На следующий день, пополнив припасы, мы возобновили бомбардировку. По моему приказу эскадра вошла на рейд и начала обстреливать форт Сантьяго, принудив его к молчанию. К вечеру испанцы выкинули белый флаг, сдав город на почётных условиях.

Незамедлительно после капитуляции офицеры флота осмотрели испанские корабли и пакгаузы в порту Веракрус. На кораблях удалось обнаружить большие грузы ртути, кошенили, шёлка, фарфора и дерева ценных пород. Однако, вопреки всем ожиданиям, ни золота, ни серебра среди их грузов не оказалось.

Я предпринял чрезвычайные меры к поиску пропавших ценностей, однако, ни в порту, ни в самом Веракрус найти серебро не удалось. Испанский суперинтендант Хосе-Эмилио Бустаманте и его чиновники утверждали, что серебро на сумму более восемнадцати миллионов песет действительно находилось в Веракрус, но за два месяца до этого поступил указ вице-короля Новой Испании перевести ценности вглубь страны. Дальнейшая судьба серебра осталась скрыта от нас завесой тайны.

Впрочем, захваченное в Веракрус имущество на сумму более двух миллионов песет послужит вашему превосходительству достаточным утешением…'

Сэр Томас с каменным лицом дописывал реляцию. Разумеется, никто не будет сообщать лордам что, узнав об отсутствии серебра на испанских кораблях, сэр Кейт приказал взять в заложники 130 самых знатных граждан Веракруса, включая двух священников, и приказал расстреливать каждый час по пять человек, пока ему не выдадут местонахождение сокровищ испанского казначейства. Это было прямое нарушение условий капитуляции, в которой испанцам обещали сохранение жизни военным и неприкосновенность для жителей города, однако адмирал счёл, что игра стоит свеч. Правда не добившись таким образом ничего, кроме клятвенных заверений, что серебро отправлено вглубь страны, оставшихся в живых пленников лорд Кейт приказал отпустить; но 45 расстрелянных идальго это уже не вернёт…

Закончив диктовать текст реляции, лорд Кейт приказал отправить его в Англию с быстроходным бригом и вышел на залитую солнечным светом палубу. Среди лазури Мексиканского залива перед ним лежал Веракрус, над которым поднимались клубы дыма и пыли: солдаты Гренвилла заканчивали подрывать береговые батареи. Лорд Кет любовался городом, стараясь не замечать обнажившиеся в отлив обгорелые остовы погибших при бомбардировке английских кораблей.

— И где же всё-таки этот чёртов конвой? — задумчиво пробормотал он себе под нос, закуривая трубку. Это то, что больше всего интересовало в данный момент и его, и почти всех офицеров и матросов, так долго вожделевших призовых денег за испанское серебро.

Разумеется, он не мог знать, что серебро из Веракрус в это время спокойно грузится в Акапулько на русские клиперы, прибывшие туда из Калифорнии. Не мог он предполагать и того, что мексиканские ценности никто не собирается везти в Европу: Россия уже расплатилась с Испанией собственным серебром, полученным от изъятия серебряной монеты. А вот куда повезут этот груз русские быстроходные парусники — про это знали лишь три человека на Земле…

* * *

Интерлюдия.

Северо-Восточный Китай, город Бэйпин.

Бэйпин в августе — не самое комфортное место на земле. Гигантский город в это время накрывает удушливая жара, но патер Габриэль Грубер за долгое путешествие с двукратным пересечением экватора и долгим ожиданием попутного парусника в Порт-Александрийск уже почти привык к ней. Много хуже этой духоты был густой слой мельчайшей серой пыли, покрывавшей тут решительно всё: её постоянно приносят сухие ветра из Монголии и пустыни Гоби. По покрытым щебёнкой улицам постоянно бегали бритоголовые китайские дети с кувшинами, поливавшие дороги, чтобы хоть на время прибить эту пыль. Воздух от этого становился чище, но притом наполнялся миазмами; дети заливали кувшины протухшей водой из канализационных каналов.

Габриэль Грубер ехал на аудиенцию китайского мандарина Ли Хун-Джана. Тяжёлая суконная сутана сменилась лёгким и светлым хлопчатобумажным одеянием, голова украшалась специальной широкополой двухслойной шляпой, прекрасно защищающей от солнца.

Отец Габриэль аккуратно промокнул лицо белейшим платком и вновь спрятал его в рукав. Патер уже встречался с местными иезуитами и получил их поддержку, однако, китайские чиновники всегда отличались исключительно тяжелым характером и заносчивостью, граничащей с безрассудством.

Думая о поведении китайцев, патер лишь удивлённо пожал плечами. Поразительно, насколько могут быть близоруки даже облечённые огромной властью лица. Китайцы, кажется, упорно решили отгородиться от всего мира Великой стеной, и делали всё возможное чтобы затруднить доступ в Китай каких-либо товаров. При этом они всех вокруг без колебаний записывают в варваров и собственных данников, обдавая всех иноземцев ледяным презрением. Удивительно, как правители столь могущественной державы могут быть столь слепы!

Мысли патера вдруг прервал фра Джакомо, местный иезуит, сопровождавший его на этой аудиенции.

— Отец Габриэль, мы прибыли!

Патер вышел из паланкина, внимательно оглядывая резиденцию мандарина, возвышавшуюся за невысокой, толстой стеной с тремя воротными арками.

Нельзя было не удивляться законопослушности и дисциплинированности жителей этой страны! Каждый жил в отведённом ему квартале, все носили предписанную правилами одежду, ели установленную пищу и жили в строго регламентированных домах. Здание, перед которым остановился паланкин патера, был ярким тому примером.

Резиденция достопочтенного Ли Хун-Джана была устроена по всем правилам геомантии «фен-шуй» и узаконениям, установленным для жилища чиновника высшего ранга. Как предписано для таких домов, конек крыши его был позолочен; все колонны, поддерживающие сводчатую крышу, покрашены в черный цвет; крышу, как предписано, украшают фарфоровые изображения драконов, дельфинов и ци-линей*. Перед резиденцией находились большие ворота со сводчатой крышей, состоящие из трех арок. На поверхности каждой двери, снабжённой медными дверными кольцами, были вбиты семь рядов больших гвоздей с большими шляпками. Никакого практического смысла в этих гвоздях не было, также, как и в устройстве трёх ворот вместо одних: делалось это для большей внушительности и благопристойности. И всё это — принадлежности дома вельможи высшего ранга. У чиновников рангом ниже конёк крыши, скажем, покрашен уже красной краской, а не золотой, а кольца на воротах — не медные, а оловянные. И так тут- во всём!

— Прошу вас, патер, проходите! — предложил фра Джакомо, указывая рукой на среднюю арку, уже гостеприимно открывавшуюся перед посетителями. Гости вошли внутрь и, пройдя небольшой внутренний дворик, оказались в прихожей, потолки которой были сплошь разрисованы драконами, фениксами и ци-линями*.

Какое-то время им пришлось ждать; но, наконец, двери приёмной растворились, вошёл китаец в синей чиновничьей блузе, на которой был вышит знак «Жёлтой птицы», означавшей, что это — всего лишь кандидат на чиновничью должность, не достигший даже низшего ранга, и произнёс что-то по китайски.

— Достопочтенный Ли Хун-Джан готов принять вас! — перевёл фра Джакомо.

Патер вошёл в просторную приёмную комнату мандарина. Тут же с другой стороны открылась такая же дверь, и достопочтенный Ли вступил на её порог.

Это оказался невысокий, сухонький старичок с постно-благопристойным выражением лица, украшенного жиденькой седой бородкой. Его традиционная чиновничья блуза из прекрасного шёлка глубокого синего цвета, была украшена золотым шитьём: на груди был изображён аист, стоящий на скале в бурном океане и глядящий на солнце. Птица горделиво распустила крылья в знак своего торжества над природной стихией. На верхушке маленькой круглой шапочки достопочтенного Джана, составлявшей часть обычного наряда китайского бюрократа, был прикреплён рубиновый шарик — знак принадлежности к высшему кругу управленческой элиты Поднебесной империи.

Началась процедура представления, длительная, многоэтапная и сложная. Никто из европейцев, кроме иезуитов, не понимал, как важно это для чиновников Цин. Словосочетание «китайские церемонии» — это совсем не фигура речи! Нельзя просто встретится с мандарином, поговорить и разойтись!