Этот день был похож на любой другой с тех пор, как Грас пришел в монастырь I. Вместе с другими монахами его подняли с постели пораньше для утренней молитвы. Затем он позавтракал. Как обычно, блюдо было сытным, но пресным. Неофрон и другие повара либо никогда не слышали о специях, либо они им не нравились, либо не могли позволить себе добавлять их в ячменную кашу. После завтрака Грас отправился на кухню, чтобы вымыть глиняные миски, кружки и роговые ложки.

Молитва и работа чередовались в течение дня, работа преобладала. После того, что казалось не таким уж долгим, настало время ужина. Как обычно, немного сосисок все-таки отправилось в кашу на ужин. Как и немного фасоли и гороха. Кружка эля, которой все это запивали, была больше, чем на завтрак, — недостаточно, чтобы напиться, но достаточно, чтобы снять напряжение после неудачного дня. "Грас" был неплох, но тоже стал лучше.

Большую часть времени Орталис в обеденном зале держался как можно дальше от Граса. Это устраивало Граса так же, как и его сына. Однако этим вечером Орталис предпочел сесть напротив него. "Нам следовало бы поесть получше этого", - пожаловался Орталис.

Грас пожал плечами. "Этого достаточно. Даже если бы это было не так, зачем ты мне об этом рассказываешь? Я не могу изменить ситуацию так или иначе".

"Но я могу, клянусь зубцом Олора!" Сказал Орталис — возможно, сомнительная клятва для монастыря. "Я никогда не тратил свое время в архивах или в лесу, если уж на то пошло. Когда я отправлялся на охоту, я выходил убивать тварей, и я это делал. Я мог бы сделать это снова ".

"Может быть, ты мог бы", - сказал Грас. Ансер никогда не жаловался на талант Орталиса, только на его умение определять, когда следует проявлять кровожадность. Еще раз пожав плечами, Грас продолжил: "Тем не менее, я не тот, кто должен указывать тебе, что ты можешь, а что нет. Если вы хотите убедить кого-нибудь отпустить вас, аббат - ваш человек ".

"Он не станет меня слушать", - презрительно сказал Орталис. "Он подумает, что я пытаюсь сбежать".

"Он мог бы", - согласился Грас. "Знаешь, мне приходила в голову та же мысль".

"Почему это должно быть? Ты сам сказал мне — я здесь навсегда", - сказал Орталис. "Мы все здесь. Я к этому уже привык".

Казалось, он не привык к этому. Его голос звучал подозрительно сердечно, как у человека, говорящего то, что, по его мнению, окружающие хотели услышать. Грас отхлебнул из своего эля. Это было хорошо; монахи, которые его варили, действительно знали, что делали. Он сказал: "Еще одна вещь, которую я вам сказал, это то, что это не в моих руках. И это не так. Единственный, кто может сказать вам "да" — или даже "нет" — это Пипило ".

"Тогда я поговорю с ним. Он поймет смысл", - сказал Орталис. Он сделает то, что я от него хочу, - вот что он, вероятно, имел в виду под этим. Он никогда не мог отличить то, чего он хотел в данный момент, от того, что было правильным.

Грас не был чрезмерно удивлен, когда Пипило подошел к нему несколько дней спустя и сказал: "Ваш сын обратился ко мне по поводу возможности отправиться на охоту за кладовой. Он действительно такой хороший лучник и охотник, как о себе говорит?"

"Я не знаю, насколько хорош, по его словам, он был, но он довольно хорош, да", - ответил Грас.

"Он действительно говорил так, как будто знал, о чем говорил", - признал аббат. "Это, конечно, только одна часть рассматриваемого вопроса. Другой вопрос: если бы он вышел за стены, было бы у него искушение отказаться от своей монашеской рясы и попытаться вернуться в светский мир?"

Конечно, он бы так и сделал, подумал Грас. Все, что он сказал, было: "Боюсь, мы двое отдалились друг от друга. Я не могу быть справедлив, осуждая его, и поэтому не буду пытаться. Ты должен решить это сам ".

"В любом случае, ты честен", - сказал ему Пипило.

"Во всяком случае, в большинстве случаев — когда это кажется хорошей идеей", - сказал Грас. "Вы были женаты до того, как пришли сюда?"

"Я был". Пипило кивнул.

"Ну, тогда." Грас остановился, как будто больше не нужно было ничего говорить. Судя по тому, как Пипило рассмеялся, он сказал достаточно.

В конце концов, настоятель решил не отпускать Орталиса на охоту. Если бы Грас был в его сандалиях, он решил бы то же самое. Орталис обвинил его в этом. Грас ожидал этого, хотя и не всей силы ярости своего сына. Подбежав к нему во дворе монастыря, Орталис закричал: "Ты держишь меня взаперти в этой вонючей тюрьме!"

"Я не имел никакого отношения к тому, что ты попал сюда". Грас посмотрел на Орталиса свысока — нелегко, когда его сын выше. "Ты не можешь сказать то же самое о том, как я сюда попал. Ты слышишь, как я жалуюсь на это?"

"Нет, но ты слабоумный или что-то в этом роде". Простая правда не могла смягчить возмущение Орталиса. "Ты сказал надзирателю —"

"Аббат, и тебе лучше запомнить это, иначе он заставит тебя пожалеть".

Орталис закатил глаза. "Кого волнует, как ты его называешь? Дело в том, что старый негодяй не позволяет мне выходить. Я знаю, что он говорил с тобой об этом. Какая еще у него могла быть причина держать меня здесь, кроме той, что ты ему сказал?"

"Может быть, у него есть собственные глаза, чтобы видеть?" Предположил Грас.

"Что ты имеешь в виду?"

"Любой, у кого есть глаза, знает, что ты взлетишь на воздух в мгновение ока, если выйдешь за стены", - сказал Грас более терпеливо, чем он сам думал, что это возможно. "Пипило не нуждается во мне, чтобы говорить ему это. Ты говоришь ему это сам, каждый раз, когда дышишь. Если хочешь знать, что я ему сказал, спроси его сам. Я уверен, что он расскажет вам правду ".

"Полагаю, ты скажешь мне, прежде чем я выбью кое-кому зубы", - прорычал Орталис.

Грас нанес своему сыну несколько побоев. Они не сделали того, на что он надеялся. Возможно, ему следовало начать раньше и дать больше. С другой стороны, возможно, ему вообще не следовало начинать. Если бы они с Орталисом подрались сейчас, Орталис, вероятно, смог бы победить его. "Ты не поверишь мне, даже если я поверю", - сказал он.

"Испытай меня", - сказал Орталис. Грас пересказал разговор с настоятелем так точно, как только мог. Орталис фыркнул и снова закатил глаза. "Ты прав. Я тебе не верю". Вместо того, чтобы замахнуться на Граса, он умчался прочь.

Петросус подошел к Грасу. "Он очаровательный парень, не так ли?" - сказал бывший министр финансов.

"Он мой сын", - ответил Грас. "Я привязан к нему, каким бы он ни был. Ты привязал к нему свою дочь, когда не был обязан. Что это говорит о тебе?" И она влюбилась в него так, как никто другой в мире не смог бы. Что это говорит о ней?