– Ваш сын не рассказывал о недавней стычке? – невинно поинтересовалась Агата.
– Нет, – быстро ответил Востриков.
– Точно? Подумайте, где-то два-три дня назад.
– Не, я бы запомнил.
Его взгляд снова завилял. Востриков опустил голову и вновь начал с интересом разглядывать свои ногти. Его левая нога ритмично дергалась, словно отбивая чечетку. Он врал, хотя из всех сил старался выглядеть убедительным и внушительным. Лоб Вострикова был совершенно мокрым, капля пота покатилась по виску, и он торопливо смахнул ее, думая, что никто не видит.
Но мы видели.
* * *
Квартира Романова, оформленная в стиле «суровый лофт», выглядела одновременно и захламленной, и нежилой. Антону, судя по всему, прибираться было некогда. Постель расправлена, на столе – вымытая посуда, которую почему-то не поставили в шкаф. В кресле стопка небрежно сложенных выстиранных вещей. В мойке – тарелка, вилка и нож, на сей раз грязные. Стиральная машина забита барахлом. На письменном столе открытый ноутбук, запароленный и, на данном этапе, недоступный. В углу коробка с кубками и медалями, словно Антону до своих спортивных достижений не было никакого дела. Но в целом бардак казался относительным, мы и похлеще видели.
– Давайте приступать, – скомандовала Агата, отодвинув ручкой штору. Створка окна была приоткрыта, на подоконнике – кактус, две непочатые банки пива и стопка бумаг в пластиковых папках. Света теперь было предостаточно, но мы зажгли все лампы и принялись копаться в вещах убитого хоккеиста, перетряхивая каждую тряпку. Агата пару раз потыкала в клавиши ноутбука, надеясь подобрать пароль, но, перебрав очевидные варианты, сдалась, уселась за стол и принялась вести протокол. Порадовать находками мы ее не могли.
– Не хата, а гостиничный номер, – проворчал я. – Никаких безделушек, фотографий с родителями, друзьями, девушками, привычных вещей, сувениров, магнитиков на холодильнике. Он будто тут особо не жил.
– По документам, покупка квартиры прошла в начале года, – ответила Агата. – Так что ты прав, он, по сути, новосёл. А учитывая его график, действительно тут часто не появлялся. Проверил холодильник?
– Первым делом. Там кроме льда и кетчупа ничего нет. Он походу дома даже не питался.
– Ну, что-то все-таки ел, – возразила Агата. – Глянь в мусорке.
Я выудил из-под мойки мусорное ведро, в котором обнаружились пластиковые контейнеры и чек по доставке готовой еды. Последний раз Антон Романов заказал мисо-суп, макароны с креветками и салат с тунцом. Также в ведре нашлась вскрытая картонная коробочка от презервативов той же марки, что мы нашли в его кармане, кофейная гуща, коробка от телефона. Я выудил ее и показал Агате.
– А я-то думаю, чего мне его телефон таким новым показался, – сказала она. – Где же старый?
Старого телефона мы не нашли. Я перетряхнул кровать, снял простыни и сложил их в пакет, в отдельный пошли наволочки. Агата отложила протокол и полезла в шкаф, начала вытаскивать стопки одежды и обшаривать карманы. Даже ее спина выражала недовольство.
– Что ты думаешь по поводу его отчима? – спросила Агата у задней стенки шкафа. Я перевернул матрас, разглядывая его с другой стороны, снял листы ДВП и заглянул в ящики под кроватью. Пусто.
– Неприятный тип, – признался я. – Скользкий. У него сына убили… ну, пасынка, а непохоже, что он скорбит. Кажется, его больше волнует, что будет с командой.
– Ну, это вполне естественно, – глухо ответила Агата и вынырнула из шкафа, разглядывая выуженную из кармана пальто бумажку, оказавшуюся салфеткой, которую она брезгливо бросила на пол. – Он приемный, а тут родные-то порой друг друга терпеть не могут, тем более они разводятся. И его беспокойство о команде тоже вполне объяснимо. Но у меня сложилось то же самое впечатление. Востриков просто красавчик, а я никогда не доверяла молодящимся мужикам с мордой, которую впору на рекламу шампуня отправлять. Но слащавая физиономия – еще не основание для подозрений. Тем более что ему смерть Романова как минимум не выгодна. Ну и, если бы он хотел расправиться с сыночком, наверняка придумал бы менее проблемный объект. Плюс алиби: трахал дочку сенатора. Я с ней еще не беседовала, но заранее чувствую, что будут проблемы.
Она задвинула дверь шкафа-купе, открыла вторую и нырнула в обитель постельного белья и маек.
– Бассейн вообще очень странное место для убийства. Мне кажется, его словно выставили напоказ, – поделился я, закончив с кроватью. В тумбочке нашлись куча таблеток, несколько авторучек, порванная золотая цепочка с крестом, внушительный спортивный золотой перстень с головой льва, загранпаспорт, батарейки и много проводов разного назначения.
– Хорошая мысль, – похвалила Агата. – Я думала об этом, но не ухватила. Еще помню, смотрела и размышляла: а чего он лежит почти голый? Даже еще один, в то время, как в кармане пачка презервативов. Нет, я уверена, он встречался там с какой-то бабой, иначе в этом заплыве нет никакого смысла. В одиночку он бы туда и днем явился.
Она оставила в покое шкаф, недовольно покрутила головой и уселась обратно в кресло, за письменный стол, внесла в протокол наши жалкие находки.
– Молодой, красивый, от девок отбоя не должно быть, – скривилась она. – А в квартире ни одной фотографии, никаких женских вещей, забытых заколок, помад, парфюма. Будто все собрали и выкинули или этого никогда тут не было. Может, он не по девочкам?
– Или не водил их сюда.
– А куда он их водил? В подъезд? Если у мужика есть возможность привести женщину к себе, он это сделает, лишь бы самому потом никуда не тащиться. Папашка-то утверждал, что парень очень контактный, все в нем души не чаяли. Запроси у управляшки видео с входной двери. Не хоккеист, а шпион какой-то…
В ванной, на расческе, нашлись длинные светлые волосы, и это развеяло подозрения Агаты. В мусорном ведре, среди ушных палочек, обнаружилась салфетка со следами розовой губной помады. Она была удовлетворена.
– Ну, слава богу, нормальный. Но, согласись, для парня, который имеет личную жилплощадь, отсутствие в ней женских вещей выглядит странновато.
– Не знаю. Я после развода к родителям вернулся, – ответил я. Агата поглядела на меня и прищурилась:
– Мы сколько уже знакомы? Лет десять?
– Ну, где-то, – сказал я. – Ты к нам в академию приходила на практику, лекции читала, агитировала идти в следаки. А я вот в опера пошел.
– Да, я тебя помню по тем временам, – призналась Агата. – Вечно куча вопросов, и ты был не прочь ко мне подкатить. Только я на тот момент уже по уши втрескалась в своего будущего мужа, поэтому на все ухаживания не реагировала, тем более от малолеток. Но ты был нормальным парнем, и это подкупало. И когда ты пошел работать в оперсостав, я за тобой наблюдала. Ты всегда был сам по себе, с мнением, и не хотел ни под кого подстраиваться, в то время, как половина ваших новобранцев налаживали связи, подлизывались к начальству, чуть ли не в зад их целовали. Мне нравилось, что ты не занимаешься этой ерундой.
– Потому я капитана только получил, – рассмеялся я. – А мог бы на пару лет раньше.
Я решил не уточнять, что моя независимость далась очень дорого. Порой мне очень хотелось примкнуть к общей массе сотрудников, а не гнуть свою линию, потому что самостоятельность в нашей структуре – вещь по-плохому уникальная. Если не станешь частью общей системы, пиши пропало, можешь подавать рапорт, иначе сольют свои же. Но мне как-то удалось плыть параллельно. И я понятия не имел, что за мной наблюдают такие акулы, как Агата Лебедева, с которой мы и пересекались только на общих делах. Я бросил на нее внимательный взгляд. С каких пор в стальной леди-терминатор проснулось что-то человеческое?
– К чему ты ведешь? – спросил я. Агата присела на краешек ванны.
– К тому, что я ожидала большего всплеска эмоций от всех, кто знал Романова. В молодости легко заводить друзей, это с годами становишься менее терпим к чужим недостаткам, начинаешь разбираться в людях и ценить личное пространство. Я думала, что у нас не будет отбоя от желающих поговорить, а где они? Где его девушка, где лучший друг? Романов же не вокзальный бомжара, он какая-никакая, а звезда. У меня должен телефон разрываться от откровений и подозрений. А тут – тишина, будто мы имеем дело с потенциальным серийным убийцей. Никто не хочет говорить о парне, который, навскидку, вполне себе положительный.