исчез, так что его не успел задержать подскочивший Нурыш.
Подождали, подождали — нет Колякина и нет, испугались.
По команде Нурыша ухватились за веревку, стали тянуть, да так торопливо, что вмиг над выступом кладки показалась голова Колякина. В шесть рук подхватили его, поставили на землю. Он пыхтел, хрипел, издавал звуки, которым и названия нету.
— Я отвечаю за вас, Павел Петрович! — Нурыш был зол. — Вы наш гость. Вы едете с нашей колонной. Садитесь в машину.
Колякин, не отвечая, взял свой рюкзак из кузова машины, достал оттуда зубило, молоток и фонарик.
Он спустился в колодец, а буровики разошлись по машинам. Однако колонна не трогалась: у колодца оставался дядя Миша.
— Поехали! — кричали ему из кабины.
Не отзывался старый буровой мастер.
Захлопали дверцы машин, вылезали буровики, подходили к колодцу, наваливались грудью на его каменный выступ, прислушивались.
— Чего-то не слышно, — сказал с тревогой Нурыш. — Как бы не завалило…
Дядя Миша скинул куртку, поплевал на руку, предупредил: «Дерну два раза — тяните!» И стал спускаться.
Дождались сигнала, ухватились за веревку в десять рук, мигом выдернули Колякина. Он брыкался и кричал в горловину колодца: «Михаил, чего руки-то распускаешь? Я ведь сдачи могу дать!»
Из глубины колодца донеслось звяканье железа.
И дело пошло. Теперь, едва над каменным выступом колодца появлялись голова и плечи буровика, его подхватывали в десять рук и ставили на землю. Сменщик уже стоял наготове.
Невидимая, пролетела над колодцем сова и будто отделила своими крылами ночь ото дня. Восток затеплился, потянул зябкий ветерок.
Пришла очередь Колякина. Несколько толчков ногами — и Колякин очутился в пещерке. Ее освещала лежащая на боку автомобильная фара. Дном пещерки была известняковая плита. Плиту по-прежнему можно было сравнить с баранкой, — но теперь уж с баранкой обкусанной: края ее были обрублены. Ниже, во второй плите буровики вырубили глубокую яму в форме котла.
Среди обломков камня Колякин нашарил гладкую ручку кувалды и тяжелый штырь с расплющенной, сбитой набок головкой. Он нацелил штырь, ударом кувалды вогнал его в известняк.
Ахнув, провалилась середина каменной плиты. Рука с зубилом повисла в пустоте.
Колякин схватил топор, покрепче уперся ногами, наклонился и пошел тесать.
Он был мокрый от пота, когда вырубил в рыхлом известняке дырищу, — рваную, с острыми выступами. Плечи, спина, ноги — все болело, однако он довел дело до конца и ровно обтесал края.
Изнемогшего, его вытянули на свет, на ветер. Он огляделся: овцы разбрелись окрест, лежали или стояли кучками, несколько коров и лошадей замерли неподалеку с опущенными головами. Верблюд по-прежнему лежал возле юрты, жевал свою жвачку и смотрел вдаль, как бы своим видом показывая людям: глядите, вот я не доставляю вам никаких забот.
— Давайте черпать, — сказал Колякин.
Он поднял разбитые в кровь руки, подставил их ветру. Встал над верблюдом.
Чабан притащил к колодцу кольцо стального канатика и сшитый из лошадиной шкуры мешок.
Верблюд качнулся и поднял Колякина над степью.
Кожаный мешок под тяжестью своей железной крестовины полетел вниз, потянул за собой канатик.
— Скажи «хоп!» — крикнул чабан Колякину.
— Хоп! — повторил Колякин.
Верблюд двинулся прочь от колодца.
Канатик дрогнул и натянулся.
— Зачерпнуло! — закричал Колякин.
— Вода есть! — закричали буровики.
— Су бар! — закричал чабан. — Вода есть!
Могучий верблюд между тем шел и шел, удаляясь от колодца, с легкостью вытягивая мешок из глубин земли.
Блеск канатика и верблюд с седоком привлекли внимание овцы, которая была покрепче других и не лежала, а бродила неподалеку. Овца заблеяла и всполошила отару. Вожак отары, старый козел с космами на брюхе и на груди, позвал овец за собой и бросился к колодцу.
Чабан дал команду собакам остановить овец.
Овец не испугал грозный рык псов. Тогда один из псов прыгнул навстречу козлу и цапнул его за заднюю ногу.
— Чего овец не подпускаешь? — закричал Колякин чабану.
— Они последними пьют!
Колякин глядел сверху, как чабана и буровиков крутило в водовороте тел, как раскидывали они овец, пропускали к колодцу псов. Псы лезли грудью в колоду. Дышали их жаркие красные пасти.
Чабан дал псам наспех утолить жажду, а затем хватал их за загривки, отшвыривал, приказывал удерживать овец.
Налили колоду, пустили лошадей; брезглива лошадь, замутненную воду пить не станет. Пили лошади не спеша: касались поверхности воды рыхлыми губами, фыркали, посматривали вокруг.
Колякин был чуть живой — так его растрясло на пыльных горбах. Он остановил верблюда, кое-как сполз по его меховому боку.
