Менедем ответил по-гречески: “Это дом Закербала, сына Тенеса, торговца тканями?”

Пауза внутри. Собака продолжала лаять. Затем, очень внезапно, она прекратилась с визгом, как будто кто-то пнул ее. Из-за двери донеслось одно слово на греческом с сильным акцентом: “Подожди”.

Менедем ждал. После того, как прошло, как ему показалось, слишком много времени, дверь открылась. Невысокий, широкоплечий, мускулистый мужчина выглянул на него. “Я Закербал. Кто ты и чего ты хочешь?” спросил он. Его греческий был значительно лучше, чем у его раба.

“Я Менедем, сын Филодемоса с Родоса”, - начал Менедем.

“А. Парень с торговой галеры”. Закербал кивнул. Его тяжелые черты осветились улыбкой. “Ты в эти дни в гостинице Седека-ятона, не так ли? Скажи мне, его жена уже пыталась затащить тебя в постель?”

“Зевс!” Пробормотал Менедем, уставившись на торговца тканями. Мгновение спустя он понял, что лучше бы он поклялся крылатоногим Гермесом, посланником богов и богом слухов. Он взял себя в руки настолько, чтобы склонить голову в знак согласия и сказать: “Да, это верно, лучший из лучших. Э-э-э... как ты узнал?”

“Купцы слышат о купцах, мой господин”, - ответил финикиец. “Я подумал, не могли бы вы навестить меня. Или вы имели в виду жену трактирщика?" В Сидоне она не секрет, поверь мне. Но заходи. Выпей со мной вина. Поешь фиников и изюма. Покажи мне свои товары. Что у тебя там?”

“Шелк с Коса, лучшая ткань в мире”, - с гордостью сказал Менедем.

“Я знаю об этом. Я с удовольствием посмотрю на это”, - сказал Закербал. Реакция была вежливой, заинтересованной, но меньшей, чем надеялся Менедем. Был ли Закербал таким искусным торговцем? Или дело было в том, что, никогда не видев шелка, он не знал, насколько это великолепная ткань? Менедем надеялся на последнее.

Он последовал за финикийцем во двор его дома: двор, довольно голый по эллинским стандартам, поскольку там не было сада. Собака зарычала и бросилась на Менедема, но цепь остановила ее. Закербал заговорил на своем собственном гортанном языке. Слуги принесли табуреты и увели собаку. Они принесли таз с водой, в котором Закербал торжественно омыл руки. Менедем последовал примеру хозяина. Последовали закуски. Вино было довольно хорошим. “Откуда это взялось?” Спросил Менедем.

“Библос, мой господин”, - ответил Закербал.

По финикийскому обычаю, он подавал вино чистым. Это придавало ему концентрированный букет, который не уступал ни одному из когда-либо известных Менедему, даже лучшим хианским и тазийским винам. “Очень хорошо”, - повторил он. Его вкус не совсем соответствовал этому чудесному цветочному букету, но его более чем стоило выпить: на самом деле, достаточно хорошего, чтобы заставить Менедема задуматься, не раздобыть ли ему немного и не привезти ли его обратно на Родос.

Вместе с вином раб Закербаля принес инжир, финики, изюм и шарики из сушеного нута, обжаренные в оливковом масле и посыпанные тмином. Менедем нашел их очень вкусными, но достаточно острыми, чтобы утолить жажду. Он выпил еще вина, чтобы проглотить его.

Закербал приветливо болтал о пустяках, пока его гость ел и пил. Вскоре торговец тканями сказал: “Возможно, вы будете так добры, мой господин, показать мне немного этого знаменитого шелка Коан, который у вас есть. Твой слуга слышал о ней и был бы рад узнать ее качество ”.

“Я был бы счастлив, благороднейший”, - ответил Менедем. Его руки были тверды, когда он расстегнул ремни из сыромятной кожи, которыми был закрыт один из его кожаных мешков. Его рассудок тоже был тверд, или он думал, что так оно и есть. Он не был настолько глуп, чтобы налить себе много несмешанного вина, тем более когда перед ним был дилетант. Он достал рулон тончайшего, тончайшего шелка, который у него был, и поднес его к солнцу, чтобы Закербал мог увидеть, насколько он был почти прозрачен. “Представьте себе прекрасную женщину, одетую - или почти одетую - в такие одежды”, - сказал он финикийцу.

Закербал улыбнулся. Что бы он ни воображал, ему это нравилось. Он потянулся к шелку, но вежливо остановился, прежде чем прикоснуться к нему. “Могу я это пощупать?” он спросил.

“Конечно”. Менедем протянул ему прекрасную, превосходную ткань. “Во всем мире нет ничего подобного”.

“Возможно”, - вот и все, что сказал Закербал. Его пальцы прошлись по ткани так деликатно, так осознанно, словно исследовали тело той воображаемой женщины. Он поднес шелк к лицу, чтобы видеть сквозь него, даже дышать через него. Опустив его, он кивнул Менедему. “Это хорошо. Это очень хорошо. Однако я должен сказать тебе, мой учитель, и я не хочу тебя обидеть: я видел и получше.”

“Что? Где?” Менедем взвизгнул. “Нет ткани лучше, чем шелк Коан”. Он слышал множество уловок для снижения цен. Это должна была быть еще одна. “Если у тебя получилось лучше, о дивный”, - немного сарказма мог заметить или не заметить Закербал, - ”пожалуйста, покажи это мне”.

Он уверенно ожидал, что финикиец скажет, что он только что продал ее, или что он видел ее в позапрошлом году в другом городе, или приведет какой-нибудь другой предлог, чтобы не производить ее. Вместо этого Закербал снова окликнул раба, произнеся несколько арамейских гортанных звуков и шипений. Раб поклонился и поспешил прочь. Закербал повернулся обратно к Менедему. “Будь так добр, подожди всего один момент, мой господин. Тубалу принесет это”.

“Хорошо”. Менедем осторожно отпил еще вина. Действительно ли Закербал верил, что у него есть ткань тоньше, чем шелк Коана? Менедем вскинул голову. Варвар не мог этого сделать. Или, если бы он сделал, он должен был ошибаться.

Тубалу потребовалось значительно больше времени, чем было обещано. Менедем начал сомневаться, вернется ли он вообще. Но он вернулся, неся в руках приличных размеров рулон ткани. Он носил ее так нежно, словно это был младенец. Несмотря на это, Менедем повернулся к Закербалу в недоумении и раздражении. “Я не хочу проявить неуважение, лучший, но это всего лишь лен, и к тому же не самый лучший лен”.

Финикиец кивнул. “Да, это всего лишь лен. Но это также всего лишь прикрытие для того, что находится внутри, точно так же, как твои кожаные мешки прикрывают твой шелк Коан и сохраняют его в безопасности.” Он взял рулон полотна у Тубалу так же осторожно, как раб нес его. Развернув ее, он извлек из нее ткань, которую она скрывала, и протянул Менедему. “Вот. Посмотри своими собственными глазами, своими собственными пальцами”.

“Оооо”. Тихое восклицание Менедема было совершенно непроизвольным. Впервые он точно понял, что почувствовал Соклей в тот момент, когда увидел череп грифона. И здесь перед эллином впервые предстало нечто совершенно неожиданное и в то же время совершенно изумительное.

Менедема не слишком заботил череп грифона. Нужно было любить мудрость ради нее самой больше, чем он, чтобы прийти в восторг от древних костей, какими бы необычными они ни были. Это… Это было по-другому.

Он показал Закербалу самый лучший шелк Коан, который у него был. По сравнению с тканью, которую показал ему финикийский торговец, эта ткань могла показаться почти грубой шерстью. Здесь казалось, что кто-то за ткацким станком сумел вплести нити воздуха в ткань. Нежный голубой цвет краски только усилил сходство, поскольку напомнил ему о цвете неба в прекрасный весенний день.