Семён Аркадьевич уже хотел открыть дверь, но вдруг осенило: а что, если покойник набросится на него? Он там ведь не один, там ещё двое.

– Не стучи. И веди себя хорошо. Скоро выпустим. – И Семён Аркадьевич направился к телефону.

В районном отделении милиции зазвонил телефон.

– Пятое отделение, капитан Рамазанов слушает!

– Милиция? Это с вами из шестой больницы говорят. Дежурный врач приёмного покоя.

– Огнестрельное? Ножевое?

– Нет, нет. Никто не ранен. У нас тут другое. Кто-то из морга стучит. Понимаете? А я тут один.

– Что-о? Из какого морга? Как ваша фамилия?

– Недоливаев. Доктор Недоливаев.

– По моему, вы Переливаев уже! – и бросил трубку. – Шутники, мать их…

Не успел он выругаться, как телефон зазвонил снова. Высветился тот же номер.

– Послушайте, капитан, не бросайте трубку. И выслушайте меня. Я, как и вы, на службе нахожусь. Дело в том, что изнутри морга стучится человек и просит открыть. То есть выпустить его. Я тут один и этого человека не знаю, как и то, как он попал туда. А если это преступник? И находится в розыске?

– Вы что же, ещё живых в морг толкаете?

– Не толкаем. Там мёртвые. Трупы. Трое. Но откуда-то взялся живой. И просит его выпустить. Потому вам и звоню. А вдруг преступник?

– Чёрт знает что! Сейчас будем. Но учтите, доктор, за такие шутки оформлю ложный вызов. – И положил трубку. – Я в шестую больницу,– сказал напарнику, – там покойники бузят. Возьму дежурную машину с водителем.

Уже через 7 минут они были на месте и сидели в кабинете доктора.

– Понимаете, капитан, я далёк от мысли, что трупы в морге могут ходить и говорить, но оттуда раздавались крики и стуки.

– Я тоже далёк от такой мысли, доктор Недопиваев, – улыбнулся капитан и выразительно посмотрел на мензурку.

– Недоливаев. Если вы имеете в виду это, то только исключительно для тонуса. И это не влияет…

– Извините. Это не моё дело. Показывайте вашего ожившего покойника.

Все трое подошли к двери холодильника.

– Откуда стучали?

– Отсюда и стучали. В дверь. И кричали. Тоже отсюда.

– Что они… он оттуда кричали?

– Матом кричали. И маму вспоминали. Клянусь!

– Так чего же сейчас не кричат и не вспоминают?

– Не знаю! – пожал плечами Недоливаев. – Но… кричали.

Капитан подошёл, пригнулся к двери, некоторое время прислушивался. И вдруг отшатнулся. Рука его непроизвольно потянулась к кобуре пистолета.

– Мать моя!… – удивился он. – Там, кажется, кто-то скребётся! И… бормочет что-то! Неужели крысы покойников грызут? Развели тут… А, ну! – кивнул сержанту, – открывай!

Сержант отодвинул задвижку, потянул дверь на себя и в испуге отпрянул. Около дверей в тусклом свете лампочки у стены на корточках сидел голый труп, трясясь от холода. На плечах его висела половая тряпка. Другая – поменьше – служила набедренной повязкой. Уборщица не утруждала себя уносить отсюда свои принадлежности. В углу лежали ещё два трупа.

– Ни хрена себе! – воскликнул капитан, пряча пистолет. – Ты, братец, как сюда попал?

– Т-так в-вы наверно и з-замели меня сюда, – лязгая зубами, сказал покойник, с трудом приподнимаясь во весь рост. – Первый раз т-такой вытрезвитель вижу. Эти-то в-вон, – кивнул на трупы, – похоже, окочурились от холода. Дайте одеться-то!

Недоливаев бросился в шкаф за одеждой.

– Так, так! Ты думаешь, где ты находишься?

– Знамо дело, в вытрезвителе. Где же ещё!

– Выпил много?

– Не помню я. На меня падучая нападает. Помню, как дома пили. А потом ничего не помню. Одежду дайте!

– Что за падучая? Такой болезни нет, – сказал Семён Аркадьевич уже пришедший в себя и понявший, какой прокол они допустили, затолкав сюда живого человека. Теперь скандала не миновать.

– Какой-то статический обморок, что ли.

– Ортостатический, – поправил доктор и посмотрел на капитана. – Есть такая болезнь.

– Ну, дела! – озадаченно произнёс капитан. – Что же с тобой делать-то теперь? Ты же покойник. Тебе на кладбище надо.

– Как это покойник, – забеспокоился Семикашев, – если я живой?

– Ты думаешь, что ты в вытрезвителе? Нет, ты в морге, брат. Похоже, тебя сюда в этом статическом состоянии и привезли, – хлопнул по горлу ребром ладони капитан.

– Японская моя мать! – схватился покойник за голову. – А я пришёл в себя и всё думал, неужели в вытрезвителях стали догола раздевать. Раньше-то так не было.

– Сейчас и вытрезвителей уже нет. Документ, какой с собой имеешь, покойник?

– Вот, пропуск только в кармане был.

– Семикашев, значит. Работник ликёроводочного завода. Смотри-ка! Небось, халявную пьёшь?

– Сейчас строго, – потупился покойный, натягивая на себя одежду.

– Только не мне говори. Вы на него документы оформили? – повернулся капитан к доктору.

– Только акт о смерти. Но его можно уничтожить, – понял идею Недоливаев. – Правда, звонили соседи, и я сказал им, что уже всё… А родственники почему-то не звонили.

– Вот и хорошо! А этот акт о смерти ему подарите. На память. Значит так, Семикашев. Сюда вы не приезжали, тьфу, вас сюда не привозили, доктор вас не видел, мы тоже. Идите домой к семье, к родным. Скажете им, что на улице гуляли. Согласны?

– Да нет у меня родных, в гости уехали. А как же я… на улице минус двадцать. В одной рубашке…

– Где живёшь-то?

Семикашев назвал адрес.

– Крюк на 5 минут. Завезём покойничка?

– Завезём! – весело улыбнулся сержант шофёр.

Повеселевший Семён Аркадьевич, обрадовавшись, что конфликт так просто улажен, проводил их до автомобиля.

––

Из тёплого чрева милицейского автомобиля Семикашев, почти уже протрезвевший от таких новогодних передряг, нырнул в подъезд родного дома. Вызвал лифт. Привычным движением сунул руку в карман.

Ключей от квартиры не было. Конечно! Они висят на гвоздике в прихожей. Домой не попасть. И соседи, вероятно, уже спят. А, может, они ещё здесь? И он нажал кнопку звонка.

Соседи были здесь. И уже несколько раз помянули так нелепо ушедшего от них друга. И теперь совещались, как отыскать его семью и сообщить о трагедии. Ни название деревни, ни район они не знали. В прихожей раздался звонок.

– Кто это может быть?

– Ошиблись, не открывай.

– Так это… может, твоя жена пришла. Или моя.

– Вряд ли. Спят они уже.

Звонок продолжал работать.

– Придётся открыть, – поднялся один из соседей.

– Ты сначала спроси, кто там? Сейчас всякие шляются…

– Кто там?

– Участковый! – раздалось за дверью. – Я это, Николаич. Открывай.

– К-кто-о?

– Да я это, Николаич! Не узнал что ли? Открывай.

Сосед, быстро трезвея, отшатнулся от двери.

– Там этот, х-хозяин пришёл.

Второй сосед вышел в прихожую.

– Говорил же, давай завяжем. А ты, помянем, помянем! Глюки уже. Кто там? – прорычал он.

– Да я это, я, мужики! Открывайте, сколько мне стоять тут?

Голос явно принадлежал хозяину квартиры. Но ведь покойники не могут говорить. И возвращаться из морга.

И сражённый логичностью этого вывода, сосед переспросил:

– Кто это ты?

– Да вы что там… перемать, упились уже? Я это, Семикашев. Открывайте!

Соседи переглянулись.

– Это… он. Его голос, – неуверенно сказал первый, побледнев ещё больше. – Но ведь он же умер. Придётся открывать. – И повернул собачку замка.

В дверях стоял хозяин квартиры.

– Вы что, уже в отрубе? Соседа не узнаёте?

– Но… ты же умер!

– Умер, да воскрес. А вы откуда знаете?

– Так мы же и скорую вызвали, а потом и в больницу звонили, – загомонили пришедшие в себя соседи. – И доктор сказал, что ты в этой, в апатии какой-то, несовместимой с жизнью. И уже в морге лежишь.

– Лежал. Я сначала подумал, что в вытрезвителе, когда очухался. Помню, пили тут, а дальше ничего не помню. Ну, думаю, может, вышли на улицу на фейерверк посмотреть, нас и загребли тёпленькими.

Только вот почему меня одного, если нас трое было, не понял. Хотя, там двое каких-то хануриков лежали со мной, но это не вы были. Я же вам говорил, иногда отключаюсь. Могу минут тридцать, как труп быть, а потом прихожу в себя, и как будто ничего не было. Первый раз такое ещё в детстве случилось.