Санди задумчиво погладила свое брюшко.
— Да. Пожалуй, мы немного погорячилсь.
— Придется отложить, как минимум, на полгода, — печально констатировала Келли.
— Эй, девчонки, вы чего? — удивился Акела, — Кроме паззл-пати есть куча других тусовок, где не влепят каучуковой болванкой по организму. Вот free-art-fest. Тоже плавучая фигня, и отрыв, вообще не передать, какой. Одно кино чего стоит. Про бои на джедайских мечах и про танцы я просто молчу. Но там максимум ладошкой по заднице шлепнут.
— А как реагировать, если по заднице? — поинтересовалась Санди.
— Смотря, понравилось тебе или нет, — ответил он, — если да, ты его тоже по чему-нибудь шлепни, а если нет, двинь ему в ухо. Типа, местный обычай такой.
— Обломались мы, — вздохнул Эланг.
Келли и Санди переглянулись. Их настроение резко подскочило вверх, но стало как-то неудобно, что настроение подростков при этом упало ниже пяток.
— А там как с возрастными ограничениями? — спросила Келли.
— Девчонки, это Меганезия, здесь нет такой ерунды! — Акела повернулся к ребятам, — ну, что, как на счет ближайшего феста в лагуне Никумароро?
— Если с вами, то это круто, — решила Тиви и, глянув на мальчишек, спросила, — круто же?
— Круто, — согласился Окедо.
— На чем идем? — поинтересовался Эланг.
— На вашем новом проа, — сказал Акела, — Купите что-нибудь реальное. Денег мы добьем.
В следующую секунду от визга в три глотки зазвенели даже кружки на столе.
Кван Ше сунула последний снаряженный магазин в нужный карман, взяла в левую руку жилет, а в правую — винтовку, и, направляясь в сторону чулана, между делом, заметила:
— А мы их не слишком балуем?
— Не балуем, а приобщаем к культуре, — возразил Акела, — Это нормально.
…
27 июня. Первобытная жизнь, кибер-демоны и прочая политэкономия.
Кван Ше вместе с засыпающими на ходу подростками ушла примерно через час. Акела снова набил свою каменную трубку.
— Скоро наши супердайверы прилетят, — сообщил он, и добавил, — Вообще, прикольно: с утра думали, будем тут лежать вверх пузом, а денек получился такой хитовый, что меня до сих пор таращит. Я же не герой, как Ше. Прикиньте, я на вираже чуть ли не крылом по волнам, море сбоку, небо сзади, очко три дюйма, а она строчит из machingun, как робот-терминатор, и все в цель. Но гребаной мако это абсолютно пофиг. Нет, все хватит, а то мне всю ночь будут сниться кошмары. Я, по ходу, тонкая и чувствительная натура…
— Ну, раз так, — перебила Санди, — объясни одну штуку. Тиви обмолвилась, что в школе хаос и фракталы идут в какой-то соцэкономике. Это как вообще?
— Элементарно, — ответил Акела, — Общество это наглядный пример самоорганизации в хаосе. Сначала люди строят связи и получаются групповые семьи, типа хаусхолдов. Но у каждого отдельного человека есть связи и вне хаусхолда. Удачные связи закрепляются. Дальше чистое самоподобие, то есть принцип построения фрактальной сети. Хаусхолды соединяются в локальные общины, затем в первобытные племена…
— Как на Тероа, — ехидно вставила Келли.
— А что ты прикалываешься? — спросил он, — первобытное племя это оптимальная форма организации людей. Ничего лучше не придумаешь, потому что это такая же константа человеческого устройства, как бег на двух ногах. Ну не сможешь ты хорошо бегать на четвереньках. И, что важно: племя не надо создавать, люди самоорганизуются в ходе добычи хавчика, устройства быта и защиты. Это естественная кооперация, она у людей в генах. Кстати, эффективная команда для решения практически важных задач, это всегда нечто вроде первобытного племени. Научный коллектив, разведывательная экспедиция, экипаж корабля, группа быстрого реагирования, и так далее…
Он встал с кресла и стал прохаживаться по террасе, жестикулируя дымящейся трубкой и продолжая рассказывать.
— … Первобытное племя имеет только один недостаток: при росте его фрактальной сети, начинает теряться устойчивость. Первобытные механизмы успешно работают, где-то до трех уровней вложенности и до несколько сотен узлов сети, то есть, людей. Если где-то есть тысячи людей, то начинается новый шаг самоорганизации. Тут есть два варианта. Первый: это государство. Появляются оффи, как дополнительный уровень саморегуляции общества. Они силой сгоняют людей в стадо и принуждают их к общественным работам. При государстве эффективность людей в десять раз ниже, чем на свободе, но их можно заставить работать 12 часов в сутки, жрать говно и жить в бараках. Если считать людьми только оффи, а остальных рассматривать, как скот-рабсилу, то это экономически выгодно. На следующем шаге возникает священная трудовая мораль, мистические табу и прочие институты регулирующей духовной культуры, благодаря которой скот-рабсила сам себя принуждает, без физического насилия. Это еще выгоднее…
— С государством понятно, — перебила Санди, — а второй вариант?
— Демон, — ответил Акела, — Не в оккультном смысле, а в кибернетическом. Это регулятор, который обслуживает запросы, поступающие от клиентов, и больше ничего не делает. Если активных запросов нет, то демон висит в фоновом режиме, потребляя минимум ресурсов. Демон на порядок эффективнее, чем государство. Нет дорогостоящей пирамиды оффи, не надо морализировать жителей до полного отупения. Демон срабатывает, только если его вызывают, или если в каком-то месте сети появляется риск перенапряжения. Он служит только для устранения неустойчивости фрактальной сети первобытного образца. В остальном люди живут свободной жизни, никто к ним не лезет с глупостями.
— Демон это вроде предельно-экономичного правительства? — уточнила Санди.
— Это оно и есть, — сказал Акела, — Так устроено наше правительство.
Келли покачалась в старинном кресле-качалке, поднятом с затонувшего британского линейного фрегата XVIII века, и небрежно заметила:
— Правительство всегда лезет, куда его не просят. С самыми добрыми намерениями, понятное дело. Поди, разберись, это на самом деле добрые намерения, или просто у какого-то политика случился синдром загребущих рук.
— А по Хартии не надо разбираться, Незапрошенное вмешательство пресекается ВМГС.
— Чем-чем?
— Высшая мера гуманитарной самозащиты, — пояснил Акела, — расстрел, короче.
— Ни хрена себе. А если человек действительно с добрыми намерениями?
— Это без разницы, — ответил он.
— Кстати, логично, — поддержала Санди, — прикинь, Келли, в твой комп попала какая-то левая прога. Система безопасности должна стереть ее на фиг, а не разбираться, полезная она или нет. Ты ее не ставила, значит, эта прога вредная по определению.
— Так то прога, а то люди, — возразила Келли.
— Так то комп, а то народ, — в тон ей, отозвался Акела.
— И часто расстреливают?
— Конкретно за это? — уточнил он, — Сейчас нет. А в первые годы Хартии, другое дело. Как-то раз полсотни политиков прислонили в один прием. Может, они тоже по-своему с добрыми намерениями… Но я уже объяснил: это без разницы. Единственная гарантия от появления государства и оффи — гасить за любую попытку такого рода.
— Этому у вас тоже в школе учат? — спросила Санди, — насчет того, что гасить?
— А как же. В учебнике истории это даже в рамочке: «покушение на создание государства, как особо опасное преступление, карается высшей мерой гу…».
Тут Келли громко взвизгнула, а затем раздался веселый голос Спарка:
— Офигеть, Акела! Ты с этой трубкой, прямо как Карл Маркс…
— Блин, — сказала Келли, — что за манера, подкрадываться и хватать за сиськи?
— Но я ведь нежно. Типа, соскучился и все такое.
— Кстати, Спарк, а где самолет? — спросил Акела.
— Я его припаркавал у мастерской Оохаре, он обещал левый элерон посмотреть, там фигня какая-то. Короче…
— Все равно, это не повод подкрадываться, — перебила Келли, — и вообще, я не поняла. Уж раз ты так с порога начал…
— Я могу продолжить, — многозначительно сообщил он.