«Неприятели все равно пропадут, а если мы потеряем много людей, то с чем придем на границу? Не придти же нам на границу, как толпе бродяг». Стремление к победе малой кровью, стремление сберечь армию, чтобы быть сильным в результате победы над Наполеоном, а не истощить свои силы, красной нитью проходит через все планы Кутузова, и он удерживает своих генералов от форсирования и без того крайне напряженных маршей. О том, насколько напряженными были эти марши, свидетельствует нам участник войны 1812 года, военный теоретик Карл Клаузевиц.

«Никогда, – пишет он, – преследование неприятеля в большом масштабе не велось так энергично и с таким напряжением сил, как в эту кампанию…

Кутузов видел, что нелегко будет довести до границы сколько-нибудь значительные силы, но что успех кампании будет во всяком случае колоссальный; с глубокой проницательностью предугадывал он полное уничтожение противника».

Ежедневно Кутузов объезжал биваки и однажды после успешных боев появился перед стоянкой Семеновского полка. За ним ехали генералы, и гвардейцы везли трофейные знамена.

– Здравствуйте, молодцы-семеновцы! – закричал Кутузов. – Поздравляю вас с новой победой над неприятелем. Вот и гостинцы везу вам! Эй, кирасиры, нагните орлы пониже. Пускай кланяются молодцам. Матвей Иванович Платов доносит мне, что сегодня взял 115 пушек и 15 генералов. Вот, братцы, пушки пересчитать можно на месте, да и тут не поверят: в Питере скажут – хвастают.

Он подъехал к палатке командира полка и слез с коня. Кирасиры также сошли с коней, стали в круг, и трофейные знамена образовали шатер над головой Кутузова. Кто-то из офицеров на одном знамени прочел:

– «За победу под Аустерлицем».

– Что там? – спросил Кутузов. – Аустерлиц? Да, правда, – продолжал он, – жарко было и под Аустерлицем. Но умываю руки мои перед всем войском: неповинны они в крови аустерлицкой. Вот хотя бы и теперь, к слову, не далее как вчера я получил выговор за то, что капитанам гвардейских полков за Бородинское сражение дал бриллиантовые кресты в награду. Правда, и в этом я без вины виноват. Но ежели по совести разобрать, то теперь не только старый солдат, а последний ратник столько заслужил, что осыпь их алмазами, и то они все еще не будут достаточно награждены.

Полк двинулся мимо Кутузова, и крики «ура» перекатывались от батальона к батальону.

– Ура спасителю России! – кричали солдаты. Кутузов стал на лавку и закричал:

– Полноте, друзья, полноте! Что вы! Не мне эта честь, а слава русскому солдату. – И, бросив вверх шапку, возвысив голос, закричал: – Ура, ура, ура русскому солдату!

Через шесть месяцев после того, как Наполеон появился на берегу Немана и в Россию бесконечным потоком шли корпуса его полумиллионной армии, он с тысячей солдат из тех, что пошли за ним в глубину России к Москве, покидал другой берег – болотистый берег реки Березины. Остальные, кто уцелел в пути и достиг Березины, остались на ее восточном берегу в руках казаков, потому что Наполеон, перейдя реку, приказал, не заботясь о войсках, сжечь переправу, чтобы русские не могли продолжать преследование. На территории Польши, в Сморгони, он бросил толпу одичавших людей – все, что осталось от его армии, и сказал маршалам, что уезжает в Париж. Маршалы упрекали его, что он покидает их в тяжелую минуту, но император, возразив, что самое трудное позади, а гибель армии не так уж страшна, так как в ее составе было большинство солдат не французской национальности, сел в кибитку и двинулся инкогнито через Варшаву во Францию.

Через шесть месяцев после Дрездена, где Наполеон, окруженный королями и министрами Европы, мечтал о власти над всем миром, он остановил полуразрушенный экипаж у варшавского предместья – Праги – и, надвинув на глаза меховую шапку, пешком пробрался в захудалую варшавскую гостиницу.

В холодном номере с замерзшими стеклами окон, задернутых занавесками, он ждал своего посла в Варшаве – аббата Прадта. Неопрятная, заспанная служанка не умела раздуть в камине огонь, комната наполнилась едким дымом. Не было даже вина, чтобы согреться. «От великого до смешного один шаг», – говорил когда-то Наполеон, и этого смешного он боялся больше всего на свете, и первое, что спросил он у Прадта, было:

– Не узнали меня на улицах Варшавы? Страшась положения, в котором он очутился, он спрашивал у Прадта, что говорят о нем в Европе, как ведут себя Польша и Пруссия. Минутами ему казалось, что еще можно все спасти, он требовал у Прадта «дать ему 10 000 солдат», и он остановит Кутузова. Прадт ответил, что это невозможно, вновь сформированные батальоны немедленно кладут оружие при одном виде русских казаков. Наполеон снова впадал в тяжелое раздумье.

На вопрос Прадта, где великая армия, он ответил. – Великой армии больше нет.

Но и здесь не хотел Наполеон признать себя побежденным. Он говорил, что всюду побеждал Кутузова, объяснял свои неудачи холодной зимой и утешался тем, что полководец, одержавший великие победы, должен испытать и большие неудачи.

И только через несколько лет, на острове Святой Елены, когда было много времени подумать о минувшем, Наполеон высказал иную причину своего поражения в России. Он изображал это населенное храбрым, крепким народом, государство – сидящим под полюсом, прислонившись к вечным льдам, которые в случае надобности делают его неприступным.

– Нельзя не содрогаться, – говорил Наполеон, – при мысли о такой громаде, которую невозможно атаковать ни с боков, ни с тыла, тогда как она безнаказанно выступает на вас, наводняя вас в случае победы или же отступая в глубь льдов, в недра смерти и печали. Не это ли мифический Антей, с которым нельзя справиться иначе, как схватив его тело и задушив в объятиях? Но где найти Геркулеса?

В результате такой попытки гигантская империя Наполеона, охватившая 130 департаментов, выросшая за 20 лет с 24 до 75 миллионов населения, империя, провинциальными городами которой были Гамбург и Кёльн, Амстердам и Брюссель, Рим, подчинившая себе почти всю Европу, рушилась на глазах своего императора.

История показала, что Наполеон потерпел сокрушительный разгром не только под ударами русской армии, русского народа, но и потому, что народ Франции отвернулся от императора. Французский народ, народы покоренных Наполеоном стран не хотели войны с Россией и не поддерживали захватнических стремлений Наполеона. Его не спасли ни гениальность, ни громадный опыт, ни подготовленность к захватническим войнам его многочисленной армии, ибо полководец бессилен, он обречен на гибель, когда идет против воли народа.