— Василий, не заводи рака за камень, Михаил Юрьевич, вы просто обязаны остаться. Да, зимой тут войны не будет. Но нам нужно подготовиться как следует к компании следующего года. Не сомневаетесь же вы что эти джентльмены из парламента и военно-морского министерства непременно решат нам отомстить за ваш дерзкий налёт на Лондон?
— Ни грамма не сомневаюсь. Обязательно попытаются отомстить. И выполняя указания князя Болоховского буду у вас не позднее середины июня следующего года, если союзники к тому времени пардону не запросят. И не один вернусь, а ещё три десятка своих учеников из Басково приведу. А пять десятков этих вьюношей безусых в два раза больше вреда наглам причинят. Уж поверьте, — Лермонтов поморщился, младший Бойль раскурил трубку носогрейку, и комната мгновенна заполнилась табачным дымом.
— Извините, господин Лермонтов, вечно забываю про вашу нелюбовь к табаку, — капитан-лейтенант поднялся и выколотил трубку в приоткрытую им дверцу круглой голландской печи, рядом с которой и сидел, наслаждаясь пышущим от неё теплом, если не жаром, Михаил Юрьевич, так что за два этих русских вопроса?
— Кто виноват? И что делать? — Михаил Юрьевич разогнал руками остатки дыма и продолжил, — Кто виноват, что не готовы мы к вторжению, как всегда, оказались? Да сами виноваты. Каждый. Вы, господин губернатор, генералы все, министры, купцы, даже жены каждого чиновника и дворянина с дочерями до кучи. Сидели сиднем. Уповали на несокрушимую армию в миллион штыков, на то, что волю свою всей Европе диктуем, на победу в битве с двунадесятью языками выигранную. На друзей мнимых. И что получилось? — майор осмотрел отца и сына через очки, как бабочек в гербарии.
Те сидели неподвижно, даже рты чуть приоткрыв и сразу видно было, что отец и сын, оба подбородок ухватили пальцами. Жест семейный — одинаковый.
— Не так и плохо всё… — замотал головой губернатор.
— Точно⁈ У них все корабли почти паровые. Есть минусы, я не моряк, мне настоящие моряки разъяснили. Много места машина занимает и потому орудий гораздо меньше, чем на паруснике. Но при этом есть главный плюс. Не развернуть парусник быстро, да и медленно иногда не развернуть. Можно на пароходе встать бортом против кормы или носа парусника и тогда при всех десятках пушках по бортам тот же парусный фрегат окажется безоружным почти против бортового залпа «Эвридики», ответить сможет только одной двумя небольшими орудиями на носу. А сколько мы своими силами паровых судов построили? Вот и ответ. Сидели и почивали на лаврах. Нужно было понять, видно же было, что нужно строить мастерские по производству паровиков, заводы по литью металла, а мы рельсы покупали, паровозы покупали, пароходы покупали, развивая промышленность своих врагов.
Бойли развели руками почти синхронно, всё же моряки и вынуждены были признать правоту пиита. Лермонтов продолжил.
— А ружья наши? Вы же видели какими наши ребята вооружены. Американские винтовки господина Шарпса в разы лучше наших штуцеров дульнозарядных, так у нас в армии и штуцера в ничтожном количестве. Древними гладкоствольными ружьями пользуемся. Про револьверы опять же американца Кольта вообще говорить не буду. Не они бы и неизвестно, чем захват «Эвридики», а особенно «Одина», закончился. Еле ведь отбились на «Одине». Не будь револьвера два у каждого и побили бы нас англичане. Проснулся там один офицер не вовремя. И где же наши оружейники, ну не могут сами придумать что дельное, так купи лицензию и выпускай хорошее оружие. Нет. Сидят сиднем, привыкли клепать древние ружья их и гонят, а зачем суетиться, напрягаться, министерство наше военное всё купит. И никто не почешется там в министерстве, чтобы строить новые казённые заводы по производству новых винтовок и револьверов. Им там в тёплых кабинетах и так хорошо, главное до пенсии дотянуть и уйти в генеральском чине.
— Кхм, — Роман Платонович Бойль и сам о пенсии уже частенько подумывал, даже уже прошение написал, и тут война.
— Ну, про артиллерию и говорить не буду. Представьте, стояли бы сейчас в Архангельске в крепостях 11-дюймовый бутылки Дальгрена, да ещё на станках или лафетах, что позволяют менять угол возвышения ствола. Да наглы просто не смогли бы к городу подойти. Так всё то же самое. Нужны заводы, нужны люди, умеющие такие орудия делать. Артиллеристы нужны, умевшие считать.
— А ваши? — опять сделал вид, что хлопает в ладоши сын.
— А это и есть ответ на вопрос «Что делать?». Князь Болоховский к этой войне два десятка лет готовился. Ребят обучал. Заводы строил, лучших учёных собрал. Один телеграф, печатающий буквы, чего стоит. Что мог делал. Не волшебник. Деньги из воздуха не умеет извлекать. Всё заработанное вкладывал в подготовку пацанов. А представьте, если бы все российские купцы и богатые дворяне так же поступили. Сейчас десант наш был бы и Париже и в Лондоне, и проливы наши бы были, и Иерусалим весь, и не надо было бы ругаться с этим Наполеончиком, у кого будут ключи от храма Господня. Просто весь бы Иерусалим был российским. Ответ на вопрос «Что делать?» простой. Работать надо. Моя же работа — учить детей. И думается мне, я её неплохо работаю. Нечего мне здесь зимою делать. Я за это время, как сказал уже, ещё три десятка чудо-богатырей, как вы выражаетесь Ваше Высокопревосходительство, подготовлю. А ребята останутся у вас. Только не затыкайте ими дыры. Они команда. Так вместе пусть и служат. А к советам безусых сих юнцов прислушайтесь. Я бы, например, создал из них… Пусть будет — плутонг инспекторский. Пусть проедутся по всем крепостям, монастырям, селениям губернии и напишут планы по их подготовке к обороне в следующую компанию. Ну, а лето придёт и на «Эвредике» под командованием Василия Романовича к новым подвигам во славу Отечества нашего. Я хоть и потомок шотландского поэта, но ощущаю себя русским. Чего и всем природным русакам желаю. Проснуться им надо и засучить рукава, как князь Болоховский.
Событие тридцать девятое
Drücken Sie nicht Ihr Glück — in die Niederlage zum Sieg verwandeln. (Не испытывай судьбу — превратишь победу в поражение).
Император Австрии и король Богемии, Апостолический король Венгрии Франц Иосиф I стоял у окна в своей спальни в замке Шёнбрунн в Вене и задумчиво смотрел на красно-коричневые черепичные крыши раскинувшегося чуть ниже города. Осень уже вовсю вступила в свои права, да даже воспользоваться ими успела. Последние жёлтые и красные листья облетела с деревьев парка, разбитого под окнами дворца. Парка, что отделял дворец от города. Середина ноября. Шёл мелкий дождь за окном и Вена выглядела унылой и неухоженной и только яркие пятна крыш чуть разгоняли это уныние.
Точно такое же уныние было и на душе императора. Вчера он получил неприятные известия. Настолько неприятные, что верить в них не хотелось. Более того источник был странным, он даже не вписывался в понятия «надёжный» или «ненадёжный». Он был непонятным, неожиданным и непроверяемым.
Принесли ему секретное послание из Америки из США, где Chargé d’Affaires (временный поверенный в делах) Иоганн фон Хюльземанн (Johann von Hülsemann) сообщал, что в приватном разговоре с посланником Великого Джунгарского ханства в США промелькнула информация, что Российская империя то ли заключает договор с Пруссией, то ли собирается заключить, о нейтралитете, а то и помощи пруссакам от России и добровольцами, и оружием в случае нападения Пруссии на Австрию. Очень мол обижен император Николай прямым предательством Австрии. Более того, с случае удачных действий Пруссии Николай объявит о защите своих подданных поляков и русских во Львове и других городах Галиции и введёт туда войска.
Предательство? Молодой император так не считал. Да он благодарен Николаю за подавление восстания в Венгрии, но это одно, а вступать в затяжную кровопролитную войну после только что закончившейся не менее кровопролитной гражданской, когда казна полностью пуста было бы предательством своей страны и даже убийством её.
