- Я так и думала. Только в новой колонии не делай больше таких хлупостей. Ты ведь неплохой парень.

Бамбан, вдруг заметив, что стоит один, бежит вдогонку за остальными, затем оборачивается на ходу:

- До свиданья вам!

- Прощай! Всего тебе наилучшего!

Калме оборачивается. Вот он пошел, чуть волоча ногу, низкорослый, голова втянута в плечи, - самый недисциплинированный ученик прошлого года.

Низенький, слабосильный, но опасный из-за своей улупости. Теперь дури поубавилось, и Калме жаль, поистине жаль, что не ей предстоит самая интересная часть работы с ним. И учительница испытывает ревность к неведомому коллеге, который будет продоллкать творить из Бурундука человека.

После того как осужденные покидают зал, к воспитанникам обращается с речью Озолниек:

- Вот вам еще один пример того, что получается, когда хотят устроить свою жизнь за чужой счет. Я ведь знаю: кое-кто из вас думает, что Зументу просто не повезло, что надо было действовать умнее и все удалось бы на славу. Если этим дурачкам себя не жаль, пусть сами испытают. Бывают люди, которые ничего не могут извлечь из чужих промахов, им обязательно надо треснуться башкой самолично. Однако за такие уроки приходится платить слишком дорогой ценой. Опять, глядишь, свобода на годик отодвинулась. Дорога отсюда есть только одна: та, которую вам ежедневно указывают воспитатели, учителя, мастера. И не надо тогда будет тайком ползти на брюхе, карабкаться через ограду и дрогнуть в лесу. Напротив - проводим вас под оркестр и сами распахнем ворота. Подумайте - который из способов лучше? Чтобы жить по-человечески, надо в первую очередь стать человеком. Иной возможности нет. Быть может, кто-то со мной не согласен?

Кто же в открытую не согласится с начальником?

Ребята сидят молчат. Почти всем им теперь кажется, что правда вроде бы на стороне начальника. Каждый вспоминает про себя суд, на котором судили его самого.

И Валдис тоже.

Нет, то, что происходило в зале школы до выступления начальника, не было чем-то несправедливым или непонятным. Это был правильный суд. А тот, что осудил его?

Озолниек уже открыл рот, чтобы дать команду встать и покинуть зал, как вдруг где-то в середине рядов поднимается воспитанник Межулис и громко спрашивает:

- А суд никогда не ошибается?

Сидящие впереди оборачиваются, по залу волной пробегает шепот, но Валдис стоит и смотрит на начальника. Кто-то сзади дергает его за куртку, хочет посадить, но Валдис отталкивает чужую руку и ждет ответа.

- Видали, Межулис уже Баса начинает допрашивать, а то все молчал как крест на кладбище, - слышится где-то сбоку шепоток Трудыня. - Ты что, дурья башка, не знаешь, что советский суд никогда не ошибается? Спросил бы меня, я бы тебе сразу сказал.

- Бывает, что и ошибается. Но если ты считаешь, что тебя осудили по ошибке, то ты неправ.

Валдис морщит лоб и медленно садится на место.

Больше вопросов нет, и воспитанники оставляют зал.

Киршкалн пристально следит за происходящим.

Нет, в вопросе Валдиса он не расслышал ничего вызывающего, ни малейшего желания поддеть. Задать этот вопрос Валдиса заставил долгий спор с самим собой.

И вот он услышал от начальника то же самое, что ему уже довольно долго пытается втолковать Киршкалн. Быть может, именно сейчас необходимо продолжить этот разговор? Воспитатель зовет Межулиса к себе.

Теперь в их взаимоотношениях уже нет той натянутости, что была вначале. Валдис пишет надписи, оформляет альбомы и стенды, и ему довольно часто приходится бывать вдвоем с воспитателем в комнате.

У них не раз заходил разговор об искусстве, о путешествиях. Валдис по-прежнему сдержан, больше отвечает, чем спрашивает, по-прежнему они на расстоянии, но дистанция между ними стала значительно короче.

- Ты согласен с ответом начальника? - спрашивает Киршкалн.

Валдис молчит, думает. Минуло много дней и ночей, остались позади бессчетные столкновения с незримым молчальником, что являлся ему в полумраке спальной комнаты отделения. Поначалу он чувствовал себя заживо погребенным, рудокопом в забое, которого отрезал от всего мира обвал. Безмолврге, темнота и холодный, бесчувственный камень вокруг. Никому нет до него дела, он покинут, забыт. Потом где-то далеко раздался едва слышный стук. Он считает это галлюцинацией и даже не пробует отозваться, но постепенно в нем просыпается надежда выбраться на поверхность земли. О нем не забыли. Несмело постукивать в ответ начинает и Валдис. Шум нарастает, команда спасателей уже где-то недалеко, и он принимается энергичней действовать кайлом. Рушатся камни, вот и первые проблески света в щелях. От жизни, от людей его отделяет теперь совсем тоненький слой породы.

- Расма ничего насчет этого не писала?

- Писала.

- И что она думает по этому поводу?

Валдис опять молчит. Рушатся камни. Неужто и в самом деле другие правы, неужто он отнюдь не жертва злонамеренной несправедливости и вынесенный ему приговор хоть и жесток, но честен? Стало быть, Рубулинь победил. Но Рубулинь побеждать уже не в состоянии. Рубулиня больше нет. В таком случае победу Одержали Расма, Киршкалн и начальник колонии. Но на что она им, эта победа? Выходит, победил он, и больше никто. Валдис выпрямляется и глядит на воспитателя. Последние груды завала разобраны, борьба окончена, и не так просто признать, что воображав-"

мыв враги, оказывается, не враги, а друзья.

- Но неужели я должен был тогда стоять стол-"

бом и смотреть? - словно стон вырывается из груди Валдиса.

- Этого никто никогда не говорил, - спокойно говорит Киршкалн. - Я там не присутствовал и потому рейчас не могу сказать, как именно надо было тогда Поступить, но действие, на которое решился ты, было чрезмерно жестоким. Ни тебя, ни Расму никто не намеревался убивать, а ты - убил. С тех пор прошло больше года. Разве тебе самому - если посмотреть на прошлое сегодняшними глазами - все не представляется совсем в ином свете?

- Пожалуй, вы правы, - - после продолжительной Паузы медленно говорит Валдис.

Они опять сидят некоторое время молча, затем Киршкалн спрашивает:

- А что бы ты сказал, если бы в родительский день приехали мама с Расмой? Тебе ведь хотелось бы их повидать?

- Да, но не здесь. Не хочу, чтобы они видели меня Эа оградой. Не могу я так...

Валдис молчит.

Киршкалн слегка кивает"

- Пусть будет по-твоему. Может, и в самом деле так лучше.

Валдис уходит, и воспитатель остается наедине со своими мыслями. Сегодня замкнулся еще один виток некоей спирали. Что-то завершилось, ради того, чтобы уступить место новому в этом бесконечно сложном движении, именуемом человеческой жизнью. Валдис и 3умент сделали шаг, поднявший их на одну ступеньку вверх. Два воспитанника, ставшие какой-то частицей также и самого Киршкална. Сколько их прошло и сколько будет еще? Бегут годы, все больше ребячьих судеб пересекает жизненный путь воспитателя. И всегда, когда задумываешься на эту тему, в сознании всплывает один и тот же вопрос - каким образом в человеке зарождается преступник? У каждого из нас мысли иной раз петляют по очень темным закоулкам, но они есть и остаются мыслями, не более. Между мыслью и поступком пролегает четкий и острый, как лезвие клинка, рубеж. Преступник - человек, способный переступить через этот рубеж. По всей видимости, в каждом случае на то есть свои причины, чье-то влияние, но, быть может, все-таки существует и какаято общая для всех закономерность, некий сигнал, побуждающий либо остановиться, либо ринуться вперед?

Над многим доводилось поразмыслить, призадуматься, сопоставить факты, но до выводов, обобщений дело пока не дошло. Так мало времени, день всегда так короток. И Киршкалн поступает так, как ему подсказывают опыт и способности, медлительная школа практики.

В дверь стучат. Входит Иевинь. Рана от ножа зажила, но командирский пост после драки потерян.

Иевинь теперь опять заместитель председателя. К воспитателю он пришел по клубным делам. До отбоя надо прорепетировать пару скетчей, которые намечено сыграть на концерте в родительский день.