– Послушайте, Настенька, – Станислав Георгиевич заставил себя говорить максимально мягко и даже изобразил на лице отеческую (во всяком случае, он надеялся – отеческую, а не похотливую) улыбку, – Рядом с Егором постоянно находится охранник. Весьма серьезный молодой человек, прошедший специальную подготовку.
Настя слегка поморщилась, опять давая понять банкиру, что подобные разговоры в пользу бедных ее в заблуждение не введут.
–Охранника нетрудно подкупить. Вам это должно быть известно. Единственным гарантом моей безопасности можете выступать… вы, Станислав Георгиевич.
Странно, но в первое мгновение он опешил настолько, что сумел лишь переспросить:
– Я?
Она серьезно кивнула, сейчас как никогда напоминая прилежную девочку-гимназистку (впечатление усиливала и ее вопиюще несоврменная коса, сейчас небрежно перекинутая на грудь).
– Именно вы. Если вы будете рядом, Егор вряд ли осмелится сделать что-нибудь непристойное, верно?
В этот момент Горицкому показалось, что он, наконец, понял, чего она добивается – не говоря "нет", Настя ожидала услышать этот отказ от него самого. Лично.
И тем не менее, он спросил (возможно, излишне резко):
– Может, все-таки уточните, чего вы опасаетесь? Похищения? Насилия? Того, на что мой сын заведомо неспособен?
Она отвернулась и мечтательно посмотрела на небо, на безмятежно-синем фоне которого живописно выделялись золотистые кроны старых ясеней.
– Вообще-то, это ваш сын изначально начал меня преследовать, – задумчиво произнесла юная чертовка, рассеянно поглаживая по загривку своего дога (то и дело неприветливо косившего недобрыми глазами в сторону чужака), – Хоть никакого повода к этому я ему, уверяю вас, не давала. Если б мне позарез были нужны деньги, – теперь и взгляд, и улыбка Настеньки, адресованные банкиру, являлись откровенно насмешливыми, – Я просто обратилась бы в рекламное агентство. Или модельное. Мне, кстати, предлагали.
– Отлично, – мимолетный прилив неприязни к этой, как показалось Горицкому, расчетливой стервочке помог ему вернуться в рациональное русло, – Значит, дело только в цене? В таком случае, давайте начинать торг…
Она встала со скамьи и, не глядя на банкира, направилась к дому.
– Черт, – пробормотал Горицкий себе под нос. Пожалуй, он и впрямь перегнул палку… Так же поднявшись с лавки, он неосознанно ускорил шаг и, поравнявшись с Настей, тронул ее за предплечье (дог опять неодобрительно заворчал). Настя остановилась и окинула его поистине ледяным взором.
– Хорошо, – обреченно сказал Станислав Георгиевич, – Возможно, я погорячился… даже наверняка. И тем не менее, объясни, наконец, чего ты добиваешься, девочка?
Теперь уж она вскинула брови словно в недоумении: как, с ней посмели перейти "на ты", не спрашивая ее разрешения?
– Добиваетесь, по-моему, вы, а не я, – взгляд, как и раньше, являлся дерзко-вызывающим, – Свои условия я вам изложила. Понимаю, вы человек дела, бизнесмен, поглощены экономическими вопросами… однако, не думаю, что вылазка в театр или кино раз в неделю так уж негативно скажется на вашем бизнесе, верно?
– Но как это будет выглядеть? – пробормотал Горицкий, сдаваясь, – Я выступлю в роли дуэньи?
Настя издала короткий смешок.
– Ну, тут уж вы, пожалуй, загнули. Пожилым вас назовут лет через двадцать, не раньше…
И хоть лесть ее являлась слишком явной (и даже в чем-то грубой), Горицкому, как ни странно, стало приятно.
Может, еще оттого, что давненько он не имел дела с молодыми женщинами (сотрудницы его банка или "девочки для утех" не в счет). Молодыми… и очень красивыми.
Затем он подумал, что бог сколько времени не был в драмтеатре… лет шесть, не меньше.
…Он поспешно отвел от Насти глаза.
– Ну хорошо, – вздохнул Станислав Георгиевич,– Положим, Егор согласится на ваши условия… хоть я в этом не слишком уверен. Что дальше?
– Кто знает, что будет дальше? – легкомысленно отозвалась плутовка, – Во всяком случае, Егор, хоть и частично, получит желаемое. Спустя недолгое время вы отправите его за границу… Таким образом, инцидент будет исчерпан, верно?
"Вряд ли все получится настолько легко", усомнился Станислав Георгиевич, тем не менее выдавил из себя:
– Да, возможно. К слову, время передумать будет и у вас, Настя (она вопросительно вскинула брови. Горицкий тонко улыбнулся). Вдруг вы, узнав Егора получше (он едва не сказал "поближе", что могло быть истолковано ею превратно), перемените мнение о нем… к лучшему? Не забывайте, он получил блестящее образование…
Настя слегка поморщилась, будто к ней в сотый раз обращался коммивояжер, расхваливая залежалый товар как первосортный.
– Егор сказал, что мне нравится причинять людям боль. Что я кто-то вроде моральной садистки. И вы так же считаете?
– Разумеется, я так не считаю, – Горицкий вновь ощутил неловкость, – Но…
– Если я сказала Егору "нет", это означает именно "нет", а не "может быть, да", – напоследок одарив Горицкого ослепительной улыбкой, она протянула ему руку для прощального пожатия, – Всего доброго, Станислав Георгиевич. Мой телефон у вас есть.
…Ни от кого другого Горицкий не потерпел бы столь пренебрежительного обращения. Определенно.
Ни от кого… кроме дочери профессора Воронцова.
* * *
Банкир со своим отпрыском
…На сей раз Егор и головы не повернул в сторону вошедшего в его комнату отца.
Приблизившись к сыну, Станислав Георгиевич весьма бесцеремонно сдернул с него плед (Гера был в спортивном костюме марки "Адидас").
– Не надоело еще изображать страдания молодого Вертера? - невозмутимо поинтересовался Горицкий-отец.
– Отстань, – невнятно буркнул Горицкий-сын, снова натягивая на себя одеяло (в руках у него находился смартфон – вероятно, "сидел" в "контактах" или "аське". Или просто музыку слушал…)
– Прими хотя бы вертикальное положение. Для разнообразия, – Станислав Георгиевич отошел к мягкому креслу и усевшись в него, вытянув ноги вперед, побарабанил пальцами по подлокотнику, – К слову, виделся я с твоей Дульсинеей…
– Знаю, – пробормотал Гера, после чего рывком приподнялся на своем широком ложе, – Ты хочешь сказать…
От вспыхнувшей во взгляде сына надежды Горицкому-старшему даже стало неловко (правда, на несколько секунд).
– Да, – подтвердил он, зачем-то поправляя манжеты фирменной сорочки (не иначе, что-то вроде нервного тика), – Я виделся с ней повторно. Аккурат, – беглый взгляд на свои "Патек Филипп", – Сорок минут назад.
– И что? – во взгляде Егора одновременно крылись и затаенная надежда, и обреченное ожидание услышать неумолимое "приговор обжалованию не подлежит".
– Заметь, на сей раз встретиться предложила она. И все заново обсудить… в отсутствие ее отца.
Лицо Геры вспыхнуло, как маков цвет.
– Она хочет денег?
Горицкий поморщился – излишняя прямота (граничащая с торгашеской вульгарностью) сына его покоробила.
– Ты кого сейчас имеешь в виду, Георгий? Дочь профессора математики, или ту… бывшую свою пассию? Как, бишь, ее – Петренко, Петрищенко?
Егор уже покраснел так мучительно, что казалось – вот-вот расплачется.
– Пап, зачем ты меня мучаешь?
Господи, зачем ты меня оставил? – внезапно пришло Горицкому на ум сакраментальное и на миг его пробрал озноб. Впрочем, лишь на миг.
– Мы просто поговорили, – спокойно ответил Станислав Георгиевич, – О разных вещах. В частности, обсудили модный роман "Коллекционер". Ты его, кстати, читал?
– John Fowles? – с безупречным английским произношением переспросил Егор ("Фаулз?, – мысленно повторил Горицкий), – Столкновение искусства с жестокой реальностью. Гибель его под гнетом мещанства… – голос парня стал почти монотонным, словно он зачитывал статью литературного критика. Впрочем, в следующую секунду Егор явно выразил собственное мнение о причитанном, – Дерьмовый авангард. Чем думать об избавлении всего человечества от атомной угрозы, девчонке надо было больше радеть о собственном спасении. Шарахнуть, к примеру, по башке того извращенца, да сбежать из подвала… Аллюзии чертовы,– снова острый взгляд небольших серых глаз уперся в лицо банкира, – Так вы только об этом с ней и говорили? Обсуждали иностранных писателей?
