— Вот сейчас тебя помою, остригу твои когти, покормлю тебя и Никитку…
Проснулся Илья уже утром, лежа на печи. Рядом сопел Никита. Как оказался на печи и одетый в чистое исподнее Илья не помнил, просто отключился от теплой воды и чувства безопасности, даже поесть забыл, а так хотел… Заворочался Никитка, посмотрел на Илью, сладко, с хрустом потянулся:
— Ну что, доходяжка, проснулся? Есть хочешь?
— Ага…
— Баба Нюша на столе, под тряпочкой, картошку, хлеб, квашенную капусту оставила, сказала, чтоб много не ел. Да ты и сам знаешь — тебе не в первой.
Илья спрыгнул с печки, протопал босыми ногами к столу. Сперва он напился сока квашенной капусты, думал, что нет на свете ничего вкуснее, потом по чуть-чуть отщипывал хлеб и съел одну вареную картофелину, заедая капустой. Посидел немного, глядя на все это богатство, тяжело вздохнул и полез обратно на печку.
— Как там мои в лагере…
— Нормально твои, также. Немного терпеть осталось… Скоро наши наступать начнут. — ответил Никита.
— Точно! Папка всегда отмечал день ракетный войск и артиллерии 19 ноября вместе с Иваном Михайловичем, командиром БЧ-2! А он в честь начала наступления наших под Сталинградом!
— Подпольщики передают в лагерь ножи, заточки, иногда даже пистолеты, как будут выводить за колючку — будет шанс убежать. Давай, рассказывай, как тебя опять угораздило к фрицам попасть? Где Серый? Жив?
— Да что рассказывать… — Илья немного помолчал. После того, как тебя отправили на санитарном поезде, продолжили воевать. Меня с Сережкой перевели из первого батальона в роту разведки. В одном из боев царапнуло по плечу, так пустяково, но приказали отправляться в санбат, а Сережка остался. Что с ним… Не знаю я. А меня из санбата отправили в тыл через Сталинград.
— В тыл? А как …
— Как — как! Просто! При переправе затерялся и остался в Сталинграде, чего я в тылу с царапиной забыл? Потом бились за элеватор. Тяжко пришлось… Когда стало совсем невмоготу, решили пробиваться из окружения… Взрыв был рядом, потом уже у немцев очнулся, думал — все, отвоевался, рядом со мной нашли снайперку, а я им народу нормально положил. Видать, посчитали, что не моя. Попал сюда — дальше ты знаешь… Ты лучше расскажи, как ты уцелел?
— В смысле — уцелел? — не понял Никита.
— В смысле! Ты же без сознания был, когда тебя грузили, лежачий, а когда фрицы санпоезд разбомбили, то нам сказали, что вагоны с лежачими сгорели — никого не спасли… Серый ревел в три ручья…
Никитка помолчал:
— А я и не знаю, кто меня спас. Очнулся только в доме у тех братанов, что нас у железной дороги встретили — «Босоногого гарнизона».
— Врешь! Не может быть! — удивился Илья.
— Больно надо мне, врать — то… — и Никита рассказал о том, что случилось с ним за эти почти два месяца.
Пришла баба Нюша. Посмотрела на проснувшихся ребят на печи:
— Давайте, слезайте, умывайтесь. Никита, ешь быстренько и тебе уже к Авдеичу пора. А ты, Илюша, поел?
— Да, баба Нюша, поел чуток час — два назад, одну картошку с капустой и чуть-чуть хлеба.
— Ай, молодец! Теперь еще одну можно. Давай, ешь и снова на печь — набирайся силенок, грейся. А одежу твою я выбросила: дырявая вся, да и со вшами. Я тебе сыночка моего младшенького одежу дам, он чуть покрупнее тебя, она ему не понадобится…
Мост.
Илья продолжал жить у бабы Нюры, он быстро восстанавливался: две недели с более-менее нормальным питанием, в тепле, дали о себе знать. И Никитос не забывал — приносил продукты «проглоту». Илья уже неделю делал зарядку, колол дрова, таскал воду — помогал по хозяйству, в свободное время отжимался, подтягивался, короче, занимался физподготовкой.
19 ноября даже в Калаче был слышен гул канонады начавшегося нашего наступления.
Утром 21 ноября прибежал Никита и сразу начал делиться информацией:
— Дядя Сеня узнал, что наши подходят с другой стороны Дона. Им нужно любой ценой захватить мост. Охрану моста усилили пехотой: там теперь и немцы, и румыны, и ТОДДовцы, и наши полицаи. Пушек или танков не заметил. Меня через него не пропустили, развернули обратно. Там растопырились на скользкой дороге итальянские грузовики из транспортной колонны — она доставила в Сталинград зимнее обмундирование для 6-й армии и отставшие I батальон 21-го панцергренадёрского полка и рота 40-го танкосапёрного батальона — это из того, что я услышал по их ругани между собой. — ухмыльнулся Никита. — Дядя Сени и Валя готовятся уходить с немцами в тыл, на юг, их тоже через мост не пускают, будут там работать, тем более, что рука у Вали зажила и я им, как радист, уже не нужен. А теперь о главном — мне поставили задачу: пробраться на другой берег, встретить наших и провести к мосту так, чтоб тихо и без особого ущерба захватить мост.
— Ты что, предлагаешь плыть? На улице снег и мороз! Да и на реке уже ледок стал. 80 метров это не много, я больше плавал, но я сейчас дохлый, да и лед не даст плыть… А ты точно не доплывешь… Помню, как ты летом пузыри пускал.
— Так что делать — то?
— Не знаю, что делать… Над рекой фрицы «люстры» вешают? — поинтересовался Илья.
— Вешают, но редко. Лодку засекут, еще и найти нужно, эту лодку.
— Не лодку… ладно, попробуем.
22 ноября около 3 часов утра капитана Симчука разбудил ординарец Васильев: находящиеся в боевом охранении рядовой Лесков и ефрейтор Скворцов сообщили, что задержали двух идущих в расположение части, в сторону станицы Качалинской.
Капитан Симчук вспомнил черта и еще кого-то, протер глаза, плеснул в лицо холодной водой и скомандовал:
— Давай их ко мне! Послушаю…
Через две минуты в комнатенку к капитану завели двух мальчишек, и у капитана «отпала» челюсть, он посмотрел на ефрейтора Скворцова:
— А он так и пришел, голый?
Илюха не был голый, но для морозной погоды, что стояла в ноябре 1942 года в Сталинградской области это было равносильно, что голый — он был в исподнем: кальсонах и нательной рубашке, на ногах, вместо обуви были намотаны какие-то тряпки…
— Васильев! Быстро горячего питья и еды! А ты, — он обратился к «голому» Илюхе. — Давай садись ближе к буржуйке и закутайся в мой полушубок!
— Товарищ капитан! Я не замерз. Выслушайте нас, мы с той стороны Дона…
Вечером, как стемнело, ребята, с благословеньем бабы Нюши, выпросив у нее две простыни и взяв две не толстые доски от сарая, длинной метра по два и шириной около полуметра, двинулись на север от Калача. Пройдя пару километров, подошли к Дону, который уже покрылся ледком. Немцы запускали осветительные «люстры», но не часто, раз в 20–39 минут — можно было успеть переправиться. Илья осторожно сделал шаг на лед, второй шаг — лед выдержал.
— Ну, что, пошли! — шутканул Илья.
— Совсем сдурел! Да лед на середине — тонюсенький! — удивился Никита.
— Шутю я! А вот теперь не шучу: на плечи завязываем простыни, укладываем доски на лед и пытаемся на них переползти на другой берег. Повисает люстра — лежим на льду, потухает — ползем дальше. Если провалимся… то — провалимся. Думаю, сразу под лед затянет и все…
— Тогда я первый — я легче, — сразу все понял Никита.
— Давай, Кукушонок… — не стал спорить Илья, тем более это было разумно и правильно.
Никита провалился почти у самого берега. Лед здесь был тонкий, видимо, из-за того, что в этом месте бил ключ. Илья даже не успел испугаться или как-то отреагировать, Никита встал на ноги — до дна было меньше метра, только вот промок до нитки…
— Выбирайся на берег! Бегом в тот овражек! Снимай с себя все! — скомандовал Илья. — Я сейчас пройду немного выше полыньи.
Пришлось проползти на 20 метров больше, Илья полз изо всех сил, это заняло 2 минуты. Наконец-то оказался на берегу, побежал к Никите. Никита успел снять телогрейку, свитер и ботинки — его колотило от холода. Илья помог ему снять рубаху, штаны, подштанники, майку — стал растирать вытащенной из вещмешка запасной портянкой, поставив на свою телогрейку. Растер, стал раздеваться сам. Одел на Никиту свой свитер, свои штаны, намотал портянки, одел сапоги, нахлобучил шапку и завершил переодевание, отдав телогрейку и закрепив простыню. Вещмешок Никиты промок и был бесполезен. Портянками Илья обмотал себе ноги, разрезал ножом свой вещмешок на полосы — обмотал, закрепил портянки. Еду и нож засунул в телогрейку Никите:
