Во время экзамена по предмету русской словесности вызвали Пушкина, и он прочел перед многочисленным собранием свои «Воспоминания в Царском Селе», во многих местах истинно прекрасные. Все слушатели почувствовали, что это не были обыкновенные, сочиненные на заданную тему стихи. Но, без сомнения, немногие внимали им с таким участием, как семидесятилетний Державин, почетным гостем сидевший на экзамене. Он, конечно, не мог без сердечного волнения слушать эти гармонические строфы: в них говорилось о Екатерине, о прошлом веке, им воспетом, о нем самом. Растроганный, он поднялся с кресел и пошел обнимать молодого поэта…

Но вот собственный рассказ Пушкина об этих незабвенных для него минутах: «Державин был очень стар. Он был в мундире и в плисовых сапогах. Экзамен наш очень его утомил: он сидел поджавши голову рукою; лицо его было бессмысленно, глаза мутны, губы отвислы. Портрет его (где представлен он в колпаке и халате) очень похож. Он дремал до тех пор, пока не начался экзамен в русской словесности. Тут он оживился: глаза заблистали, он преобразился весь. Разумеется, читаны были его стихи, разбирались его стихи, поминутно хвалили его стихи. Он слушал с живостию необыкновенной.

Наконец вызвали меня. Я прочел мои «Воспоминания в ц. с.», стоя в двух шагах от Державина. Я не в силах описать состояния души моей: когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отроческий зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом… Не помню, как я кончил свое чтение; не помню, куда убежал. Державин был в восхищении: он меня требовал, хотел меня обнять… Меня искали, но не нашли…»

Но шестнадцатилетний поэт привел в восхищение не одного Державина. Все дивились необыкновенному таланту. На большом обеде у министра народного просвещения графа Разумовского о нем шел общий говор. Все предсказывали будущую его славу. Хозяин, обратясь к Сергею Львовичу, который находился тут же, заметил между прочим: «Я бы желал однако ж образовать сына вашего к прозе». – «Оставьте его поэтом», – возразил с жаром Державин.

В это время Жуковский проездом из деревни в Петербург жил в Москве. Приятель его Василий Львович Пушкин получил из Петербурга новое стихотворение племянника своего. Сохранилось любопытное предание, что в один день Жуковский пришел к друзьям своим и с радостным видом объявил, что из Петербурга присланы прекрасные стихи. Это были «Воспоминания в Царском Селе». Он принес их с собою, читая вслух, останавливался на лучших местах и говорил: «Вот у нас настоящий поэт!»

Жуковский видал Пушкина еще в Москве ребенком; но настоящее знакомство их началось летом 1815 года, когда Жуковский приехал в Петербург и в течение лета и осени посещал Царское Село и Павловск, где читал Императрице стихи свои. Надо заметить, что в это время он был наверху своей славы. Друзья носили Жуковского на руках. Вдовствующая Государыня отменно ему благоволила.

Дом Василия Львовича Пушкина в Москве на Старой Ьасманной улице.

Жуковский полюбил, как родного, вдохновенного юношу. Он тотчас оценил всю силу его таланта. По достоверному преданию, 32-летний, уже славный и опытный поэт, видаясь с Пушкиным, нарочно читал ему свои стихи, и если в следующие свидания Пушкин не вспоминал и не повторял их, он считал произведение свое слабым, уничтожал или поправлял его. Между ними рано начались самые нежные отношения. С отеческим участием Жуковский радовался блестящим успехам Пушкина, снисходил к его увлечениям, прощал его заносчивость, берег его, заботился о нем. Сам Пушкин впоследствии называл его своим Ангелом-хранителем…

Карамзин также еще в Москве часто видел Пушкина, будучи приятелем отца его и дяди. Гениальный юноша не мог укрыться от его внимания, но это были лишь минутные встречи. Скоро представился случай к сближению их. В 1816 году Карамзин оставил Москву (уже навсегда, хотя и не предполагал того) и поселился в Царском Селе. Там, занимаясь продолжением «Истории» и печатанием первых ее томов, он приглашал к себе Пушкина, беседовал с ним, и Пушкин имел возможность слушать «Историю Государства Российского» из уст самого историографа.

Пушкин горячо полюбил Николая Михайловича и супругу его, и сделался у них домашним человеком. Как и Жуковский, Карамзин любовался молодым поэтом, предостерегал, удерживал, берег его и после спас в одну из решительных минут его жизни.

Друг Карамзина, Иван Иванович Дмитриев, живший в Петербурге несколько лет в звании министра юстиции, также почтил своим вниманием Пушкина. Столь же рано узнал Пушкина и Батюшков, часто посещавший Сергея Львовича еще в Москве и находившийся в приятельских отношениях с Василием Львовичем.

Так сближался Пушкин с лучшими нашими писателями. Они рано отгадали в нем силу гениальную и с радостным участием приняли в свой круг. В то время русская литература разделялась на два стана. Российская академия с председателем своим А. С. Шишковым, и «Беседа любителей русского слова» с Державиным, кн. Шаховским, Хвостовыми и проч., строго держась старых правил искусства, чуждались нововведений, восставали на Жуковского и Карамзина. Молодые последователи и поклонники их решились отвечать. Возник знаменитый «Арзамас», немилосердно преследовавший насмешками, пародиями, похвальными речами и пр. «Беседу» и Академию. В «Арзамасе» приняли живое участие лучшие писатели, даровитые любители словесности, и назвались именами, взятыми из баллад Жуковского, секретаря «Арзамаса».

О веселых собраниях нового литературного общества услышал в Москве страстный любитель всякого рода шуток, каламбуров и острот Василий Львович Пушкин; разумеется, он тотчас захотел принять в них участие, сам выбрал себе имя «Вот» (столь часто повторяемое в балладах) и в декабре 1815 года приехал в Петербург. Арзамасцы торжественно, с разными обрядами, приняли его и как старейшего между ними назвали старшиною «Арзамаса».

Кроме лицейских товарищей, кроме знакомств литературных, у Пушкина был особенный кружок, в котором нередко проводил он свои досуги и который состоял отчасти из офицеров лейб-гусарского полка, стоявшего в Царском Селе. Пушкина всюду любили за остроту, веселонравие, неистощимый запас шуток и всего более за стихи, – а ими он, можно сказать, бросал направо и налево. Иной стихотворец во всю жизнь не написал столько стихов, сколько Пушкин в шесть лет лицейской жизни. Сознав силу своего таланта, он решился не расточать его на произведения мелочные, и принялся за большой труд. Мы говорим о поэме «Руслан и Людмила», которой первые песни писаны в Лицее.

Понятно, что при таком направлении не могло быть порядка и больших успехов в учении формальном, в знании уроков и ответах на экзамене. Любопытны отзывы о нем профессоров: «При малом прилежании оказывает очень хорошие успехи, и сие должно приписать одним только прекрасным его дарованиям. В поведении резв, но менее противу прежнего». «Весьма понятен, замысловат и остроумен, но крайне не прилежен. Он способен только к таким предметам, которые требуют малого напряжения, а потому успехи его очень не велики, особливо по части логики». Наконец аттестат, выданный ему из Лицея, свидетельствовал об отличных успехах его в фехтовании и танцевании и о посредственных в русском языке.

Пушкин не пробыл в Лицее положенных шести лет. Зимою 1816 года в лицейском здании был пожар, и необходимые по сему случаю перестройки, вероятно, ускорили первый выпуск лицеистов, назначенный в мае 1817 года. Выпускные экзамены происходили в течение 15 дней, при многочисленной публике. Посетителям предоставлено было задавать лицеистам вопросы, что дало повод к занимательным ответам и прениям. На экзамене из русской словесности Пушкин читал сочиненное им на этот случай довольно слабое стихотворение «Безверие»: в нем говорится о сострадании, которое должно иметь к неверующему. Ответы его не были удовлетворительны. Он выпущен был 19-м, с чином X класса или гвардии офицера.