Холодный пластик под лопатками содрогнулся. Было в этом содрогании некое сладострастие, словно бы лифт наслаждался чужой болью.

- Бичиха сейчас не причем… - начал Роман.

- Как дружков твоих рядом нет, сразу бичиха не причем стала! – охраннику не интересно было слушать Романа, он хотел говорить, говорить и все тыкать ружьем в пленника, изливая застарелый ужас, унижение, боль, захлебываясь от восторга быть хозяином положения. Впервые – за долгие ночи в гостинице «Парус». – А раньше так очень даже причем была, в тюрягу меня пытались закатать! Бомжелюбы хреновы! Еще хватать меня вздумал!

- Да я тебя спасал, идиота! – пробормотал Роман, косясь на взметнувшееся к его виску дуло, - Ты хоть вокруг посмотри! Ты соображаешь, куда ты залез?

Охранник на мгновение отвел глаза от Романа и наскоро оглядел блестящие пластиковые стены.

В ответ лифт оглядел охранника.

Неужели он не чувствует? Роман ясно, всем телом, зудящей кожей ощущал – лифт смотрел на них! Они быливнутриэтого взгляда, он рассматривал их со всех сторон, буравил затылок с потолка и елозил по подошвам, заставляя судорожно переминаться на месте.

- Если я не придумаю, как с ним справиться… - Роман попытался приподняться.

Удар ногой вбил его в угол кабины, словно бильярдный шар в лузу.

- Ты мне зубы лифтом не заговаривай! – с ласковой укоризной протянул охранник, - Думаешь, еще в чем тебе признаюсь? А могу! Хочешь, расскажу, сколько я таких умников как ты, в Боснии умочил?

Вот сейчас, под ружье наподдать, поднырнуть, дернуть за ноги…

Роман глухо вскрикнул.

Охранника перехватил его резко выброшенную ногу, крутанул… Пластиковый пол прыгнул Роману в лицо. Показалось, он слышит как трещат его собственные кости.

- Еще раз дернешься – сломаю, - пообещал охранник, и его пальцы сжались у Романа на щиколотке, как тиски.

Пол кабины не был таким уж гладким. Только сейчас, уткнувшись в него носом, Роман увидел, что коричневый линолиум испещрен мельчайшими светлыми пятнышками. Пятнышки лежали кучно, будто в узор складывались. Вот вроде бы контур лба, бровь, закрытый глаз… Ну и что, ну и ничего такого, действительно, похоже на лицо, но ведь это всего лишь случайность, обыкновенный брак покраски…

По какой-то едва уловимой, но совершенно несомненной ледяной неподвижности черт Роман понял – это лицо мертвого!

И еще – это было его собственное лицо.

Роман глухо вскрикнул.

На проступающем сквозь пластик лице дрогнули веки. Медленно поднялись. Его собственные – остановившиеся – глаза глянули прямо на Романа. Оценивающе. Как домохозяйка на мясную вырезку.

Позабыв о боли, о вцепившимся в него охраннике, Роман рванулся… Чтобы тут же получить прикладом между лопаток, ткнуться окровавленной физиономией в пол…

Никакого лица в полу не было. Лишь крупные капли крови, похожие на большие темно-красные ягоды, усыпали пластик. Но и они тоже исчезали, словно кто-то невидимый собирал эти ягоды в свою корзину.

Роман застонал, тяжело перекатился на спину и уставился глаза в глаза охраннику, с болезненным интересом изучавшим залитого кровью Романа.

- И на хрена я тебя удержать пытался? – спросил сам себя Роман, разглядывая нависшего над ним противника. Разглядывая безнадежно. И мерцающая под потолком лампочка тоже разглядывала охранника – удовлетворенно. Охранник ежился, тер стриженный затылок свободной рукой, но головы так и не поднял.

- Подписал бы признание – все бы живы остались! А теперь и тебе, сволочи, конец, и мне, дураку, тоже, и еще… Ты хоть понимаешь, гад: ты тут сдохнешь, а бичиху твою сможет только невинная кровь изгнать? - Роман заорал так, что охранник отпрянул, а потом быстро передернул затвор, целясь Роману прямо в кричащий рот, - Пока она кого-нибудь постороннего не пришьет, ее ни пинками, ни святой водой отсюда не вытуришь. У тебя совесть есть? Ты ее убил, а жрут пусть другого?

- Пусть, - с коротким смешком согласился охранник, - Пусть хоть всех вас… Хоть жирдяя бизнесмена, хоть стерву его тощую, хоть психа вашего помороженного…

Да уж, количество психов на одну пустую недостроенную гостиницу прям зашкаливало.

- А лучше всего сучку с огнеметом, жалко, я ее не прихватил.

Действительно, жалко. Ох, если бы этот придурок Янку захватил! Вот кому не помешали бы ни ружье под носом, ни пульсирующая в ноге боль. Соорудила бы она из господина охранника прям на стенке лифта выразительный барельеф! Янка, она барельефы лю-юбит…

- А я буду жить, - издевательски цедил охранник, водя дулом ружья у Романова лица.

- Хрен ты будешь, а не жить, - тускло ответил Роман, отмахиваясь от ружейного дула, будто от надоедливой мухи. Он оперся на ладони, подтянул ставшее непослушным тело, привалился к холодной стене. – Ты так и не понял? Ты, считай, уже труп. Как твоя бичиха.

Пинка в бок Роман и не почувствовал, словно не его бьют.

- Тебе не кажется – долго едем? – также мерно продолжал он. – Пока ты меня избивал, можно не на десять, и не на двадцать – на сто этажей спуститься.

Занесенная для удара нога замерла… Не отводя ружья от Романа, охранник скосил глаза вправо… влево… На физиономии проступила напряженная работа мысли:

- Правда, долго…

- Дошло, наконец, - окровавленным ртом ухмыльнулся Роман.

- Ничего, сейчас… - после долгой паузы пробормотал охранник, и продолжая держать Романа под прицелом, попятился к панели кнопок. Пальцы его зашарили по выпуклым прямоугольникам, охранник снова скосился, выискивая красную кнопку «стоп». Нажал…

Кнопка погрузилась в панель…

- Это чего? Чего это? – ошеломленно пробормотал охранник, не отрывая глаз от собственной руки. Вслед за кнопкой его палец медленно проваливался в пластик, уходил внутрь плавно и легко, словно в пену. И лишь когда рука погрузилась по самое запястье, охранник очнулся.

Ругнувшись скорее удивленно, чем испуганно, он дернулся… Панель не отпускала. Он рванул еще… Уперся коленом в стену, откинулся, потянул… С сухим электрическим треском вырвал руку из панели… Перевел дух, поднес ладонь к глазам, растопырив пальцы…

Послышался легкий треск – так хрустит, разламываясь, тонкий ледяной наст. От запястья к кончикам пальцев побежали тонкие извилистые трещины…

Охранник дико посмотрел на свою руку и тряхнул кистью…

Ладонь отвалилась.

Кусочки кожи осыпались с запястья, пальцев, тыльной стороны руки и с глухим пластмассовым стуком падали на пол.

Кисть мгновенно стала алой, словно на нее красную перчатку натянули.

Охранник орал.

Оцепеневший Роман тупо смотрел на лежащий возле него большой кусок пластика, изогнутый по форме человеческой ладони и казавшийся обломком искусно сделанной куклы – линии руки, мельчайшие складочки кожи…

Пачкая кровью бронежилет, охранник судорожно прижимал к себе освежёванную кисть.

- Ты… Ты… Сволочь! – в один миг позабыв о Романе, он отшвырнул ружье, метнулся к панели… Его здоровый кулак обрушился на кнопки, колотя по всем разом…

- Нет! – Роман вскочил на ноги – вывихнутая ступня полыхнула болью, но он рванул к охраннику и в ужасе схватил его за плечи, отдирая от панели, - Отойди! Не нажимай! «Вызов» не нажимай! Это «лифт в преисподнюю»! Ты представляешь, кто явится на вызов!

Удар локтем в живот отшвырнул его обратно к стене.

- А хоть кто… всех… порешу… - хрипел охранник, его глаза стали совершенно невменяемыми. Он медленно отвел кулак…

Лифт ощутимо качнулся…

Прямой удар тараном врезался в панель. Панель жалобно треснула.

Вокруг вспыхнуло бешенство. Нечеловеческое. Лифтовое: с привкусом горелой смазки и пылающей пластмассы. Быть внутри этого бешенства – все равно что оказаться внутри костра из пластиковых стульев: удушье, боль, ужас…

Охранник и Роман заорали хором.

Словно норовистый конь, смертельно оскорбленный ударом хлыста, лифт встал на дыбы. Охранника впечатало физиономией в пластиковые кубики кнопок.

А лифт уже сорвался с места и с неистовой скоростью помчался вниз, вниз, вниз. Как в падающем самолете, на мгновение в нем воцарилась невесомость. Роман всплыл к потолку. Капли разбрызганной по кабине крови веселой вереницей алых шариков пронеслись мимо. Медленно вращаясь, в их красочную стайку врезались ружье и вывалившийся из кармана нож…