Дом Васильевых в Дубровке

Мы тоже построили себе новый деревянный дом взамен старого, таких же размеров, как предыдущий. Сохранили привычную планировку. В нем долго жила наша семья. Дом до сих пор стоит на улице Кирова, № 69. Там живут незнакомые люди.

В нашем семейном хозяйстве трудились все с детских лет до совершеннолетия. Старшие братья и сестры не имели возможности учиться в школе более четырех лет, только младшая сестра Шура и я закон-чили семилетку. По достижении совершеннолетия дети уходили трудиться на завод. Отец и старший брат Игнат служили на железной дороге в должностях кондукторов товарных поездов. Воздушных тормозных систем тогда не существовало. В поездах было 6–8 вагонов со специальными тормозными площадками, на которых, по одному на каждой, ехали кондукторы. По сигналу машиниста, подаваемому паровозным гудком, они, вращая винтовой привод, тормозили колеса или прекращали торможение своего вагона. Работа неквалифицированная, тяжелая и низкооплачиваемая. Зимой и летом, днем и ночью, в снег и дождь стой на площадке, слушай сигналы машиниста и «крути, Гаврила, мазаное твое рыло».

Работа на железной дороге для отца была вынужденным и оптимальным вариантом. Ни кондукторская зарплата, ни семейное хозяйство не обеспечивали даже минимальных

потребностей многочисленной семьи. Сопровождение поездов на участке Бологое–Окуловка и обратно, поездки к месту службы (смена бригад происходила в Бологом) отнимали много времени.

Семейное хозяйство тянула мать и подрастающие дети. Отец занимался им, когда оставалось свободное от работы на железной дороге время. Обычно ограничивался дачей указаний. Мать вставала раньше всех, часов в пять, растапливала печь, доила двух коров, готовила завтрак, потом будила нас, ребят. Умывались кое-как из глиняного рукомойника с двумя носиками, подвешенного на веревочке к потолку. Мыло мы не употребляли, его просто не было. Полотенце одно на всех. Завтракали одновременно 6–8 человек. Обычно мама ставила на стол чугун (горшок из чугуна для тушения и варки продуктов в русской печи) с вареной картошкой в мундирах (не очищенная от кожуры картошка).

Ели ее иногда с квашеной капустой или солеными огурцами, зачастую просто с солью, с куском черного хлеба и льняным маслом. На обед обычно были щи из зеленого крошева или белой капусты, заправленные молоком, иногда рыбный суп, реже мясной. На второе обычно каша овсяная или перловая, или картошка, жаренная на сметане или сале, реже картофельное пюре, запеченное на сковороде. Ужинали после окончания рабочего дня тем, что оставалось от обеда. Ели из общей глиняной миски деревянными ложками. На праздничные обеды для гостей ставили глубокие тарелки, одна тарелка на двух-трех человек.

мать Георгия Константиновича Ирина Меркурьева,

Летом распорядок дня менялся. Раньше вставали, раньше ложились спать. Завтракали и ужинали основательно, более сытно, а на обед брали в поле кусок хлеба и бутылку молока. В период напряженных летних работ расходовалось много энергии. Силы восполняли за счет созданных зимой запасов – топленого масла, вяленого мяса и кислого творога, который хранили в небольших деревянных кадках. Лучшая и обильная пища была осенью. Хлеб нового урожая к столу давали без ограничений, картошкой был засыпан полный подвал дома, в сенях стояли заготовленные бочки с огурцами, капустой и солеными грибами. С наступлением устойчивой холодной погоды родители резали выросших за лето ягнят и телят. Ежедневно варили щи или суп с мясом. Сначала съедали сердце, легкие, почки и печень. Желудок и кишки животных очищали, отмывали и тоже использовали в пищу. Только потом ели мясо. Для питания летом в период тяжелых работ засаливали и вялили лопатки домашних животных, подвешивая их на чердаке. Почвы в наших местах в основном легкие супесчаные и суглинистые, быстро просыхают весной. Время начала работ сельчане определяли по религиозным праздникам. В день Святого Георгия – 23 апреля – в первый раз выгоняли скот на пастбище. В Петров день – 23 июня – начинали сенокос. Со Спасова дня – 19 августа – приступали к жатве овса, ржи и ячменя. Заканчивали ее к середине сентября. Перед началом жатвы крестьяне срывали несколько соломинок ржи, скручивали их и совали за спину, чтобы спина не болела. Эти соломинки держали дома в течение года за иконами. Считалось, что спина болеть не будет, да и хлеб на следующий год вырастет хорошим. К 1 октября, празднику Покрова Пресвятой Богородицы, все полевые работы заканчивали. Сельчане ориентировались по датам проведения полевых работ на опытных удачливых соседей, тех, кто собирал высокие стабильные урожаи. Семьи наделялись одинаковыми по размерам и качеству участками земли.

Каждому хозяйству доставался кусок, равнозначный соседскому и находившийся на примерно одинаковом расстоянии от деревни. Система земледелия была трехпольной. На одном поле в августе сеяли озимую рожь, которую убирали следующим летом. На втором поле весной сеяли яровые хлеба, ячмень, овес, лен и сажали картошку. Третье поле отдыхало. Его удобряли навозом, пахали, боронили и в августе засевали озимой рожью. Специальных пастбищ не было. Скот пасли на полях и прилегающих к ним луговинах и болотах. Весной пасли на первом поле, после жатвы на озимом, а осенью на яровом. Первым начинали распахивать яровое поле под посев ячменя, овса и посадку картошки. Пахали с помощью деревянной сохи, не углубляясь ниже пахотного слоя и не переворачивая земли. Этот способ вспашки теперь называется прогрессивной безотвальной обработкой. После вспашки кочковатую поверхность выравнивали боронами с деревянными зубьями (боронили).

Самую ответственную операцию – сев – выполняли родители. В сеялку, сплетенную из березовых лык корзину емкостью полтора-два ведра, насыпали зерно. Вешали через плечо на живот с помощью привязанного полотенца или веревки. Сеятель, перекрестившись, взмахом правой руки равномерно разбрасывал зерно по земле. Так, взмах за взмахом, шаг за шагом, и засевалась вся полоса. Чтобы заглубить зерно в почву, после сева поле еще раз боронили.

Сеятель

Помню один яркий счастливый день. Мне было лет семь. В ясный, прохладный вечер мать досевала последнюю полосу. Она что-то пела. А я, завернувшись в освободившийся от овса мешок, лежал на телеге и смотрел в высокое-высокое, бесконечное небо. Там где-то между редкими, освещенными заходящим солнцем облаками звенел жаворонок. Все было так хорошо, легко и просто. Теперь телегу заменил автомобиль. Жаворонка я не слышал уже лет пятнадцать-двадцать. И не было повторения того чудесного вечера.

В середине мая высаживали картошку, сначала на огороде около дома, потом в поле. Работа нетрудная и делалась довольно быстро. После сева наступала «навозница». Владимирский писатель Владимир Солоухин описывал это время, как самое интересное и счастливое. У меня таких впечатлений не осталось. Это была грязная, но необходимая работа. Со скотного двора накопившийся за зиму навоз накладывали вилами на телегу и вывозили в поле на свои полосы, равномерно разбрасывали и закапывали. Эту работу заканчивали к празднику Святой Троицы. Готовились к празднику всей деревней. Делали уборку в домах, мыли полы, стены и окна. Стирали белье и одежду, мылись в бане, парились свежими березовыми вениками. Приносили из леса и прибивали к стенам домов молодые зеленые березки. Деревня свежела, молодела, хорошела и зеленела.