Эта информация меня озадачила. Каким образом археология связана с Пентагоном? Почему организация с исторической миссией расположена на охраняемой военной базе? На этом фоне дело становилось все более запутанным. Решив попытаться добраться до самого Центра, я поехал к его границам, но как только приблизился к зоне охраны, меня немедленно развернули. Военные, охранявшие периметр, были строги, настойчиво намекнули мне держаться подальше и отказались говорить о Хамерсоне хоть что-то.
Позже мне удалось пообщаться со знакомым в полиции, который вел расследование. Он сообщил мне кое-что очень интересное: в день смерти Хамерсона в его квартире уже побывали люди из этого самого Центра. По его словам, сотрудники Центра что-то искали. Их присутствие было настолько властным и бесцеремонным, что даже контрразведка выглядела бы сдержаннее. Шепотом он сообщил, что Хамерсон якобы похитил какой-то важный предмет и вынес его за пределы Центра.
– Может, из-за этого его и убили, – тихо предположил он. – Вероятно, кто-то очень хотел заполучить этот объект.
– Сотрудники Центра? – спросил я, пытаясь понять, что он имеет в виду.
– Нет, скорее, те, кто это заказал. Представь, в его портфеле, под кроватью, нашли сто тысяч долларов наличными.
Мой полицейский источник сказал, что свидетелей убийства нет, но на деле оказалось иначе. У одного свидетеля всё-таки удалось выведать кое-что. Это был бездомный – чернокожий мужчина с короткой бородой и удивительно яркими голубыми глазами, что зацепило взгляд с первого взгляда. Он коротал ночи на улице неподалёку от дома Хамерсона и за бутылку виски, к которой приступил так жадно, будто не пил неделю, рассказал мне свои наблюдения. «Три машины прикатили как-то к этому Хамерсону, – пояснил он, отвлекаясь только на то, чтобы жадно глотнуть. – Такие, знаешь, крутые тачки, оттуда выбрались мужики серьёзные, не из разговорчивых. Номера машин не скажу, не запомнил. Но вот один называл кого-то по имени… как же… сеньор Пасквале!»
– Сеньор Пасквале? – не удержался я от удивлённого восклицания. Бездомный уставился на меня, недоуменно хлопая глазами, не понимая, почему это меня так задело.
– Ну да, – продолжил он, чуть понизив голос, – Пасквале. Мужик такой… солидный, при галстуке, в дорогом костюме. Сигары курил, знаешь? Он с Хамерсоном в квартире поболтал, а потом вышел как-то сам не свой, злой. Может, что-то его не устроило. Пришёл с портфелем, а когда уходил – портфель уже остался в квартире. Это было позавчера. А вчера этого малого – Хамерсона – укокошили, говорят, будто бензопилой. Вся квартира в кровище, кишки наружу».
След становился всё более определённым. Выходило, что в деле замешан сам глава нью-йоркской мафии – Дон Антонио Пасквале. Но почему ему понадобилось расправиться с учёным таким изуверским способом? Пасквале был далеко не гуманистом, но его методы не напоминали такие сцены, скорее, прямолинейную разборку. Зачем же ему убивать того, кому заплатил такие деньги? Сто тысяч долларов – приличная сумма даже для такой крупной фигуры, и я задался вопросом: что же за предмет так дорого стоил, чтобы заплатить учёному за кражу, а потом ликвидировать его? Ответа на этот вопрос пока не было.
Несмотря на эти загадки, статья всё-таки вышла. Текста было немного – буквально несколько абзацев, но я сделал ставку на фотографии, зная, что визуальные образы привлекают читателей куда сильнее. И хотя я лишь слегка намекнул на возможную связь между мафией и погибшим, материал вызвал определённый резонанс. А потом случилось нечто неожиданное: на мобильный телефон мне поступил звонок.
– Слушаю, – ответил я, поднеся трубку к уху.
– Сэр Андерсон? – голос на другом конце был твёрдым, сухим и резким, с оттенком высокомерия, словно собеседник привык командовать, а не говорить. Звук этого голоса сам по себе давал понять, что его владелец жил в совершенно ином мире, на границе доступного только тем, кто способен двигаться в самых опасных кругах.
Я не привык общаться с такими людьми. Как журналист, конечно, работал с представителями криминального мира, но с такой тяжеловесной фигурой, как мафиозный дон, судьба меня ещё не сталкивала.
– Да, с кем имею честь говорить?
– Меня зовут Дон Антонио Пасквале, думаю, вы обо мне слышали…
Сердце у меня затрепетало, а пальцы на миг онемели. Честно говоря, если бы мне позвонил сам президент, я, пожалуй, не испытал бы такого напряжения. Пасквале звонил мне, и это означало, что ему что-то от меня нужно, причём вопрос этот мог оказаться смертельно важным. Сами понимаете, звонить сеньор Пасквале – это не мне идти на встречу с кем-то из мелкой шантрапы ради материала, это звонок человека, для которого такие правила, как журналистская привилегия, не существуют.
– Да, я вас знаю, – ответил я, сдержанно кивая.
– Мы могли бы поговорить?
– А если мне не хочется? – осторожно поинтересовался я, понимая, что имею дело с человеком, вокруг которого опасность буквально сгущается. Мафия – не та сфера, где отказываются от предложений без последствий.
– Я бы настаивал на встрече, – раздалось в трубке. – Думаю, вам будет интересно… как журналисту. Безопасность вам гарантирую.
Слова Пасквале внушали уверенность: такие люди редко разбрасываются обещаниями и, если сказали, что не тронут, – так и будет. Тем не менее, голос его выдал тревогу, почти страх, что вызывало беспокойство и у меня. С чего бы это главе преступного мира испытывать такое напряжение?
– Хорошо, я согласен.
– Тогда вас уже ждут.
Подойдя к окну, я увидел припаркованный у подъезда чёрный лимузин. Сеньор Пасквале не зря слыл человеком расчетливым – он уже предвидел, что я соглашусь. Оглядев подъезд, я спустился вниз и занял место в машине. Водитель и двое молчаливых охранников с хмурыми, невозмутимыми лицами не проронили ни слова. Я тоже решил не пытаться разговаривать: по их виду было понятно, что они выполняют чёткий приказ и вряд ли в курсе причин. Всё станет ясно, когда я увижу самого Пасквале.
Вскоре мы подъехали к его вилле – внушительному особняку, стоимостью никак не меньше сорока миллионов. Остановив машину, охранники быстро и без церемоний провели меня через украшенные залы в скромный кабинет, где и находился Дон Антонио Пасквале. На столе перед ним лежала газета, развернутая на моей статье. Он, видимо, не упускал из внимания ни одной новости из криминальной хроники.
Пасквале выглядел сосредоточенным и даже чем-то обеспокоенным. На его породистом лице с резкими чертами и коротко подстриженными седеющими волосами запеклась усталая тень, но напряжение выдавали холодные, пристальные глаза. Охранники удалились, и мы остались вдвоём.
– Доброе утро, сэр Андерсон, – проговорил он, жестом указывая мне на мягкое кресло. Я, не теряя возможности, сел, отметив мягкость кожаной обивки, но, вежливо отказавшись от предложенной сигары, принял кофе. Пасквале подал его сам, что было удивительно: таким людям редко приходит в голову оказывать подобные знаки уважения тем, кто может представлять угрозу их империи.
– Судя по всему, вас заинтересовал мой репортаж, – начал я, краем глаза бросив взгляд на газету.
– Вы сразу поняли, что я имею интерес к Хамерсону?
– Ну, если глава мафии платит за что-то сто тысяч долларов, значит, это что-то представляет для него интерес, – заметил я, делая глоток кофе. Пасквале нахмурился, барабаня пальцами по газете, а затем заговорил:
– Я действительно заплатил такую сумму. Но сам не знаю, что получил взамен. И это… это меня пугает.
Заявление было ошеломляющим. Чтобы напугать нью-йоркского мафиози, нужно нечто невообразимое. Эти люди, привыкшие стоять на вершине криминальной иерархии, боятся крайне редко, и единственные их "естественные" враги – это такие же, как они.
– Как так? – спросил я, не скрывая своего удивления.
– Дело в том, что заказчиком той вещицы, которую вынес Хамерсон, была не я. У меня был договор с одной дамой… влиятельной, могущественной, но совершенно неизвестной мне. Вся её репутация строилась на слухах. О связях её ходили легенды, но она так и не смогла пробиться в Центр археологических артефактов. Для неё это оказалось невозможным. Вот почему она обратилась ко мне. А я нашёл человека – своего должника, если можно так выразиться. Хамерсон. Скажу откровенно: уговаривать его было непросто. Он не хотел идти на такой шаг, хоть и задолжал мне много. Работа в Центре была для него делом, за которое он был готов умереть.
