Внутри дом был не менее роскошен, чем снаружи. В отличие от других богатых жителей Ассизи, которые любили пускать пыль в глаза и, выставляя напоказ лучшее, экономили на том, что не было видно посторонним, Пьетро Бернардоне не жалел денег и на внутреннее убранство своего дома. Даже комнаты прислуги, даже чуланы, где хранилось всякое ненужное барахло, были покрыты свежей штукатуркой и выбелены. А что уж говорить о парадных комнатах, – они не уступали приемному залу в замке императорского наместника. Да что там наместник! Парадные комнаты в доме Пьетро Бернардоне были ничуть не хуже, чем во дворце французского короля, – Пьетро мог за это поручиться, ибо часто бывал во Франции, торгуя шёлком и сукном. Он был и в Париже, где на острове Ситэ видел королевский дворец, который с каждым годом становился все больше и красивее, на зависть французским синьорам, которые – прости Господи их прегрешения! – еще осмеливались выступать против короля и состязаться с ним.

Сообщая это любопытным горожанам, Пьетро, однако, предпочитал держать язык за зубами относительно цены всех тех гобеленов, панелей, филенок, мозаики и прочего, что украшало стены и полы его дома, – также как относительно цены кресел, лавок, сундуков, кроватей и другой мебели, дорогой и красивой. Зачем было возбуждать излишнюю зависть в людских сердцах? – она легко могла перерасти в злобу. Но и без того горожанам было ясно, что Пьетро Бернардоне потратил на свой дом целое состояние, и денег у него куры не клюют. Нехорошо так выделяться, надо быть скромнее, – таково было общее мнение.

Пьетро отвечая на подобные упреки, говорил, что нажил богатство собственным горбом, рискуя не только своими деньгами, но и жизнью в далеких торговых путешествиях. А ночью в постели он шептал жене, что те, кто его хулят, сами не способны заработать ни гроша; они бездельники, лентяи и прощелыги, которые так и норовят пожить за чужой счет. Всемилостивый Господь, шептал Пьетро, оделяет талантами всех людей, но одни пускают свои таланты в дело, а другие без толку держат их при себе или растрачивают впустую. Господь награждает тех, кто пустил свои таланты в дело, а кто втоптал в грязь, – достойны наказания. Вот и пусть живут в бедности и лопаются от зависти к тем, кто за свои труды удостоился награды от Господа.

Жена слушала эти речи с испугом: Пьетро впал в гордыню, думала она, но перечить ему не смела, ибо признавала его усилия по обустройству семейного очага и чувствовала свою слабость перед мужем во всех практических вопросах.

Не слыша от жены возражений, но и не добившись одобрения, Пьетро отворачивался от нее и засыпал. Что поделаешь, его жена не отличалась умом, но, с другой стороны, разве от супруги требуется ум? Женский ум мелок и тесен, – горе тому, кто измеряет им жизнь… Да, Джованна глупа, – ну и слава Богу! Она именно такая жена, которая нужна: Пьетро взял ее с хорошим приданым, у нее влиятельные родственники, большие связи; она отличается богобоязненностью и целомудрием, – такая жена, между прочим, не наставит своему мужу рога, пока он ездит по свету и зарабатывает деньги.

Правда, она долго не могла забеременеть и родить для Пьетро наследника и продолжателя его дела, – однако, в конце концов, она одарила мужа сыновьями. Пьетро всегда с гордостью и удовольствием вспоминал о том, что, – не считая его усилий в постели! – стало причиной этого. Вначале он обратился к врачам: Пьетро вызвал одного за другим семь известнейших по всей Умбрии лекарей и отдал им бешеные деньги за то, чтобы услышать пустые советы, не принесшие никакой пользы. Первый врач сказал, что нужно лечить Джованну «священной травой» – шалфеем. Мол, еще Гиппократ считал его особенно полезным при женском бесплодии. А если к настою семян шалфея добавить липу и лимон, то женщина не только сможет зачать ребенка в самое короткое время, но и бурными ласками докажет мужу свою любовь. Пьетро немедленно заставил жену пить такой настой, и она пила его полгода, но ребенка не зачала, да и в постели была не слишком отзывчивой.

Второй врач сказал, что шалфей – это чепуха, надо пить заваренные семена подорожника, однако результат этого лечения был не лучше предыдущего. Третий врач советовал перед обедом жевать лук-порей и поджаренные с солью семена конопли, а также пить свежий сок зерен пшеницы молочно-восковой спелости. Ничего не помогло! Четвертый прописал Джованне «с чистым сердцем» пить сок айвы и вдыхать дым от сожженного зверобоя – и это не помогло. Пятый лекарь велел употреблять в пищу члены тела наиболее плодовитых животных или птиц, у которых преобладает влечение к любви. Не подействовало! Шестой сказал, что Джованна должна носить на шее шарик из порошка оленьего рога, смешанного с коровьим навозом, а в доме повесить пучок вербы, – также не подействовало.

Наконец, седьмой врач посоветовал поставить в доме фиговое дерево, за которым следовало ухаживать с такой же нежностью и любовью, с какой женщина ухаживает за своим дитем. Врач заверял, что если это будет соблюдено, то не пройдет и года, как в доме раздастся плач новорожденного.

Дерево было поставлено, и Джованна принялась ухаживать за ним со вниманием и лаской. Недели шли за неделями, но зачатия не происходило, однако через какое-то время Пьетро стал замечать за женой странности: она часами сидела под фиговым деревом, рассказывала ему всякие истории, смеялась, будто услышав ответный смех, и часто ласкала и гладила фиговые листочки. Пьетро не на шутку испугался и, когда жена ушла в церковь, приказал слугам отвезти фиговое дерево за город и там выбросить.

Горю Джованны не было предела, когда вернувшись из церкви, она не нашла своего любимого дерева; она даже осмелилась впервые упрекнуть мужа и повысила на него голос. Пьетро, впрочем, быстро унял ее, отчаянно ругая про себя всех докторов на свете…

Начиная уже терять надежду обзавестись наследником, Пьетро решил испробовать последнее средство: совершить с женой паломничество по святым местам и помолиться о даровании сына. Известно, что чем выше святость места, тем больше возможность того, что молитвы будут услышаны, поэтому Пьетро Бернардоне повез жену не куда-нибудь, а в Святую землю. Это было безумно дорого, так как помимо расходов на дорогу, надо было нанять надежную охрану, ибо такое путешествие было опасным, а еще нужно было взять с собой изрядные деньги на питание, проживание и на прочее, что понадобится в пути (правда, во время этого путешествия Пьетро надеялся провернуть кое-какие торговые сделки, что сулило немалые барыши: не упускать же такую возможность, коли он все равно едет туда!).

Его усилия увенчались успехом во всех отношениях: когда они с женой достигли Палестины, Пьетро занялся своими делами и нажил изрядную прибыль, а Джованна молилась у Гроба Господня и в Вифлееме, где родился Христос. В результате Пьетро вернулся домой, преумножив свои богатства, а Джованна почувствовала, как у нее под сердцем бьется дитя.

Когда ей пришло время родить, Пьеро не было дома, ибо он снова был в отъезде. Увы, женщину нельзя оставлять одну в такие ответственные моменты: кто бы мог подумать, что Джованне придет в голову блажь рожать по образу и подобию Божьей матери! Она приказала служанкам постлать ей ложе в нижней части дома, где Пьетро обыкновенно ставил лошадей, и попросила, чтобы туда привели вола и ослика, – там она и разрешилась от бремени.

В городе это происшествие вызвало немалый шум, прихоть Джованны обсуждалась на всех углах. Мало того, Джованна и сама рассказывала каждому встречному и поперечному, как она рожала, и настолько надоела своей болтовней горожанам, что они прозвали ее «сорокой». Это прозвище накрепко прилипло к ней, отныне никто в Ассизи иначе как «Сорокой» ее не звал, а Пьетро стали звать «мужем Сороки». Это было обидно, потому что он привык гордиться своим именем, и называться просто «мужем Сороки» ему вовсе не хотелось.

Но и это было еще не все: крестив ребенка, Джованна дала ему имя Джованни – в честь своего верховного покровителя Иоанна Крестителя (а также и в честь себя, как втайне думал Пьетро). В Умбрии, да и во всей Италии, были тысячи и тысячи мальчиков, мужчин и стариков с именем Джованни, – спрашивается, мог ли Иоанн Креститель быть покровителем каждого из них? Мог ли он заботиться о каждом Джованни, когда их было больше, чем мух знойным летом? Имей жена хоть чуточку мозгов, она должна была бы выбрать для сына другое имя, с которым он мог бы рассчитывать на помощь иного святого покровителя, не столь обремененного заботами о своих земных тезках.