“Почему?” Спросил Соклей. “Разве изучение того, что грифон на самом деле был настоящим зверем, а не чем-то из легенды, не является достойным дополнением к естественной философии?”

“Было бы, да, если бы кости продемонстрировали это вне всякого сомнения”, - пренебрежительно сказал Теофраст. “Но, поскольку они так часто двусмысленны - мягко говоря - и поскольку у нас их здесь перед глазами нет, это, несомненно, лишь одно из многих возможных толкований. Вы не согласны?”

Он улыбнулся, как будто был уверен, что Соклей не может сделать ничего, кроме как согласиться. Без черепа грифона в руке Соклей мог только улыбнуться в ответ. Будь у Теофраста череп, он, возможно, сказал бы то же самое. Что означали старые кости, его, похоже, не очень интересовало. Если бы Теофраст сказал то же самое, Соклей испытал бы искушение проломить череп о его голову.

При таких обстоятельствах ему пришлось отомстить другим способом. Они вернулись к дому средних размеров, где располагался Ликейон; это было недалеко от дома полемарха, афинского чиновника, отвечающего за военные дела, - человека, чья работа была гораздо менее важной, чем в былые дни. Раб принес вино, когда они сидели на каменной скамье во внутреннем дворе. Теофраст сказал: “И что ты хочешь за папирус, который ты был так любезен принести нам?”

Он уже совершил ошибку, признав, что Ликейону крайне нужны письменные принадлежности. И он совершил ошибку, поставив копию Соклея. Сочувствие, которое Соклей, возможно, испытывал - испытывал - к месту, где он учился, вспыхнуло и погасло, когда Теофраст не проявил интереса даже к тому, чтобы услышать что-либо об украденном черепе грифона. И поэтому он ответил: “По четыре драхмы за рулет, благороднейший”.

“Что?” Теофраст взвизгнул. “Это грабеж! Большую часть времени это стоит всего треть от этой суммы”.

“Мне жаль, наилучший”, - ответил Соклей. “Признаюсь, меня ограбил поставщик, который мне это продал” - что было правдой - ”и я не могу надеяться на меньшую прибыль” - что было меньше, чем правдой.

“Ограбление”, - повторил Теофраст.

“Мне жаль, что ты так думаешь”, - сказал Соклей. “Я действительно должен жить, как ты сам сказал. Если вас не устроит моя цена, мне лучше поговорить с людьми в Академии. Я хотел сначала прийти к вам из-за привязанности, которую я испытывал к этому месту, но...” Он пожал плечами.

“Академия?” Теофраст выглядел как человек, почуявший запах тухлой рыбы, когда услышал название другой ведущей школы Афин. “Ты бы не стал иметь с ними дела? В любом случае, ничего из того, что они выяснят, не стоит записывать.” Соклей только пожал плечами. Теофраст сердито посмотрел на него. “Что ж, совершенно очевидно, что вы не сохранили всех идеалов, которые мы пытались вам привить”.

Соклей снова пожал плечами. Теофраст покраснел. Соклей получил свою цену.

Протомахос помахал на прощание своим домашним рабам, а также Менедему и Соклеосу. “Приветствую вас всех”, - сказал он. “Рано или поздно я вернусь с венками и лентами на голове и факелоносцем, освещающим мой путь домой. Завтра утром у меня будет болеть голова, но время, которое у меня есть сегодня вечером, должно того стоить ”. Он вышел за дверь.

Один из его рабов сказал другому: “И он всех разбудит, когда вернется домой, стуча, чтобы его впустили”.

“Разве не так всегда бывает?” ответил второй раб. Они оба говорили по-гречески. Может быть, они родились в рабстве и не знали другого языка, или, может быть, они приехали из разных стран и имели общим только греческий.

Менедему было все равно, сколько шума наделал Протомахос, когда, пошатываясь, вернулся домой после симпозиума. Его заботило только то, что родосский проксенос ушел из дома и не вернется в течение нескольких часов. Если хоть немного повезет, он сможет прокрасться в комнату Ксеноклеи.

“Не будь глупой”, - прошептал Соклей, когда они стояли во внутреннем дворе.

“Я бы и не подумал быть глупым”, - ответил Менедем, тоже тихим голосом. “Глупых людей ловят”.

“Что ты можешь получить от нее такого, чего не получишь в борделе?” Спросил Соклей.

“Энтузиазм - и ты это знаешь”, - ответил Менедем.

Его двоюродный брат отвернулся. Менедем воспринял это как означающее, что Соклей действительно знал об этом. Могло ли это также означать, что Соклей этого не одобрял, независимо от того, знал он об этом или нет… Менедем не стал беспокоиться об этом. Он провел рукой по подбородку. Он побрился утром, поэтому его лицо было гладким. Это было хорошо. Если бы он сейчас намазал щеки оливковым маслом и начал отскребать, домашние рабы наверняка задались бы вопросом, почему.

Повар Протомахоса угостил родосцев вкусными белыми ячменными булочками для сайтоса и каким-то видом рыбы, запеченной в сыре, для опсона. Сыр помог скрыть, что это за рыба, что, вероятно, означало, что в ней не было ничего необычного. После ужина Менедем сказал: “Мирсосу бы это не сошло с рук, если бы его хозяин был здесь”.

“Это было неплохо”, - сказал Соклей.

“Нет, это было неплохо, но это было не то, что мы получали, когда Протомахос ел с нами”, - сказал Менедем. “Повар должен был сам положить в рот несколько оболоев. Или же дорогой Протомахос сказал: ‘Меня сегодня здесь не будет, так что не утруждай себя большими тратами на ужин“.

“Он бы этого не сделал!” Соклей воскликнул в смятении. “Я все равно не думаю, что он бы это сделал. Нет, он бы не стал - вино было таким же, как у нас здесь всегда ”.

“Было ли это?” Менедем задумался. “Да, я полагаю, что было. Но если у него была открытая банка, зачерпнуть немного - это ерунда”. Их диваны стояли близко друг к другу в андроне; они могли разговаривать, не опасаясь, что их подслушают.

“Ты просто ищешь причины не любить его, чтобы тебе было легче пробираться наверх, чтобы лечь с его женой”, - сказал Соклей.

Теперь Менедем отвернулся. В этом было больше правды, чем он хотел признать. Он зевнул и заговорил громким голосом, таким, каким хотел, чтобы услышали рабы Протомахоса: “Сегодня я лягу спать пораньше. У меня был напряженный день на агоре, и я устал ”.

“Поступай как знаешь”, - сказал Соклей, а затем, понизив голос: “Мне запереть твою дверь - снаружи?”

“Забавно. Очень забавно, ” кисло сказал Менедем, “ Тебе следовало бы писать комедии. Ты бы сразу выгнал своего драгоценного Менандроса из бизнеса”.

“Я имею не больше представления о том, как написать комедию, чем ... чем я не знаю что”, - сказал Соклей. “Чего я не хочу делать, так это выяснять, как написать трагедию”.

Получив последнее слово, он ушел в свою комнату. Он не захлопнул за собой дверь. Это могло бы показать рабам, что они с Менедемом ссорились. Менедем знал, что его кузен проявлял сдержанность не ради него. Соклей проявлял это, чтобы у них не было проблем с ведением бизнеса в Афинах. Но причина не имела большого значения. То, что Соклей проявлял сдержанность, сделало.