Толстой регулярно упоминал книгу в своих дневниках: восторг («Писал очень хорошо две главы») сменялся разочарованием в себе («Плохо работал. Опять расстрясся»), удовольствие от возвращения к беллетристике («Когда кончил, то захотелось продолжать художественную работу») – стыдом за потраченное время и усилия («Совестно писать пустяки»). Писатель то порывался совсем бросить «Хаджи-Мурата», то возвращался к нему, по много раз отделывая разные фрагменты: так, первые тринадцать глав книги переписывались пять раз, а пятнадцатая глава, посвященная Николаю I, – восемь. «Хаджи-Мурат» оказался самым мучительным текстом Толстого – и самым сокровенным: он не расставался с рукописью до 28 октября 1910 года, своего последнего дня в Ясной Поляне.

Один из черновиков XXII главы «Хаджи-Мурата»[35]

Как и «Война и мир», «Хаджи-Мурат» – стереоскопическое изображение реального военного конфликта: противостояние Российской империи и Северо-Кавказского имамата[36] описано с разных точек зрения – глазами солдат и генералов, мужчин и женщин, из Петербурга и с передовой. Толстой забирается в голову тем, кто принимает решения, и обнаруживает за их судьбоносными поступками эмоциональную изнанку – борьбу явных желаний и потаенных страхов, столкновение рационального и подсознательного.

Словно «Воскресение», «Хаджи-Мурат» – пример фундаментальной, остраняющей критики государственных институтов. Толстой не только рассказывает историю героя, но и разоблачает общие места о власти и правосудии, демонстрируя повседневную жестокость аппарата насилия. Одно из следствий этой установки на экстремальную откровенность – крайне натуралистичное и беспрецедентное для русской классики описание убийства Хаджи-Мурата.

Литературовед Владимир Туниманов назвал «Хаджи-Мурата» и раннюю повесть Толстого «Казаки» «кавказской “рифмой”», соединяющей разные этапы жизни писателя. В обоих случаях автор работает с региональным контекстом с тщательностью этнографа и жаром публициста: он на разных уровнях исследует устройство кавказской культуры и намечает конфликт цивилизации (метрополии) и природы (непокорных окраин).

Хунзахская крепость, Дагестан[37]

1890-е годы – полноправное возвращение Толстого в литературу как бы на новых основаниях: после долгого перерыва он снова испытывает потребность в развернутом художественном высказывании, которое бы позволило ему изложить свои идеи в популярной форме. В этом смысле можно сказать, что «Хаджи-Мурата» предвосхитили другие произведения, написанные Толстым в это десятилетие, – от «Плодов просвещения» (1890) и «Дьявола» (1890) до «Сна молодого царя» (1894) и «Хозяина и работника» (1895).

Тема повести определенно связана с перипетиями толстовской биографии. 21 февраля 1895 года он объявил жене о желании уйти из дома: они повздорили из-за того, что писатель отдал «Хозяина и работника» в журнал «Северный вестник», лишив семью доходов от произведения. Через два дня умер их последний – и особенно любимый – ребенок, шестилетний Ваня. Толстой записал в дневнике: «В первый раз в жизни я чувствую безвыходность». Два мотива – уход из семьи и тревога за детей – соединились в письме, которое писатель хотел оставить на прощание Софье Андреевне в июне 1897 года, и в «Хаджи-Мурате».

Наконец, Толстой провел огромную исследовательскую работу. «Когда я пишу историческое, я люблю быть до малейших подробностей верным действительности», – сказал он Ивану Корганову, который ребенком видел Хаджи-Мурата и поделился с автором своими воспоминаниями. Следуя этому принципу, писатель освоил обширный – по меньшей мере 172 сочинения – круг источников. Назовем самые главные: многотомный «Сборник сведений о кавказских горцах», «Двадцать пять лет на Кавказе» Арнольда Зиссермана, «Воспоминания» Владимира Полторацкого, «Плен у Шамиля» Евграфа Вердеревского, «Император Николай Первый. Его жизнь и царствование» Николая Шильдера и мемуары об императоре, подготовленные художницей Екатериной Юнге по просьбе Толстого. Помимо прочего, писатель перечитал беллетристику николаевского времени – повести Александра Бестужева-Марлинского «Аммалат-Бек» (1832) и «Мулла-Нур» (1836), которого раньше критиковал за обилие романтических клише. Вероятно, к числу источников можно отнести и собственные сочинения Толстого о Кавказе: «Набег» (1852), «Записки маркера» (1853), «Рубка леса» (1855), «Разжалованный» (1856), «Казаки» (1862) и «Кавказский пленник» (1872).

После смерти Толстого в 1910 году его бумагами распоряжался друг и соратник писателя Владимир Чертков.

Лев Толстой и Владимир Чертков в Ясной Поляне[38]

Готовя вместе с Павлом Буланже трехтомное издание «Посмертных художественных произведений Л. Н. Толстого» (в числе которых был и «Хаджи-Мурат»), он сам решил отдать книги властям на предварительный просмотр: это должно было обезопасить их от конфискации после публикации. Министерство двора намекало Черткову, что главным цензором Толстого хочет стать император Николай II – подобно тому, как его прадед Николай I был цензором Пушкина, – но в итоге эта обязанность была возложена на начальника Главного управления по делам печати Алексея Бельгарда.

Он обнаружил в «Произведениях» много «противозаконного». В частности, по мнению Бельгарда, в «Хаджи-Мурате» «император Николай I подвергается недопустимым, крайне грубым и оскорбительным для его памяти нападкам»; помимо прочего, «изложены в дерзостной, неуважительной форме отзывы о нем как носителе верховной власти, а также о царствовавших ранее государях и государынях».

В результате первое издание повести (Москва, 1912 год) вышло с несколькими цензурными пропусками. Глава про Николая I была сокращена более чем вдвое: четыре с половиной страницы вместо десяти. От XVII главы осталось одно предложение: «Аул, разоренный набегом, был тот самый, в котором Хаджи-Мурат провел ночь перед выходом своим к русским».

В том же 1912 году в берлинском Издательстве И. П. Ладыжникова[39] увидела свет бесцензурная версия «Произведений» – «Хаджи-Мурат» был опубликован в третьем томе. Однако следует заметить, что обе – московская и берлинская – редакции книги ориентировались на один и тот же текст Буланже, не имевшего доступа к первоначальным рукописям Толстого. Полное, основанное на автографах писателя издание «Хаджи-Мурата» вышло только в 1950 году в 35-м томе полного собрания сочинений Толстого, в нем были устранены ошибки переписчиков и авторские описки и представлены варианты и конспекты повести.

Довольно прохладно. Василий Розанов считал поздние произведения Толстого слабыми и назвал страницы «Хаджи-Мурата», посвященные Николаю I, «позорными». Издатель «Нового времени» Алексей Суворин[40] высказался еще резче: «Против “Капитанской дочки” чего же это стоит. Говно».

Но с годами репутация повести упрочилась. Марк Алданов[41] сказал Ивану Бунину: «Великая русская литература… кончилась на “Хаджи-Мурате”». Исаак Бабель рекомендовал учиться на этой повести простоте и точности изложения: «Там ток шел от земли, прямо через руки, прямо к бумаге, без всякого средостения, совершенно беспощадно срывая всякие покровы чувством правды, причем когда эта правда появлялась, то она облекалась в прозрачные и прекрасные одежды». А обожавший русскую классику философ Людвиг Витгенштейн советовал «Хаджи-Мурата» своим друзьям и коллегам, ставя его выше несколько прямолинейного «Воскресения»: «Его [Толстого] философия представляется мне самой верной, когда она скрыта в повествовании».