– Я услышала, как вы вышли во двор. Увидела вас из окна и подумала, что, наверно, стоит спуститься.

– Как насчет тостов? – спросил я.

Против тостов она ничего не имела, так же как и против поджаренного бекона. Пока я готовил, она оглядывала мою по-спартански обставленную кухню и наконец задала висевший в воздухе вопрос:

– Вы не женаты?

– Развелся.

– И, похоже, довольно давно.

– Совершенно верно, – усмехнулся я. Женился, раскаялся, развелся. И не спешил повторять ошибку.

– Не могли бы вы одолжить мне какую-нибудь одежду, в которой я буду выглядеть не слишком странно?

– Ну… Свитер, джинсы… Устроит?

– С серебряными туфлями это будет смотреться изумительно! – сказала она.

Я сел за стол рядом с ней и стал пить кофе. Лицо у нее было не столько красивое, сколько миловидное – его прелесть заключалась не в чертах, а в красках и в выражении. Брови и ресницы – рыжевато-русые, глаза – светло-карие, губы без помады – нежно-розовые.

Я начал понимать, что в ее манере держаться нет ничего агрессивного. Она просто не позволяла никому относиться к себе покровительственно или принижать ее лишь потому, что она – женщина. Неудивительно, что некоторым мужчинам это не нравится. Но ее коллеги наверняка считают ее надежным товарищем.

– Мне очень неудобно, что с лошадью так получилось, – сказал я.

– Ну еще бы!

Но она, похоже, совсем на меня не сердилась – хотя и могла бы.

– Могу ли я чем-нибудь искупить свою вину?

– Например, отвезти туда, куда мне надо?

– Пожалуйста!

Она задумчиво жевала тост с беконом.

– Ну… мне нужно позаботиться о своей машине. Вернее, о том, что от нее осталось. А потом я буду вам очень обязана, если вы отвезете меня в Гатвик.

– Так вы там работаете? – удивился я.

– Нет. В Хитроу. Но в Гатвике я могу нанять машину. Специальные скидки для работников аэропортов.

Она резала тост правой рукой, и я увидел, что она морщится.

– Вам сегодня на работу? – спросил я.

– Голос у меня в порядке, – ответила она. – Но, может, и не придется. Я сегодня на подмене с четырех дня до четырех ночи. Это значит, что я просто должна быть у себя дома на случай, если кто-то заболеет или не сможет прийти.

– А часто приходится подменять?

– Нечасто. Обычно просто сидишь дома и скучаешь.

Она пила кофе, держа чашку в левой руке.

– А вы? – спросила она. – Чем вы занимаетесь?

– Я барышник. Лошадьми торгую.

Она наморщила лоб.

– Моя тетушка говорит, что все барышники – мошенники.

Я улыбнулся:

– Крупные фирмы ей бы спасибо не сказали.

– А вы на крупную фирму работаете?

Я покачал головой:

– Нет, я сам по себе.

Она доела тост и выудила из кармана моего халата пачку сигарет.

– Ну, вы хотя бы курите, – сказала она, щелкая моей зажигалкой. – Я их нашла у вас в спальне… Надеюсь, вы не возражаете?

– Берите что хотите! – сказал я.

Она посмотрела на меня в упор. Глаза ее насмешливо блеснули.

– Услуга за услугу! Помните того человека из джипа?

– Такого забудешь, как же!

– Он ехал со скоростью примерно миль сорок в час, пока я не попыталась его обогнать. Но когда я поравнялась с ним, он прибавил скорость.

– Один из таких…

Она кивнула:

– Один из таких. Я нажала на акселератор и обогнала его, и ему это не понравилось. Он висел у меня на хвосте, мигал фарами и вообще вел себя как последний идиот. Если бы он меня не отвлекал, я бы, может, эту лошадь и раньше заметила. Так что он виноват не меньше вашей лошади.

– Ну спасибо! – сказал я.

Мы улыбнулись друг другу, и внезапно все невысказанные вопросы повисли между нами над столом, засыпанным крошками…

И в этот деликатный момент ввалился Криспин со всей чувствительностью бронетранспортера. Дверь кухни с треском распахнулась, и он вошел – помятый, небритый, больной с похмелья и изрыгающий ругательства.

– Куда ты захреначил виски, черт бы тебя побрал?

Софи посмотрела на него со своим всегдашним спокойствием. Криспин ее, похоже, просто не заметил.

– Ты, ублюдок, если ты мне его не отдашь, я тебе пасть порву, понял?

Вся беда в том, что он говорил это почти серьезно.

– Ты его вечером допил, – ответил я. – Пустая бутылка в мусорнице.

– Брешешь ты все! Если ты его вылил, я тебя придушу, ей-богу!

– Ты его сам вылил, – сказал я. – Себе в глотку. Выпей лучше кофе.

– Забей этот кофе себе в задницу! – И он принялся бродить по кухне, рывком распахивая шкафчики и полки и заглядывая внутрь. – Где оно? – повторял он. – Куда ты его засунул, ты, дерьмочист?

Он схватил пачку сахара и швырнул на пол. Бумага порвалась, и сахар рассыпался льдистым холмиком. Криспин достал несколько жестянок, чтобы заглянуть за них, и вместо того, чтобы поставить на место, тоже швырнул на пол.

– Джонас, я тебя убью!

Я сварил ему кофе и поставил кружку на стол. Вслед за сахаром и жестянками на пол полетели пакет риса и пачка кукурузных хлопьев.

Он завершил поиски, яростно захлопнув дверцу последнего шкафчика, сел за стол и потянулся за кофе. Рука у него тряслась, как у девяностолетнего старика.

Тут он в первый раз обратил внимание на Софи. Медленно поднял глаза и уставился ей в лицо.

– Блин, а ты кто такая?

– Софи Рэндольф, – вежливо ответила она.

Криспин прищурился.

– Че, Джонас, девочку себе завел?

Он развернулся ко мне. От этого движения у него, видимо, снова закружилась голова, и его затошнило. Господи, хоть бы его не вырвало прямо тут! Такое уже бывало…

– Ублюдок ты, Джонас, – сказал он. – Чего тебе стоило попросту попросить меня убраться? Я бы убрался. Нет, надо было меня напоить!

Из глаз у него хлынули пьяные слезы. «Всегда одно и то же, – подумал я. – Сейчас он будет себя жалеть, потом начнет оправдываться…»

– Ты сам напился, – сказал я.

– Не надо было подсовывать мне виски! – сказал он. – Это ты во всем виноват.

– Ты прекрасно знаешь, что никакого виски я тебе не подсовывал.

– Ага, ты просто поставил его на стол и оставил, чтобы я его нашел. Это что, не называется «подсунуть»?

– Ты еще скажи, что оно в саду на яблоне выросло. Ты сам пошел и купил его.

– Я же говорю тебе, что я его не покупал! – с негодованием возразил Криспин. – Я просто нашел его на столе!

Ему удалось донести кружку до рта, не расплескав содержимого.

Я поразмыслил. Если он все-таки, вопреки очевидности, говорит правду, кто-то явно хотел сделать ему большую гадость. Но, насколько я знал, настоящих врагов у него не было – разве что уставшие от него старые знакомые, которые, завидев его, переходили на другую сторону улицы и прятались в подъездах. Нет, скорее всего купил бутылку, а теперь хочет свалить вину на кого-то другого. Те времена, когда я верил каждому его слову, прошли безвозвратно.

– Как бог свят, Джонас, оно тут, на столе, стояло! – Он пролил еще пару слезинок. – Ты мне никогда не веришь!

Он выпил половину кружки.

– Я виски никогда не покупаю, – сказал он. – Такое дерьмо!

Когда на него находило, он мог пить что угодно. Один раз он ужрался мятным ликером.

Он продолжал ныть на тему, что я ему не верю, пока не разозлился по-настоящему. Внезапно он неуклюже размахнулся и запустил кружкой в стену. Кружка разлетелась вдребезги, по стене потекли коричневые струйки кофе.

Он встал, опрокинув стул и злобно набычившись.

– Дай мне денег!

– Слушай, Криспин, иди лучше проспись…

– Ублюдок! Мне надо выпить! Святоша проклятый! Ты ни черта не понимаешь, просто не хочешь понять! Это ты спер мое виски! Дай мне денег, и можешь идти в задницу!

Софи Рэндольф прокашлялась.

Криспин резко развернулся к ней, готовый встретить в штыки любое возражение, и его снова затошнило. По крайней мере у него хватило самоуважения на то, чтобы не блевать ей в лицо: он выбежал во двор, и до нас донеслись характерные звуки. Тоже неприятно, конечно…