Получив новый объект для исследований, я с энтузиазмом принялся за эксперименты. Кидал в проход камни, тыкал веткой, даже рискнул надавить пальцами – все с одинаковым результатом: штаны намочил, но арка внутрь ничего не пускала. Кроме, очевидно, света. Иначе проход казался бы черным. Или, если бы он был настроен одни предметы, например фотоны, пропускать, а другие, например, молекулы воды, не пропускать, то хотя бы мерцал во время прикосновения. Ну, наверное мерцал бы. Для меня изображение при взгляде через арку и взгляде с боку ничем не отличалось. Хрен его знает, как оно работало. Может, и по типу хамелеона: я мог видеть через арку не саму реку, а ее изображение, которое транслировалось с обратной стороны… Точно! Ведь был еще барьер в Москве, который не позволял эвакуироваться из города. Хотя там еще и люди сознание теряли, приблизившись, и электроприборы дохли. Впрочем, в чем бы не заключалась разница – пройти я не мог.

На следующий день на Острове стала кончаться еда. За день я отыскал лишь горсть ягод и пару «патиссонов». На второй день все ограничилось крошечным кустиком «ревня». На третий не нашел и того, плюс ускорился процесс гниения, будто рубильник кто-то опустил. Все запасы, что хранились в лагере, испортились. Я проверил тело священника – оно, наоборот, будто застыло во времени. Даже пахнуть перестало.

Сказать по правде, я порядком струхнул. Даже смотал обратно километры распущенных ниток. Дорога к арке затерялась, кусочки леса снова стали копировать друг друга, вот только еду это не вернуло. На третий день голодовки я сжевал остававшийся у меня апельсин. Только косточки оставил, одну даже посадил. А, что? Буду апельсины кушать. Вон, у Чебурашки какие уши вымахали, может и у меня чего интересного отрастет. Пока же, выбрал пару травок, показавшихся на вкус чуть менее отвратными и ел каждый день по чуть–чуть.

Спал так же с открытыми глазами, но дольше. Меньше тренировался. Появилось какое–то физическое ощущение: словно лампочка на приборной доске загорелась: нужна заправка. По сути, тренировал теперь только чжанчжуан. Гонял внимание по энергетическим каналам, совершенствовал мертвозрение.

Теперь я мог видеть больше чем на двести метров. И это были не только энергетические сгустки разных цветов. Их-то как раз теперь не стало. Владимир больше не светился, а себя самого я не видел: только ощущал, что источаю свечение, но не мог понять какого цвета. Научился регулировать интенсивность того, что вижу. Раньше я смотрел как обычно, но при этом дополнительно отмечал желтые, красные, синие, черные и зеленые цвета. Теперь при желании мог смотреть больше обычным взглядом или больше мертвозрением. Обычные предметы смазывались, словно я смотрел на них сквозь толщу воды, вместо них появлялись другие. Оказалось, что некое подобие энергетического свечения есть не только у людей и мертвецов, но и растений, даже камней. Теперь я мог разглядеть отдельный куст за рядом деревьев, хотя обычным зрением его бы не увидел.

Есть хотелось все сильнее. Я сходил еще раз проведать тело Владимира. Сам не знаю зачем. Постоял рядом, убедился, что если разложение и идет, то медленно.

Следующие несколько дней я только и делал, что экспериментировал с мертвозрением. В перерывах поливал апельсиновое семечко – пока и не думало всходить – и совсем чуть-чуть ностальгировал. Мысленно желал брату, чтобы все у него было хорошо. Он, конечно, и сам справится, но все равно немного я на это медитировал. Ирине с Ромой и спасенным девушкам искренне желал встретить Михаила Геннадьевича. Он мужчина серьезный, ответственный, с рациональным подходом. В забитой мертвяками Москве – то, что доктор прописал.

Катю вспомнил. Наверное, мутит сейчас с Сергеем, пока я тут с голоду помираю. Обидно. Хотя, наверное, пусть мутит. Сколько мы с ней были знакомы? Один день? Даже меньше. Плюс минутный телефонный разговор. С какой стати ей мне верность хранить? Или рисковать, пытаясь спасти? Если бы она тогда не убежала вместе с Сергеем, ее бы тоже укусили. Потому, наверное, все к лучшему. Наверное.

***

Когда мертвозрение достигло радиуса в триста метров, я понял, что и вправду на «острове». Граница скалы, у подножия которой была моя поляна, закончилась в полутороста метрах от меня. Это не был барьер: я четко ощущал, что за скалой… ничего нет. Ни капли энергии. Спустя неделю я сумел охватить чувствами весь Остров. Справа, слева, спереди, сзади, вверху и внизу я дотягивался до границы и ощущал пустоту за ней. Мертвозрение работало ничуть не хуже распущенных трусов. Остров перестал себя копировать, но что дальше делать, я не знал.

– Я готов умереть.

На самом деле, нет, конечно. Но с Гарри Поттером сработало, снитч откликнулся. А попытки вроде «Сезам, откройся!» и «Сова, открывай, медведь пришел!» я испробовал задолго до этого. Магическая Арка – теперь я мог ощущать ее красный цвет в мертвозрении – оставалась моим единственным шансом. Магический предмет в рабочем состоянии, который просто нужно включить. Придумать что-то или как-то усилить возможности мертвозрения. Вдруг, с помощью него можно не только фиксировать, но и влиять? Нужен какой-то толчок…

Я не помнил, как оказался около могилы Владимира. Я едва-едва чувствовал запах разложения, он даже не вызывал отторжения. Скорее наоборот. Жажду я уже давно научился игнорировать: она маячила на задворках сознания, но моими действиями не руководила.

Расчистив ветки на могиле, я всмотрелся в лицо священника. Череп был плотно обтянут кожей, линия рта казалась трещиной, губы так истончились, что почти не были видны. В Москве я не рассматривал мертвецов так внимательно, но еще до всех событий был однажды на похоронах, и Владимир выглядел определенно мертвым. Он уже не воскреснет…

***

Я стоял по пояс в воде, переводя дыхание. Голова кружилась, я плохо соображал. Когда много делаешь упражнений на время, а в тайцзи почти всегда так, приобретаешь неплохой внутренний хронометр. Кажется, я продержался минут 9-10. Очевидно, мертвячья способность. Наверняка, будь у меня хороший источник пищи, она бы сработала еще лучше…

Я не знаю, почему не съел тело. Я чувствовал слабость, апатию. Болела голова. Тошнило даже от воды. Только в медитации я чувствовал облегчение. Но не стоять же в чжанчжуане до конца жизни? Энтропия неумолима. Чтобы прочесть средних размеров книгу, мозг тратит энергии в миллиард миллиардов раз больше, чем потребовалось бы для передачи того же объема данных с помощью частиц. Человеческий организм – весьма скверный генератор. Будь я хоть трижды ожившим мертвецом. Неважно развалюсь ли на куски или медленно иссохну – без пищи я умру.

Страха, что интересно, не было. И плохо, иначе я бы отбросил мораль и съел, что дают. Все вытеснили усталость и апатия. Последнее, что я придумал: проверить, насколько я могу задержать дыхание, а затем, собрав остатки сил, нырнуть реку и узнать, куда уходит вода. Возможно, так я вырвусь за пределы Острова. Может, меня выкинет обратно на Землю.

Рюкзак я переложил. Оставил только самое необходимое, плюс, убедился, что он легко снимается. Я не Майкл Фелпс, так что уж лучше с голой жопой. Зайдя в воду по грудь, я замер. Течение толкало в спину, но на ногах я стоял крепко. За недели на Острове я настоял чжанчжуана на пару лет вперед, так что моему укоренению и столетний саксаул позавидовал бы.

Если я нырну, пути назад, скорей всего, не будет. Встав перед этим выбором, я все же ощутил страх. Может, все же поесть сначала мяса? Это точно даст время. Я смогу еще подумать, вдруг что–то придумаю…

Черт…

Вот почему я сюда попал, а? Такие возможности в руках, а вместо этого приходится какие-то непонятные решения принимать…

Если бы я знал точно, что, к примеру, отрезав у священника ногу по колено и съев мясо с нее, я решу все свои проблемы и смогу вырваться с Острова, то тогда я бы, наверное, сделал бы это. А так… Вдруг, еще и не поможет… Потом в рай не попаду…