Мне по-прежнему не нравились политики. И я был очень доволен, что приближение выпускных экзаменов сделало для меня невозможным повторить работу, которую я выполнял на дополнительных выборах.

В Эксетере многие студенты активно занимались политикой. Но от них я тоже держался в стороне и вел двойную жизнь. Только галопируя на поле Сталлуорти и участвуя в скачках, я чувствовал себя самим собой. В ту весну я не одержал ни одной победы. Но самым важным для меня оставалось ощущение скорости. И вот странная особенность работы мозга. Чем чаще я участвовал в скачках, тем яснее понимал дифференциальные уравнения второй степени.

Общие выборы взлетели и опустились вдали от меня, будто тихоокеанский прибой. Отец и его партия вернулись к власти. Небольшим большинством, но достаточным.

Никто в него не стрелял. Никто не затыкал картер восковой пробкой.

Никто не устраивал пожар в доме Полли. И никто не предоставил шанса специалисту по боевым искусствам отработать гонорар.

Слухи, будто Леонард Китченс стрелял в отца и поджигал дом, по-прежнему тяжело давили на безответного поклонника Оринды. Но в этот раз он стал недосягаемым для подозрений. Его обширная злопамятная жена настояла на круизе по Средиземноморью. И в день выборов они осматривали Афины.

Бедная Изабель Бетьюн оказалась права. Партия Пола Бетьюна дала ему отставку в качестве кандидата и предпочла достойную женщину, работавшую в магистрате. Хотя это больше и не было самой скандальной новостью, но стало известно, что Пол Бетьюн в очередной раз остановил свой блудливый взгляд вне дома. Изабель наконец поняла, что сыта по горло, отказалась от брака и строптивых сыновей и переехала жить к сестре в Уэльс.

Полли с суховатым юмором сообщала мне последние новости. Лучшей жены отцу бы никогда не найти.

Я предупредил его, что надо остерегаться одетых в бикини шлюх, которые по наущению Ушера Рудда плюхнутся на колени и дадут повод для грязных обвинений. Он спросил, разве я не слышал, что Ушер Рудд окончательно изгнан из «Газеты Хупуэстерна» за фабрикацию гадостей, которых просто не существовало? Теперь проклятый Бобби, весело добавил отец, подкрадывается с теле-фотообъективами к «переднескамеечнику» от оппозиции, пытаясь поймать его на разврате.

Когда после общих выборов партия снова приходит к власти, происходит много перестановок на разных постах. В Вестминстере никто не удивился, что карьера отца стремительно взлетела, будто шар, надутый гелием. Он стал парламентским министром в министерстве транспорта, один шаг до места в кабинете министров.

Лучшую фотографию его свадьбы с Полли я поместил в рамку и поставил рядом с той, где он с моей матерью. Я вынул пакты, которые мы подписали, внимательно перечитал и снова спрятал. Казалось, они пришли из другой жизни. Я действительно вырос в Эксетере. Но я никогда не забуду главного, хотя сегодня это может звучать мелодраматически. Если понадобится, я и правда буду защищать отца от нападения в любой форме. Конечно, и другие обещания этих пактов сохраняют свою силу.

Я сдал последний экзамен и вроде бы и правда сделал достаточно, чтобы получить диплом бакалавра с вполне приличными оценками. И я написал в «Уэдербис» и спросил, есть ли у них работа. Они ответили: какая работа? Любая, сообщил я. Могу складывать, вычитать и работать на компьютере. И еще я работал с лошадьми на скачках.

Ах, это тот Джулиард. Приходите на собеседование, предложили люди из «Уэдербис».

«Уэдербис», семейный бизнес, начатый в 1770 году, сегодня, как и всегда, инициативно и действенно служит миру скачек. Здание компании, сложенное из красного кирпича, стоит в спокойном окружении полей и деревьев в мирном пригороде маленького древнего города Уэллингборо, милях в шестидесяти к северо-западу от Лондона, в Нортгемптоншире.

В самом здании, в секретариате, атмосфера бешеной занятости сочеталась со спокойствием и тишиной. Зная о широком спектре и ежедневном объеме работы, которая здесь делалась, я, наверно, ожидал чего-то похожего на старомодный газетный офис с его безумным гулом голосов. Но в комнате, куда я вошел, стояла почти мертвая тишина. Ряды голов, склоненных над компьютерами, и люди, разносившие бумаги и коробки с дискетами. Спокойно и совсем не стремительно.

Меня передавали из отдела в отдел и всем показывали. Потом в самом конце спросили о моем возрасте и рекомендациях. Я ушел разочарованный. Конечно, это вежливые и добрые люди, но они не задали мне ни одного острого вопроса, которые, как мне представлялось, они должны бы задать, если бы собирались предложить мне работу. Вернувшись в Эксетер, в комнату на полпути между университетом и хозяйством Сталлуорти, пав духом и положив перед собой список предприятий, я начал рассылать заявления с предложением своих услуг. «Уэдербис» мне казалась единственным местом, где бы я чувствовал себя дома. Очень жаль, что они не увидели во мне свое дитя. Но все же им понадобились рекомендации. Пошлю рекомендации. От куратора моей студенческой группы и от Сталлуорти. Мрачный старый тренер буркнул, что оценивает мой характер и поведение как удовлетворительные. И на том спасибо, подумал я.

— Он не хочет, чтобы ты уехал и забрал Будущее Сары, — засмеялся Джим. — Удивительно, что он не назвал тебя горлопаном и скандалистом!

Пришло письмо и от моего куратора в университете.

«Дорогой Бенедикт, здесь в конверте фотокопия характеристики, которую я послал в организацию „Уэдербис“, вроде бы она называется так, и, по-моему, имеет какое-то отношение к скачкам лошадей». Его рекомендация звучала так: «Бенедикт Джулиард достиг похвального, хотя и не блестящего, уровня в математике и бухгалтерском деле. В течение трех лет в университете он принимал очень ограниченное участие в студенческой деятельности. Создавалось впечатление, что он интересуется исключительно лошадьми. Негативных сведений о его характере и поведении нет». Черт, подумал я. Ну и ладно. К своему величайшему удивлению, я также получил письмо от сэра Вивиана Дэрриджа.

"Мой дорогой Бенедикт, в прошедшие три года я с удовольствием видел, что у вас есть возможность успешно участвовать в скачках как любителю на лошади вашего отца Будущее Сары. Уверен, он рассказал вам, что воспользовался моей помощью, чтобы донести до вас факт: вы не так скроены, чтобы занять в списке лучших жокеев-стиплеров одно из трех высших мест. Оглядываясь назад, я вижу, что был без необходимости жесток, обвинив вас в приеме наркотиков. Хотя я прекрасно знал, что человек с таким характером, как у вас, этого делать не будет. Но в то утро мне казалось — о чем я сожалею, — что это единственное обвинение, которое глубоко обидит вас и оттолкнет от мира скачек. И тогда вам придется выполнить желание отца, то есть поступить в университет.

На днях я услышал от друга из «Уэдербис», что вы обратились к ним и хотите получить там работу. Посылаю фотокопию письма, которое я им написал.

Надеюсь, оно хоть немного сгладит происшедшее между нами.

Искренне ваш Вивиан Дэрридж"

В письме он написал: «Тому, кого это может интересовать. Бенедикт Джулиард в возрасте шестнадцати и семнадцати лет работал с моими лошадьми как жокей-любитель. Я считаю, что он заслуживает полного доверия во всех отношениях, и готов дать безусловное подтверждение его пригодности к любой работе, на которую он претендует». Я сел, страницы дрожали у меня в руках.

Вивиан Дэрридж был последним человеком, к кому бы я обратился с просьбой подсадить меня.

Я рассеянно искал безопасное место, где спрятать свидетельство о рождении, чтобы не потерять, когда буду переезжать с квартиры на квартиру.

Свадебную фотографию я не потеряю, это точно. И я решил положить свидетельство о рождении в рамку за снимком отца и Полли. И когда пришло удивительное письмо Вивиана Дэрриджа, я сложил страницы и тоже положил его в рамку.

Три дня спустя почта принесла письмо в конверте с эмблемой «Уэдербис»: миниатюра с картины Джорджа Стаббса — жеребец, стоящий под дубом.