— А Гостята вам ничего не сказывал? — поинтересовался Неждан.

— Только то, что жив-здоров.

— И все?

— Он сам не свой какой-то вернулся.

Вернидуб же, не желая развитие этой темы, представил парня, как ведуна, которого тронули оба Близнеца. И что именно он его выходил, спася от горячечной раны. Да про смерть в воде пояснил.

Ранее он Неждану о том не говорил, а тут вывалил гуртом.

В его понимании парень умер, но был возвращен к жизни Близнецами. Через что изменен. И он словно Мара теперь — одной ногой в мире живых, а другой — в мире мертвых.

— Ты ничего не путаешь?

— Вы когда там в лесу что-то крикнули, мы укрылись и стали ждать. Долго. Я уже думал — показалось. Но он — нет. Он вас учуял. И даже указал куст, за которым вы сидели.

— Дух учуял? — ахнул Красный лист.

— Мыслю, что так.

Неждан нахмурился.

Он хотел было уже вмешаться и объяснить, что, кроме его чуйки, были достаточно веские основания. Однако сдержался.

Эти люди жили в своем мире — рационально-магическом.

Для них боги, духи и прочие волшебные существа были также натуральны и естественны, как волк или дуб. Часть реальности. И то, что их не видно — не беда. Суслика вон, тоже часто не видать, а он есть.

Переубеждать их в этом — гиблое дело.

И не получится.

А если получится — хуже станет.

Так-то они вон — вдумчиво обсасывали косточки теории, которая за эти месяца сложилась в голове Вернидуба. Вполне, надо сказать, стройной. И даже в чем-то логичной. Для них. Неждану же требовалось это все выслушать и не заржать. Ну не мог он пока серьезно воспринимать всю местную мифологию.

— А кто сильнее в нем? — поинтересовался Красный лист.

— Не знаю. Они словно сообща стоят за его спиной. Подменяясь по случаю и помогая друг другу.

— А такое возможно?

— Арак с него при мне и Гостяте снял дань всякую, включая промысловую, на это лето и два будущих. Он его гласом Перуна заставил отступить. Что непросто. Ой, как непросто. А потом Неждан предложил нашим соседям промыслами тайно заняться. А шкуры ему, за половину выручки. Дескать, это он добыл. С него ведь не взять. Это, как я мыслю, глас Велеса. Вот так у него все и чередуется — то одним лицом выглянет, то другим.

— А эти, соседи, согласились?

— Ушли, обещая подумать. — пожал плечами Вернидуб. — Но, мыслю, не откажутся. Вот и нам надо бы тем же промышлять. И не только тем.

Он встал. Сходил и принес им кожу. Протянул и спросил:

— Ведаете, что сие?

— Кожа. — произнес Серая векша.

— А чья?

— Странная какая-то… — покачал Красный лист.

— То рыбья.

— О!

— А так можно?..

Сам Неждан практически в разговоре не участвовал.

Просто сидел и слушал.

Лишь изредка встревал, поправляя Вернидуба там, где он что-то совсем не так понял. Но не сильно. В остальном же — наблюдал. Ему безумно интересно было посмотреть на то, как местные реагируют на те или иные его идеи. Со стороны. Заодно и не рискуя сильно. Ведь всегда можно было сказать, что Вернидуб не так понял его.

Он смотрел и думал о том, что сейчас, в сущности, идет вербовка в партию его сторонников. Причем таких людей, которые имеют вес среди местных. Во всяком случае — к ним прислушиваются.

Брат Вернидуба, к примеру, был ведуном-травником. Лекарем. Да и сын у него подвязался как ученик. Серая векша ведал делами скотьими. Красный лист гадал, то есть, был волхвом. Хотя немного и травами занимался. Ну и алкоголем: приглядывал за варением пива, настаиванием браги и заведение медов. Сам Вернидуб же… внезапно, оказался ведуном, тронутым Перуном. Который отвечал за целый спектр задач. Среди которых, например, значилось плодородие в широком смысле этого слова. Так что седой занимался и приглядом за землей, и помощью в подборе пар, и даже травки от слабости мужской мог посоветовать.

Так-то да — каждый жил в своем роду.

Однако это не мешало им постоянно болтаться по округе, оказывая помощь за некое вознаграждение. Отчего и репутацию имели, и известность. Составляя своеобразный клуб по интересам. Маленький, но значимый. Ежели все они скажут «фи» — мало кто решится против выступить…

— Еще бы Боряту перетянуть с ребятами, — беззвучно произнес ближе к вечеру Неждан, когда все уже укладывались спать. В землянке. Перед тем долго изучая печь…

[1] Ленивая «финская свеча» — три бревнышка ставятся вплотную «цветочком» или одно потолще раскалывается и ставиться так же. Поджигается сверху по центру.

[2] Дакотский костер — это ямка по колено или глубже, от основания которой вбок уходит ход наружу. Топливо насыпается в яму и поджигается. Тяга в нем образуется из бокового канала.

[3] Собирается «стенка» из нескольких бревен, положенных друг на друга, с одной стороны от которых разводится огонь.

[4] Здесь имеется в виду яблоня лесная, дикорастущая.

Часть 2

Глава 7

166, октябрь, 16

Шел мелкий, противный дождик.

Зябкий.

Как порой и бывает нередко в разгар осени.

Крупные капли сбегали с крыши навеса и громким стуком ударялись по деревяшкам, подложенным под них на земле. Чтобы влажный грунт не разбивали.

Журчал ручей в обводной канавке.

Под навесом же стояла благодать. Сверху не лило, да и снизу не заливало. А от небольшой каменной печки в центре шло тепло. Ветер же из-за частичного перекрытия плетеными стенами в метра два почти что и не гулял. Особенно снизу, так как до колена удалось эту плетенку обмазать глиной, замешанной с соломой.

Неждан и Вернидуб трудились.

Без всякой спешки и суеты, перерабатывая те растительные волокна, которые удалось заготовить к этому моменту. Чесали их.

Скучно и нудно, но очень важно.

Уже бывало зябко на улице, и медлить с изготовлением одежды стало совершенно невозможно. С мехом же ситуация продвигалась плохо. В ловушки попадалась в основном всякая мелочь и то нечасто, а основной прибыток с охоты приносили птицы.

Почти все ловушки, которые расставил в лесу Неждан, были ориентированы на хищного зверя. Но из-за дождей волчьи ямы постоянно стояли заполненными водой и часто теряли маскировку. А иные ловушки либо переставали работать как надо, либо давали массу фальшивых реакций.

Вот и выходило, что хоть какой-то прибыток с охоты на зверя давали лишь немногочисленные и довольно примитивные мелкие ловушки. Да и те часто отказывали.

Дожди же всю округу превратили в натуральную кашу.

Грунт раскис так, что к той же реке, если не по заранее положенным плахам, не пройти. По колено или глубже уходили ноги в жижу. Холодную жижу. Из-за чего приходилось ходить в некотором подобии болотоходов. Привязывая к деревянным башмакам плетеные площадки, чтобы увеличить площадь опоры. Жили они недолго, но позволяли бродить по всему этому «миру дождя».

— Эх… баньку бы сейчас. — тяжело вздохнув, произнес Неждан.

— Что?

— Баньку, говорю. А… — осекся он, увидев взгляд визави. — Ясно. Нет. Не хочу рассказывать. Лень. Да и толку никакого.

— Отчего же никакого?

— Ее не поставить. До весны поздней уж точно. Хотя я бы и на будущее лето не загадывал.

— А что сие, баня?

— Баня это… хм… вроде небольшого такого жилища с печью, в котором очень крепко топят, чтобы от жара было едва терпимо. И моются. То и полезно, и приятно. Но делать ту баню — морока из морок. Да и без горячей воды она лишена смысла. А значит, хитрую печь ставить… — махнул рукой Неждан.

— Неужто так хороша?

— Не пересказать.

— А ты почем знаешь? Ты же в ней, чай не мылся ни разу.

Парень не стал отвечать. Да и что тут ответить?

— Отчего же молчишь?

— Когда твои друзья-товарищи приходили, я много слушал и думал. — попытался сменить тему Неждан. — Разве можно иметь сродство сразу с двумя богами?